Жертва детской трусости

Вследствие трусости всегда бывают жертвы. Жертвами могут быть люди, в том числе и близкие, а также живые существа: птицы, животные, которых мы знаем или не знаем.

Когда мы жили в Москве, то в Никольском на даче у нас оставалась коза по имени Галя и козлёнок — Борька. За ними ухаживала Нюрка-Рыжая, которая козьим молоком поила своих маленьких детей. После приезда нашей семьи в Никольское Нюрка-Рыжая козу и козленка нам отдала. Затем мама уехала в деревню под Рязань за продуктами, а мы, трое детей, остались одни. Мне приходилось через день ездить в Москву за продуктами. Возвращался я обычно очень поздно — около десяти часов вечера. После моего возвращения, я и сестра закрывали комнату, в которой мы ночевали. В комнате было три окна. Два окна выходили на улицу, а одно — на террасу. Была также дверь, которая выходила в кухню и в прихожую.

Перед уходом в армию папа сделал на окна и двери деревянные ставни, которые закрывались изнутри, и подпирались специальными досками со скобами. Доски вставлялись в скобы. Получалось, что наша комната была как бы забаррикадирована. Окна имели также внешние ставни, а дверь закрывалась на крючок изнутри.

Однажды я возвратился из Москвы и не заметил того, что сестра Юля не взяла в дом козленка Борьку, которого мы на день привязывали к дереву на участке. Когда я затапливал печь, ко мне подходила коза, своей мордочкой тыкалась мне в щёку и блеяла, как бы пытаясь, что-то сказать. Но я на это не обратил внимания и совсем не подумал о том, что в доме не было козлёнка Борьки. Сестра Юля вскипятила чай. Мы дети, поужинали, вкусив привезённое из Москвы, и уложили братика спать.

Вдруг около двенадцати часов ночи со двора донесся истошный вопль козлёнка. Только после этого я подумал о том, что козлёнка в доме не было, и я спросил сестру: «А где же Борька?» Сестра сразу же призналась, что она забыла его отвязать от бревна и привести в дом. С козой стало твориться что-то неописуемое. Она начала истошно блеять и бросаться передними ногами на ставни окон. В какой-то момент она вскочила на кровать, стоявшую у стенки, встала на задние ноги, передними ногами упёрлась в ставень и стала с душераздирающим криком бить по нему рогами.

Некоторое время крик козлёнка ещё продолжался, а потом вдруг неожиданно прекратился. Коза соскочила с кровати и с жалобным блеянием, легла под стол. Голос её был таким жалобным, что хватал за душу. От её голоса у меня по спине пробежали мурашки, волосы как бы встали дыбом, стало очень страшно: что там произошло с козлёнком на улице? Почему он так кричал и вдруг притих? Почему вела себя так коза Галька?

Обращаясь к Юле, я спросил: «Что случилось с козлёнком?» Юля ответила, что не знает. И в свою очередь спросила меня: «Может быть, на него напали бездомные собаки или волки? Нюрка-Рыжая говорила, что в посёлке видели несколько бродячих волков».

Тогда я спросил сестру: «Может, выйдем, посмотрим, что случилось с козлёнком?» Она рассудительно сказала, что если что-то и случилось с козлёнком, то мы ему уже ничем не поможем. И добавила: «Утро вечера мудренее! Давай завтра в воскресенье пойдём пораньше и посмотрим».

Мы легли на кровать. Погасили лампу. А коза в темноте продолжала стонать.

На улице было ещё темно, лишь чуть-чуть посветлело небо. Я почувствовал на себе удар копыт козы и услышал её настойчивое блеяние. Проснувшись, позвал сестру: «Юля, вставай, пойдём, посмотрим на козлика!» Сестра стала отказываться, уговаривая меня, поспать еще немного и идти тогда, когда будет совсем светло. Но коза продолжала шуметь и бить копытами по кровати.

Я зажёг лампу и стал быстро одеваться. Сестра нехотя последовала моему примеру. А коза уже стояла у выходной двери и рогами стучала в дверь, не переставая издавать жалобные звуки.

Наконец, я оделся и стал открывать дверь. Юля стояла сзади меня. Не успел я открыть дверь, как коза рогами толкнула дверь и с громким: «Ме-е-е-е!», бросилась на участок к тому месту, где вчера был привязан козлёнок.

Поскольку на улице было уже почти светло, то у меня страха уже не было, и я помчался за козой к бревну, за которое мы обычно привязывали козлёнка. Коза была уже там. Она стояла у конца веревки, где должен был быть её козлёнок. Задрав голову вверх, она издавала ужасный звук.

Почему-то тогда я вспомнил слова из детской песенки: «Остались от козлика рожки да ножки!» И, действительно, передние ноги козы стояли между двух маленьких рожек, а по бокам были как бы разбросаны четыре маленьких-маленьких копытца. Шерсть была разорвана и клочьями валялась рядом. Не было видно ни косточек, ни головы козлёнка.

Я подошёл к козе и решил её погладить по голове, но она мотнула головой так, будто хотела сказать: «Да, иди ты!» И не позволила себя гладить. Мне стало жалко козу и козлёнка, и я заплакал. По мордочке козы текли самые настоящие слёзы. Мне показалось, что коза заметила, и мои переживания и переживания сестры, которая стояла на некотором отдалении и тоже плакала. Я стал гладить козу по шее. Она не сопротивлялась, но продолжала жалобно блеять.

Я заметил выходившую из дома маму своего товарища. Окна его комнаты выходили на наш участок. Она поинтересовалась, что у нас произошло, почему мы плачем? Я рассказал. И тогда она сказала, что слышала около двенадцати часов ночи крик козлёнка и выглянула в окно. На участке заметила целую стаю бродячих собак или волков. Они-то, видимо, загрызли и съели козлёнка. Самого козлёнка не было видно, потому что он был чёрного цвета. Юля привязала на шею козы веревку и повела её в дом. Она очень сопротивлялась и не хотела уходить. Я взял дома лопату и закопал то, что осталось от козлёнка.

Через несколько дней с «менки» из деревни приехала мама. Я и Юля рассказали ей, что произошло с козлёнком. Естественно, как всегда, оказался виноватым я, потому что именно я не заметил привязанного на участке козлёнка, не заметил, что его не было в доме, и не обратил внимания на призывное поведение козы. А главное, мама сказала, что я, парень, который остался в доме за хозяина, струсил. Особенно мне запомнились мамины слова: «От трусости, даже детской, всегда бывают жертвы, и никогда не трусь, ибо от твоей трусости, всегда кто-то пострадает. Лучше пострадай сам, но твоя совесть будет чиста».