«Живые голоса истории»: единство народа в годы войны

В студии Санкт-Петербургского Дома Радио непосредственный участник Великой Отечественной войны: доктор биологических наук, профессор Борис Федорович Сергеев. Предлагаем прослушать вторую беседу председателя Петербургского исторического клуба Андрея Леонидовича Вассоевича с ветераном. Борис Федорович вспоминает события 1942 года:

Беседу можно прослушать, скачав аудиофайл.

Годы войны вспоминаются, главным образом, невероятным единством народа. Примерно четверть миллиарда людей жили как одна единая семья. Каждый из нас в любом уголке Советского Союза, на любом участке фронта чувствовал себя дома и чувствовал, что он защищает что-то свое, а не чье-то чужое и не по какому-то поручению, а по зову своего сердца.

— Наверное, это общее чувство хорошо отразилось в словах знаменитой песни:

И каждый думал о своем,
Припомнив ту весну.
И каждый знал — дорога к ней
Лежит через войну.

Совершенно верно. И слова многих песен, которые тогда звучали в эфире, очень нам нравились и помогали людям переживать большие трудности, с которыми сталкивались не только на фронте, но еще, может в большей степени, в тылу.

— Борис Федорович, чем для вас лично закончился суровый 1942 год?

1942 год для меня закончился тем, что я попал в знаменитую 27-ю гвардейскую дивизию, которая входила в 8-ю (бывшую 62-ю) армию знаменитого Чуйкова. А Чуйков был тем знаменит, что он учил своих солдат инициативе. Поэтому нам воевать было труднее, и, с другой стороны, легче.

— Вам доводилось в годы Великой Отечественной войны видеть самого Чуйкова, который потом стал маршалом Советского Союза?

Доводилось несколько раз. Мне часто приходилось бывать в штабе своей дивизии, у генерала Глебова. Там я первый раз увидел Чуйкова. Я привез туда документы, найденные у немцев. Чуйков захотел узнать, при каких обстоятельствах они были найдены. Меня вызвали к нему, и я с ним довольно долго беседовал о последних событиях, которые привели к очередному успешному этапу наступления и захвату случайно найденных у убитых немцах документов.

— Какое у Вас осталось личное впечатление от встречи с этим крупным военачальником?

Его солдаты любили очень. Он был простым в обращении: мог подойти к солдату, протянуть руку для пожатия, чего обычно не полагалось в армии. Он это мог сделать. Он относился к своим подчиненным не в зависимости от того, у кого какое звание, а от того, что тот в этот момент сделал, чем он приносит пользу его армии. Это чувствовалось, подтягивало всех военных. Его любили.

— Вы сказали, что Чуйков требовал от солдата инициативы. Величайший из русских полководцев, Александр Васильевич Суворов, не потерпевший ни одного поражения неприятеля, тоже не любил солдат безынициативных. Считал, что нет ничего хуже немогузнайки.

— Да, но у Чуйкова была другая манера: он требовал от своих подчиненных военачальников, чтобы они отправляли группы солдат в тыл немцам. Чтоб там пошуметь, чтобы там найти где-то спрятанные запасные батареи артиллерийские. Обычно командиры наши не любили отпускать: что ж будут солдаты по лесам шастать. А он такую инициативу требовал от солдат.

— Чтобы наши военнослужащие обладали искусством ведения партизанской войны? Совершения рейдов по тылам противника?

Да, верно. Он сам был партизанским руководителем. До Сталинграда был советником в Китае, а там война очень близко напоминала партизанскую, видимо. Это он освоил, чего не было у других крупных военачальников.

— Вам удалось поучаствовать в Сталинградском сражении?

В пору Сталинградского сражения я находился в городе Фрунзе, получал профессию минометчика и был отправлен оттуда сразу после того, как закончилась Сталинградская битва…

А.Л.: Вероятно, в сержантском звании, приобретя профессию минометчика, вы снова оказались на одном из фронтов Великой Отечественной войны?

— Совершенно точно. Нас после нескольких недель отдыха перебросили на Северный Донец. И в начале лета, весной, мы форсировали этот водный рубеж и освобождали Донбасс до Днепра, на это ушёл 43-й год.

А.Л.: Если мы с Вами вернёмся к тем героическим дням, то, естественно, в свете непростой политической ситуации, хочется спросить: как Украина встречала советских воинов- освободителей?

— Украина отлично встречала, но далеко не всегда могла встретить. Манштейн, который командовал в Донбассе немецкими войсками, он старался угнать всех украинцев вместе со своим отступающим войском. Угнать их на телегах, со своим скотом, со всем. Он выселял их, а тех, кто оставался, у них отбирали всё, так что они были обречены на жёсткий голод. Вот те немногие, которые нам в деревнях встречались, они, конечно, радостно нас встречали. Но самая потрясающая встреча была в Запорожье. Этот город — рабочий город. И там встречали освободителей особенно, невероятно тепло. Во время битвы, пока мы ещё дрались на улицах, уже выскакивали мальчишки с огурцами и банками молока, старушки протягивали нам яблоки и ещё что-нибудь. Город ликовал!

А.Л.: И тем, конечно, чудовищнее, Борис Федорович, представляется та ситуация, которая возникла на Украине сегодня, когда «герои» оранжевой революции, «герои» померанцевой революции создают культ бандеровцев, пособников гитлеровских оккупантов Украины и всячески пытаются дискредитировать воинов-освободителей, которые пришли на землю многострадальной Украины.

— Да, к сожалению, в нашей дивизии был такой герой Советского Союза Бощик из г. Львова, он и сейчас там живёт. А его внук не признаёт тех заслуг, которые были у советской власти. Он целиком переквалифицировался в западника.

А.Л.: То есть этот герой Советского Союза, слава тебе Господи, до сих пор жив…

— Жив, да.

А.Л.: Внук его оказался активистом померанцевой революции…

— Да, на другом полюсе находится.

А.Л.: Да, это поразительная вещь, но такое в истории случается и случается не раз, потому что (давайте вспомним детского писателя Аркадия Гайдара с его книжками, проповедующими идеалы коммунизма и его внука Егора Тимурыча Гайдара, который очень напоминает мальчиша-плохиша, выведенного в повести «Мальчиша-Кибальчиша» его даровитым дедушкой, детским писателем). Но вслед за 1943 годом пришёл год 1944. Я был бы, Борис Федорович, рад, если бы Вы поделились своими воспоминаниями об этом новом годе в истории Великой Отечественной войны.

— Этот год был годом освобождения Украины и Белоруссии. На Украине наша дивизия, кроме прочих мест, освобождала Одессу. Это была очень сложная операция, потому что немцы могли оставить и почти оставили город без воды. И что бы тогда было с городом? Но сапёрные войска, которые сопровождали нашу дивизию, нашу армию. Наша армия сумела это предотвратить, и, таким образом, спасти Одессу. Об Одессе мы все помним то, что одесситы сразу выстроились в очередь записываться в армию. Шли, не дожидаясь того, как их вызовут в военкомат, который там быстро организовался, и предложат. Сами шли. Вообще те, кто перенесли оккупацию, очень быстро, сразу хотели быть солдатами. И были хорошими солдатами, потому что помнили все те ужасы, которые они перенесли, находясь во время оккупации. Наша дивизия так же освобождала Молдову. Причем освобождала её в таком очень трудном месте, где в реку спускается крутой обрыв. Трудно представить, как туда прорывались солдаты по такому крутому обрыву. Он порос лесом, но всё равно надо было иметь и руки, и ноги, и альпинистское снаряжение, наверно. Мы, как минометчики, туда попадали только благодаря тому, что попадали уже после того, попадали по каким-то дорогам. И вот там, на этом самом пятачке, на который тогда вылезла наша дивизия, сейчас колоссальный мемориал устроен. За эти годы в Молдове уничтожились все памятники войны, и только с приходом нового президента Воронина это стало возобновляться. Вот туда пригласили как-то нас, ветеранов, которые освобождали Молдову. Пригласил лично Воронин, позвонив каждому из нас по телефону. И Молдова уже встречала нас потрясающе тепло. Сейчас там эти мемориалы восстановлены в основном. И нас провезли по всей Молдове показать все места, где наша дивизия и другие наши войска дрались, главным образом, с румынами.

А.Л.: Поразительная вещь: ведь, сравнительно недавно, мы все с волнением по телевизору следили за попыткой осуществить в Молдавии государственный переворот, свергнуть упомянутого Вами президента Воронина и привести к власти правительство, которое выступала за присоединение Молдавии к Румынии.

— Совершенно точно.

А.Л.: А ведь в годы Великой Отечественной войны именно с румынскими войсками приходилось биться молдаванам.

— Да. В Молдове, в этой маленькой стране, было 30 концентрационных лагерей. И за время оккупации они успели уничтожить всех евреев и после этого начали уничтожать представителей других национальностей. Это молдаване помнят.

А.Л.: Вероятно, не все молдаване, потому что находятся же такие, которые готовы пожертвовать своим национальным суверенитетом ради слияния с Румынией.

— Да, конечно, находятся. Но, на мой взгляд, побывав теперь в Молдавии, таких очень немного. И когда мы были, если кто-то ещё имел нехорошие чувства к нам, но они это держали в глубине, чтобы не вызвать общего возмущения своих же родственников или друзей молдаван.

А.Л.: Это, конечно, очень ценная и важная информация, которую Вы довели до сведения многотысячной аудитории. Но я буду признателен, если Вы дальше расскажете о том, как дальше развивались события на тех фронтах, где Вам довелось сражаться.

— Мне дальше не довелось сражаться, к сожалению, я выбыл с тяжелым ранением. Так что я дальнейший путь знаю только по рассказам моих однополчан, с которыми мы постоянно после войны встречались до последнего времени, ежегодно собираясь в Москве, и часто, собираясь в Варшаве, Одессе, в других городах и даже за рубежом.

А.Л.: Расскажите, когда Вы были ранены, при каких обстоятельствах?

— Это неинтересный разговор. Просто мы ужинали и какой-то разорвавшийся снаряд, вернее мина, ранила меня в голову. Я, наверно, потерял сознание сразу. Помню только, как меня привязали животом к кухне (солдатской кухне, но это передвижная кухня, запряженная лошадьми), привязали на котёл, чтоб я не свалился и так увезли в медсанбат, в госпиталь и т.д.

А.Л.: И дальше Вы попали в руки военных врачей. И, конечно, сегодня очень хочется знать, как работали военные медики в годы Великой Отечественной войны, тем более, что их воинский труд Вы можете оценивать профессионально, ведь Вы по базовому образованию медик, врач.

— Да, совершенно верно. Врачи, во время войны, замечательно работали в этих трудных условиях. И для любого раненого делалось всё, что возможно, и делалось с таким желанием, с такой любовью, что это незабываемо. Мне пришлось побывать во многих госпиталях, потому что меня, в конце концов, увезли в Ашхабад. Везли на санитарном московском поезде 12 суток, потому что мы пропускали встречные эшелоны с нефтью, с оружием, с боеприпасами, их медленно везли. И этот спокойный переезд, эти 12 суток, он выглядел так, как будто каждый из нас попал к себе в родной дом, к своим родным. Молодые женщины, которые обслуживали: врачи и медсестры, санитарки исполняли любое возможное желание каждого раненого. Это было что-то незабываемое. А пока я находился на территории ещё Украины в полевых госпиталях, там, обычно, сразу, когда госпиталь перебазировался ближе к фронту, мобилизовывали женщин из ближайших деревень. Вот тот госпиталь нейрохирургический, куда я попал вторым раненым, он только что туда перебазировался, обслуживали пяток девочек, совсем маленьких, лет 14-15-ти. И они меня готовили к операции, это было тоже незабываемое, потому что такие заботливые руки были у этих девочек, что это запомнилось на всю жизнь.

А.Л.: Коль скоро Вам 12 дней пришлось находиться в санитарном поезде, Вы должным образом можете оценить и знаменитый телесериал «На всю оставшуюся жизнь», посвященный работе такого санитарного поезда.

— Ну, конечно, конечно.

А.Л.: Вам кажется, что в этом фильме его создатели смогли правдиво отразить те человеческие отношения, которые существовали между медицинским персоналом и ранеными красноармейцами?

— По-моему, да. В особенности то, что было ближе к фронту. Конечно, в Ашхабаде было больше формализма. Но это же далеко от фронта.

А.Л.: А как складывалась Ваша судьба после выписки из госпиталя. Сколько Вам пришлось пробыть в Ашхабаде в госпитале?

— Около 5 месяцев.

А.Л.: И на дворе был уже, наверно, 1944 год. Какое ощущение осталось у Вас от Ашхабада 1944 года?

— Мы в городе почти не бывали. Я не мог ходить, выписался из госпиталя на костылях, так что самого Ашхабада я особенно не видел. А из Ашхабада я поехал в Джамбул, где была в эвакуации моя мама.

А.Л.: Я помню, что во время нашей первой беседы, посвященной событиям 1941-1942 гг., Вы упомянули о том, что смогли использовать благоприятный момент вашей фронтовой жизни для того, чтобы приехать в Ленинград и вызволить свою матушку, вывести её на Большую землю.

— Совершенно верно. Я был тогда ранен, был в госпитале. Никто обычно не стремился покинуть госпиталь, потому что там хорошо ухаживали, хорошо кормили, чего нельзя было сделать, так сказать, в гражданской жизни, но я попросил, чтоб меня отпустили на долечивание домой. Мне разрешили, дали отпуск по здоровью на месяц, и за это время я добился того, чтобы маму разрешили снять с лесоповала в Ленинграде, разрешили уехать. Я получил посадочные талоны на катер, который перевез, и потом отправил её в Джамбул.

А.Л.: Всё это свидетельствует о том, что в военные годы не было ни формализма, ни бездушия, а, наоборот, готовность людей помогать друг другу.

— Безусловно, даже не в этом дело. Просто к военному, да ещё к раненому относились очень внимательно. Освободить от лесоповала мог только райком партии. У меня это заняло 3-4 минуты: я высказал свои пожелания, и, как раненому, которому нужна была помощь родственников, конечно, сразу разрешили снять. То же самое было в исполкоме, который разрешал эвакуацию. Трудность была только достать билеты, поскольку я торопился, хотел прямо на другой день уехать, а билеты выдавали, обычно, вперед. Ну, нашли. Полчаса, может быть, на это ушло. Нашли два места, и мы спокойно уехали.

А.Л.: Это было до того ещё, как сомкнулось Блокадное кольцо?

— Нет. Это была блокада настоящая, это было лето 42-го года.

А.Л.: Тогда объясните, как Вы на катере переехали через Ладожское озеро?

— Сначала поездом везли до Ладожского озера, потом погрузили ночью, на баржу, вообще-то погрузили. А баржу кто-то тащил, какой-то буксир. Ночью перевезли нас на другой берег Ладоги, а там, на железную дорогу.

А.Л.: Тут как раз были, наверно, сложности с билетами?

— Нет, билеты в Ленинграде, в маленьком домике, который, между зданием Думы и Гостиным двором, такой…

А.Л.: Портик Руска…

— Да-да, по-моему, в нём давали эти билеты.

А.Л.: Наверно, Вы, вызволив свою матушку из блокады, спасли ей жизнь, раз речь идёт о лете 42-го года…

— Возможно, потому что кормили ещё плохо, и восстанавливать организм на этом пайке было трудно, тем более, работая на лесоповале. Это тяжелая работа для женщины, а мама моя не была тренирована на такие тяжелые работы.

А.Л.: И потом ещё Ваша матушка, вероятно, прожила долгие годы?

— Прожила долгие годы, да.

А.Л.: Ну что ж! Я, Борис Федорович, расспрашиваю об этих бытовых деталях неслучайно, потому что, к сожалению, средства массовой информации у нас формируют совершенно ложные представления о том, как жили советские люди в годы Великой Отечественной войны. Кинофильмы делают уже не дети фронтовиков, а чаще внуки фронтовиков. И коль скоро они очень мало слышали о том, какова была жизнь в военные годы, очень часто получается «развесистая клюква», с которой и Вы не раз сталкивались перед телевизором.

— Безусловно. И не только у нас, но и за рубежом об этом пишут по-разному.

А.Л.: За рубежом, конечно, писать о войне сложнее, потому что немцы после денацификации обучены политкорректности. Они не могут кичиться своими «подвигами», которые совершали под руководством Гитлера и его соратников. Это сейчас не принято. Это, к сожалению, на постсоветском пространстве вчерашние эсэсовцы гордо гремят железными крестами и маршируют по улицам прибалтийских городов, а бандеровцы на Украине тоже хвастают своими зверствами, совершенными по отношению к москалям. Но в Западной Европе это не принято. Там люди введены в русло политкорректности. Даже если они были убежденными соратниками Гитлера, то всё равно даже такие, почтенного возраста, 80-ти с лишним лет, эсэсовцы обязаны молчать в тряпочку, а не хвастать своими «подвигами» в средствах массовой информации. С точки зрения политической это, конечно, большое завоевание послевоенного мира, ну, а с точки исторической правды, это столь же крупное упущение, потому что у нас возникает искаженное представление о том как вел себя немецкий народ под властью национал-социалистов.

— Вы правы, но нас, солдат, в своё время очень волновали и смешили книги, которые появились у немцев так, примерно, лет через 10 после окончания войны, когда бывшие маршалы немецкие писали книги, ну, необязательно под таким названием, но по смыслу: «Почему мы проиграли войну?». А нам было смешно: «Почему они решили, что они могут её выиграть?» Мы как-то написали в немецкую газету такую статью: «А почему, господа, вы думаете, что вы могли победить?» Пришло много отзывов оттуда. Но никто из авторов или близких людей к авторам нам не написал. Писали просто обычные немцы, может быть воевавшие, может быть ещё и не воевавшие уже более молодые, а сами крупные военные не отреагировали на нашу заметку в газете.

А.Л.: Я помню, что во времена моего детства была популярна такая книга «Роковые решения», где были опубликованы воспоминания крупных немецких военачальников о событиях Второй Мировой войны. Но при этом четко прослеживалась тенденция перекладывать вину с себя на Гитлера.

— Я как раз такие книги имею в виду, но дело не в этом даже то, что они перекладывали, а как вообще, почему они сразу думали, что они могут победить? Непонятно мне такое отношение. Если бы немцы были гуманны на нашей территории, тогда мог бы быть какой-то разговор о том, что можно победить. Но когда зверствуют так, русский народ, россияне вряд ли бы когда-нибудь сложили оружие пока бы не победили.

А.Л.: Действительно, немецкий народ оказался во власти ложных идей. Идей, которые провозглашали его расовое превосходство над другими народами. И идеи эти тем более смехотворны, что ведь генетически и у немцев, и у русских, как впрочем, и у англичан, и у итальянцев, и у французов общие предки, это народы, говорящие на индоевропейском языке. Подобно тому, как латинское «oculus» родственно немецкому «auge» и русскому «око» точно так же во всех языках, принадлежащих к индоевропейской языковой группе, мы встретим массу слов, которые свидетельствуют о том, что когда-то у всех этих народов был общий народ прародитель, говоривший на едином индоевропейском языке. И утверждать, что любой из этих народов может обладать какими-то чертами расового превосходства абсурдно, даже с точки зрения индогерманского языкознания, как индоевропеистику обычно называли в Германии в гитлеровские времена. Но тем не менее, немцы оказались под властью этой захватывающей идеи, которая льстила их национальному чувству, и это, вероятно, главная причина тех роковых решений, которые были приняты на самом верху в Берлине.

— Безусловно, безусловно.

А.Л.: А каким Вам вспоминается 1945 год?

— Моя дивизия была на острие захвата Берлина. Жуков командовал штурмом Берлина с командного пункта нашей 8-й армии. А наша 8-я армия к тому времени (но не за эти дела, а ещё за Сталинград) — единственная армия, которая была награждена орденом Ленина. Сталин сказал, что после Сталинграда никакая другая армия такой награды не получит и, действительно, не получила. Берлин, конечно, приходилось брать очень тяжело. Бои в городе сложные очень. Бои были кровавыми, было очень много потерь, тем не менее, люди рвались в бой, стараясь скорее закончить войну. Хотя, сами понимаете, погибнуть в конце войны за два дня до Победы, страшно неприятно. Это уже невероятно неприятно, тем не менее солдаты это перебарывали и дрались как львы.

А.Л.: Какое чувство владело Вашими однополчанами?

— Всем хотелось скорее заняться восстановлением своей Родины.

А.Л.: Борис Федорович, как Ваша личная жизнь протекала в 1945 году?

— Я поступил в медицинский ВУЗ.

А.Л.: Тогда задам вопрос, в какой в Военную Медицинскую Академию или в Первый Медицинский институт?

— В Первый Медицинский институт, который кончил потом через 5 лет. Нас на курсе было 650 человек. Из 650 людей только 12 было мужчин, остальные девочки. Ярмарка невест.

А.Л.: Наверно, те 12 студентов были бывшими фронтовиками?

— В основном, да.

А.Л.: В прошлое воскресенье, беседуя с участниками битвы за Ленинград, я просил их поделиться своими воспоминаниями о великом Дне нашей Победы. Рассказать, каким им запомнилось 9 мая 1945 года. Хочу тот же вопрос адресовать и Вам.

— Мы все ждали и знали, что на днях наступит победа. Когда объявили, это было, конечно, невыразимо радостное событие. Люди высыпали на улицы, а студенты моего медицинского института выстраивались в очередь, чтобы целовать своих преподавателей, которые в самое тяжелое время продолжали их учить. Был радостный день, это не пересказать. Это был праздник на весь день, и он продолжался ещё долго, особенными вспышками, когда армия начала возвращаться из Германии уже в разгар лета.

А.Л.: Борис Федорович, Вы, не сговариваясь с участником нашей прошлой передачи, Юрием Ивановичем Колосовым, президентом Ассоциации историков блокады и битвы за Ленинград, который был блокадным подростком тут у нас в Ленинграде, сказали то же самое. Юрий Иванович тоже говорил о том, что ощущения от Дня Победы невозможно передать. И, наверно, коли все свидетели этого великого дня не находят слов для того, чтобы выразить своё эмоциональное состояние, будет правильнее, если мы дадим в эфир небольшой фрагмент радиопередачи, звучавшей в эфире 9 мая 1945 года:

«Говорит Москва, Акт о военной капитуляции. Подписание Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.

1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил: на суше, на море, и в воздухе, а так же всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных экспедиционных сил.

2. Германское Верховное Командование немедленно издаст приказы: всем немецким командующим сухопутными, морскими и воздушными силами и всем силам, находящимся под германским командованием прекратить военные действия в 23 часа 1 минуту по центрально- европейскому времени 8 мая 1945 года, остаться на своих местах, где они находятся в это время, и полностью разоружиться, передав всё их оружие и военное имущество местным союзным командующим или офицерам, выделенным представителями Союзного Верховного Командования, не разрушать и не причинять никаких повреждений: пароходам, судам и самолётам, их двигателям, корпусам и оборудованию, а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-техническим средствам ведения войны.

3. Германское Верховное Командование немедленно выделит соответствующих командиров и обеспечит выполнение всех дальнейших приказов, изданных Верховным Главнокомандованием Красной армии и Верховным Командованием Союзных экспедиционных сил.

4. Этот Акт не будет являться препятствием в замене его другим генеральным документом о капитуляции, заключенным объединёнными нациями или от их имени, применимым к Германии и германским вооруженным силам в целом.

5. В случае, если немецкое Верховное Командование или какие либо вооруженные силы, находящиеся под его командованием, не будут действовать в соответствие с этим Актом о капитуляции. Верховное Командование Красной Армии, а так же Верховное Командование Союзных экспедиционных сил предпримут такие карательные меры или другие действия, которые они сочтут необходимыми.

6. Этот Акт составлен на русском, английском и немецком языках, только русский и английский тексты являются аутентичными».

Подписано 8 мая 1945 года в городе Берлине. От имени Германского верховного командования: Кейтель, Фридебург, Штумпф. В присутствии о уполномочию Верховного Главнокомандования Красной Армии маршала Советского Союза Жукова, о уполномочию верховного командующего экспедиционными силами союзников главного маршала авиации Теддера. При подписании так же присутствовали в качестве свидетелей: командующий стратегическими воздушными силами США генерал Спаатс, главнокомандующий французской армии генерал Делатр де Тассиньи. Мы передавали Акт о военной капитуляции Германии».

— Мне было очень приятно прослушать переданный текст. Я его с момента подписания капитуляции сегодня услышал второй раз. Это, конечно, незабываемый текст, который принят был радостно всей нашей страной. Я думаю, так же, зарубежными странами.

А.Л.: Я думаю, Борис Федорович, что на этой радостной ноте мы сегодня и должны закончить наш разговор в студии Санкт-Петербургского Дома Радио. Ещё раз хочется всех поздравить с днем Победы! Пока что в Великой Отечественной войне советского народа, потому что победа во Второй Мировой войне была ещё впереди, после разгрома милитаристской Японии.

— Спасибо.

А.Л.: Спасибо, конечно, и Вам, Борис Федорович, и не столько за то, что Вы приняли участие в записи сегодняшнего заседания Петербургского исторического клуба, сколько за то, что Вы были среди тех миллионов советских воинов, которые с оружием в руках принесли нам эту великую Победу.

Запись с эфира от 17 мая 2009 г.

Подготовили текст: Наталья Збарская, Татьяна Алешина.

www.world-war.ru