В окружении: попытка выхода

Георгий Владимирович Смирных, директор спецшколы ВВС в г.Свердловске, фото 1951 г.

Большой группой двигаться по местности, кишащей немцами, днем нельзя. Бой и прорыв немыслимы. Решаем выждать ночи и, взяв севернее, попытаться снова пройти к Дону. Ночь наступает и мы начинаем пробираться в намеченном направлении по бурьяну, соблюдая максимально возможную осторожность. По карте, которая есть и у Коваля, определяем, что в этом районе к реке должен выходить овраг. Добираемся до него благополучно, до реки остается километра два. Но вдруг справа с темнеющего холма в воздух взлетает ракета, раздается окрик, а мы в голом овраге как на ладони. С холма по нам открывают огонь, почти одновременно начинают стрелять и с другой стороны. Лихорадочно работает мысль – вперед к реке, но там мы будем перестреляны на открытом берегу или, что много хуже, попадем в плен. Французов оценил обстановку быстрее и скомандовал: «Назад!». Мы все ринулись назад, но один из нашей группы упал. Подхватили его под руки вдвоем и понесли бегом, задыхаясь от тяжести и напряжения. Прямо в лицо (в темноте всегда кажется, что прямо в тебя) бьют винтовочные выстрелы. Раненый на руках хрипит и резко выгибается … Ранен опять артиллерист! Младший лейтенант. Прости нас, товарищ, но мы не могли вынести тебя, твой труп! Кладем на землю еще теплое тело и бежим дальше. В голове мыль – «неужели я следующий?», но темнота спасает и на этот раз. Километр-два бега и непосредственная опасность миновала. Немцы в темноте не решились спускаться в овраг, но их крики мы слышали еще долго.

Понимая, что больше соваться на этом участке к реке нельзя, решаем отойти не несколько километров в тыл к деревне, через которую проходила группа Коваля. К этому вынуждает нас и резко сдающие силы под воздействием голода. Ведь сколько уже дней мы толком ничего не ели! Лишь с большим трудом к рассвету добредаем до деревни, а это всего-то километров шесть! К нашему ужасу она забита немцами, но на окраине различима ферма. Коваль и Куксин пробираются к ней и вскоре возвращаются с бараном. Они рассказывают, что ферму сторожит старик, он обрадовался их появлению и сам подарил им лучшего барана («немцы все равно всех пожрут»). Уже светает, уходить поздно, решаем спрятаться за фермой в глубоком овраге, заросшем кустами и крапивой. Понимаем, что если хоть один немец туда заглянет – мы погибли, пути отхода нет. Но и другого варианта нет – вокруг открытая местность. Мы залезаем в овраг и раскладываем небольшой костер. Двое стоя разгоняют дым, а третий жарит мясо. Без соли, полусырое, оно кажется нам божественным лакомством. Но старик дал еще и горсть самосаду и мы можем получить двойное удовольствие.

К концу дня старик появляется в нашем овраге с целым ведром супа – «нате, диты» — говорит, что хлеба нет, но «старуха густо накрошила картохи». Хвалится, что немцы все спрашивали, зачем такое количество супа. Мы растроганны. Деда по одному подозрению могут расстрелять, а он храбро заявляет, что смерти не боится – пожил, мол, уже достаточно. Он же посоветовал ночью уходить из оврага – везде немецкие патрули, местных жителей собираются из хутора выселять. Он рекомендует идти на север в район Черной Калитвы, сообщая, что там болото выходит к самому Дону. Старик уходит, мы уплетаем суп, но в группе намечается разлад. Мы и Коваль хотим следовать совету старика, артиллеристы же хотят идти на юг. Указывая на печальный опыт вчерашнего дня они настаивают на том, что такой большой группой пробираться по тылам нельзя. Трудно сказать, что было еще у них на уме.

Когда темнеет, мы прощаемся и расходимся в разные стороны. Нас остается 7 человек и мы начинаем путь до Черной Калитвы, до которой, по нашим прикидкам, километров 35- 40. Перед выходом, еще засветло, сориентировались по карте. Идем вдоль дороги, она пустынна, если не считать встреченной колонны автомашин, набитых солдатами. Загодя их увидели и пропустили, скрывшись в бурьяне. Но, тем не менее, за ночь прошли мало и к утру подошли к какому-то хутору. Французов сходил разведать и сказал, что там немцев нет. Мы смело вошли в один из садов и расположились на дневку в зарослях вишни. Нас вскоре обнаружили местные женщины и принесли молока и немного хлеба. Днем спали, выставив парный дозор. Когда стемнело, к нам прибежал совсем еще молодой солдат и стал умолять взять его с собой в группу. Сказал, что готов на все, в том числе и умереть, но только со своими. Он был в составе большой группы пленных, которых немцы гнали в тыл и сумел из нее бежать, скрылся в хуторе, а сердобольные «жинки» сообщили ему о нашем появлении. Парень показался нам надежным и мы его приняли. Помню только его имя – Сергей, а вот фамилия уже растаяла в памяти с годами. Да и кто верил в названные тогда фамилии? Слухи о провокациях немцев доходили до нас от местных жителей. И во время скитаний, да и после, я могу сказать, что точно знал по фамилиям только Куксина и Афонасьева. Почему-то верил я, что и Коваль назвал настоящую свою фамилию. Положение с оружием не улучшилось – Сергей был безоружен, даже без ремня и пилотки.

Следующую ночь опять идем в том же направлении, проходим хутор (Голубая Криница, как помнится), где удалось выпросить немного хлеба и молока. К утру подошли к еще какому-то маленькому хуторку и спрятались в «пчельнике». Утром все же решили сходить в хутор и узнали, что часть хуторян отправляется на сенокос к Дону и Французов, Гук и Гречушкин (кажется еще и Куксин) решили, маскируясь под косцов, пойти на разведку. Мы же остались. Французов оставил мне свой пистолет, все они оставили и часть верхней одежды. Часа через четыре после их ухода к хутору подошла большая колонна немцев, на наших глазах они начали размещаться по хатам. Галдеж, квохтанье кур, визг поросят, грабеж шел полным ходом. Мы напряглись, но наш опыт подсказывал, что без особой нужды немцы в пчельник не сунутся. От разведчиков мы были отрезаны, судьбы их не знали. Так продолжалось до темноты. Когда наступила ночь, мы с Ковалем решили пробраться в хутор и узнать судьбу наших. Подкрались к одной из крайних хате, где, по нашим наблюдениям, немцев не было. Коваль встал за углом, а я с пистолетом на боевом взводе, тихо постучал в окно. Нервы предельно напряжены – что за этим окном? Голос испуганной «жинки» или автоматная очередь? Немцы, по нашему опыту, даже по нужде ходили с оружием и перед тем, как устроиться «по делу» нередко пускали очередь в кусты. Вообще, в тот период они вели себя очень шумно, почти не маскируясь, много стреляли по поводу и просто для острастки.

Но в этом случае из окна почти сразу (видно, что в хате не спали) раздался испуганный шепот – нас умоляют всем, чем только можно уйти, а на мой вопрос о товарищах отвечают, что они спрятаны на чердаке в крайней хате. Немцы косцов к берегу не пустили и всех пригнали обратно, хотя никого и не тронули. Пробираемся к крайней хате среди спящих немцев. Хорошо еще, что они по приходу перестреляли всех хуторских собак (у них это была распространенная привычка в начале войны), поэтому добираемся без происшествий. Лезем на чердак и находим всю нашу компанию мирно спящими. Будим, забираем с собой. При этом замечаем, что их группа приросла еще двумя окруженцами. Первый был майор, отрекомендовавшийся Николаем Николаевичем Раздобреевым, второй же просто сказал о себе «Василий» и замолчал. Первый пристал к нашей группе и был в ней до тех пор, пока меня от нее не отбили. Второй же ушел от нас уже в Черной Калитве. Из его слов можно было понять, что он был в партизанском отряде, отряд был разгромлен и он решил перейти линию фронта. В нем сразу же был заметен опытный конспиратор, кое-чему он и нас научил. На мой вопрос о его фамилии заявил, что «вам это пока знать не надо, да и свои фамилии не на каждом углу кричите». Одет он был в гражданское, никакого оружия при себе не имел и в руки не брал. Наше поведение и тактику он сразу же назвал безумными и сказал, что немцы нас все равно переловят, и посоветовал переодеваться в гражданское и расходиться по одному, максимум по два человека. Советовал идти открыто, не торопясь, не прячась при подходе немцев. Прибился он к нам, видимо, потому, что не знал местности и искал возможности перейти фронт. Категорически он отвергал и возможность пробиться через линию фронта с боем. «Впереди широкий Дон, перестреляют вас всех как щенят, пока плыть будете! А мне обязательно живым нужно выйти к своим», — завершил свои мысли «Василий». Я думаю, что он был в тылу с каким-то заданием, хотел использовать нас при переходе фронта и, убедившись, что группой это сделать труднее, сказал нам в болоте на второй день, что уходит один. Он переплыл речку, оделся (одежду он держал в узле на голове при переправе) и спокойно пошел по дороге среди бела дня. Причем пошел не к Дону, а вдоль него, в направлении занятого немцами хутора. Прощаясь, сердечно сказал: «Вы меня не держите, у меня своя дорога. Но если фронт я перейду, то постараюсь вам помочь». Как он собирался это сделать? Но в тот момент и эти слова были приятны…

Но ушел он от нас позднее. А тогда мы снова спрятались в наш пчельник и, как стемнело, отправились к Черной Калитве. К утру добрались до цели и остановились на дневку в каком-то болоте. Все залегли спать, а я залег в кустах на краю — я был дежурным. Надо сказать, что к тому времени мы уже подняли дисциплину. И разведку вели постоянно, и передвигались не гуртом, а группами по 2-3 человека, соблюдая интервалы, и на дневке обязательно выставлялся дежурный, вооруженный пистолетом. И тут еще одна встреча – в середине дня из хутора в нашем направлении пошел мужчина. Я внимательно наблюдал за ним – в простой рубахе, без головного убора, но в летних галифе и кирзовых сапогах. Когда он приблизился, я его окликнул и, махнув пистолетом, приказал подойти. Он приблизился и признался, что также окруженец, а с ним еще 2 девушки-военнослужащие. В этом же болоте у них оборудован схрон, они внимательно наблюдают за хутором, но немцы здесь бывают наездами, сейчас их как раз нет. С местными они установили хорошие отношения, уже не боятся ходить в хутор днем, а девушки вообще остаются в хуторе ночевать, т.к. уже раздобыли себе гражданское платье. Более того, одна из девушек ходила в разведку чуть ли не до самого Дона и установила, что здесь к реке не подойти, а за Доном наши занимают оборону.

Можно представить мою радость – впервые мы получили подтверждение, что наши войска все же на Дону! Ведь все, с кем мы встречались до того, утверждали, что немцы отогнали наши войска далеко от реки. Он рассказал и о своем решении — никуда пока не ходить, а сидеть и ждать, изучая обстановку. По его данным, наши окруженцы уже много раз выходили на Дон и немцы усилили охрану прибрежной полосы. По его рассказу, тут же на берегу немцы пленили остатки 275-й дивизии во главе с генералом, на КП которого я был при отходе от Валуек. Последние данные меня насторожили, я ему ничего о нашей группе не рассказал, а о себе поведал также скупо. Не запомнил я ни его звания, ни фамилии, не помню и где он служил, и как добрался до этих мест. Встретил я его неожиданно в звании капитана, награжденного орденом Александра Невского, на Завислянском плацдарме. По его рассказу, он так и прожил на том хуторе до прихода наших войск.

Сделав вид, что ухожу, расстаюсь с ним, бужу своих и делюсь новостями. Поведал я и план хуторского сидельца, но он был с ходу отвергнут всей нашей группой. Когда стемнело, мы вошли в хутор, разделились и пошли по хатам, где нас и накормили. Потом встретились на берегу реки. Наши расспросы в хуторе дали следующие данные: речка Черная Калитва [1] течет здесь в огромном болоте, которое представляет из себя почти что лиман и «страшную топь», по определению хуторян.

Через болото местные не ходят, правый берег высокий, и болото примыкает к нему. Ширина болота от 2 до 5 км, на высоком берегу немцы начали «копать точки» (отсечные позиции, на военном языке). По этому берегу к Дону не пробраться, «немцев много и всех подряд забирают». Позиции готовили пленные, немцы их угнали в тыл, хуторяне готовятся к постою немецких саперов, им уже об этом сказали. Километрах в 10 выше есть «перевоз», но и там немцы. Короткая летняя ночь сменилась бурным рассветом, а мы все спорили. Отойдя от хутора (и будучи уверенными, что из хуторян за нами никто не следил), мы спрятались в большом укромном логу, не решившись лезть пока не совсем рассвело в топи. Днем прятались, отсыпались и по очереди наблюдали за окрестностями.

К вечеру опять рассорились. Коваль и его группа (Гук, Французов и Гречушкин) решили ночью идти на паром. Мы же (Куксин, Раздобреев, Афонасьев, Сергей и Василий) решили ночью попробовать форсировать болото. Разошлись, как стемнело. Мы были в обиде на Гречушкина, считая, что во время наших переходов вел он себя слишком рискованно и демаскировал группу. Василий также стремился сузить состав группы. Куксин родом из Белоруссии, всю жизнь ходил по тамошним болотам. Он предложил взять шесты и кратко нас проинструктировал. Думая сейчас над причиной разлада, могу предположить, что решающим было «настроение момента» — шли до Калитвы дружно, с большими надеждами, а тут, как обухом по голове – переход линии фронта здесь невозможен. Неизбежное уныние, разочарование. Расстались.

Вошли в болото, идем гуськом, впереди Куксин, я, как хорошо умеющий плавать, замыкающим. Хотя, где плавать – в болоте? Но так решили. Решение – приказ, закон. Топь знатная, что правда, то правда. По горло в тине, в темноте, постоянно вытаскивая друг друга шестами, упорно идем по болоту. Ориентируемся по высокому берегу, порой переводя дух на островках из камышей. Наползает туман, берег пропадает, идем уже наудачу. И нам повезло – не заплутались, и к утру вышли к реке. На согнутых кустах ивы додремали остатки ночи и по утру начали переправляться через нее. Это была тяжелая переправа. Если в болоте ведущим был Куксин, и он оправдал наши надежды, то теперь настала моя очередь, ведь кроме меня «немного» плавал лишь Сергей.

Сначала сплавал через реку я один. Вылез, осмотрелся. Вдалеке деревенька, до нее открытое поле, на середине пути болотце (небольшое, шириной метров 50), а на поле – бахча, зреют арбузы. Безлюдно. Хутор Старая Мельница (так по карте) спит. Плыву обратно и начинаю перевоз… Очередной держится мне за плечи и я его везу. Сергей на удивление легко переплывает с узлом одежды на голове. Помню, что больше всех мне доставил хлопот Афанасьев – ну никак он не соблюдал требования держаться мне за плечи и работать только ногами! На середине реки он вцепился мне руками в горло, но, как ни трагична была ситуация, мне запомнились его полные ужаса глаза. Переправились благополучно, ширина реки не больше 60-80 м, уж не помню, сколько раз мне пришлось ее переплыть в ту ночь.

А, переправившись, обнаглели до того, что, не таясь, днем вошли в хутор и потребовали нас накормить. Попросив одну старушку сварить нам борща и отойдя за болотце, пригрелись под солнцем и заснули в кустах, не выставив дозорного. Пробуждение было быстрым и ужасным (понимаю, что все ужасно, но каким словом передать те чувства?). Открываю глаза и вижу метрах в 30 от нас мотоцикл, на нем 2 запыленных немца в полном снаряжении. Один за рулем, другой – в коляске с автоматом в руках. Еще один, с карабином в седле. Мотор работает на холостом ходу, а … ребята уже удирают меж кустов, Раздобреев впереди. Изо всех сил лечу вдогонку, ожидая пули в спину. Достаточно было одной очереди и если не все, то большинство из нас, тут же бы и полегло. Но они не стреляют, не стреляют даже тогда, когда мы скрываемся в ивняке. Почему? А кто их знает!

На берегу находим полуразбитую лодку и, прикрываемые прибрежным ивняком, переправляемся обратно в болото. Пропихнув лодку дальше в камыши, наталкиваемся на небольшой островок. Он не выделяется и на нем сухо и … под камышом обнаруживаем остатки шалаша, да еще в нем подослан прекрасный брезент, явно самолетный чехол. Наконец-то отдышались и начинаем успокаиваться. Весь день соблюдаем максимальную осторожность и ждем прочесывания. В хуторе размещается какая-то немецкая часть, обычная суета… и мы понимаем, что искать нас не будут. Да и где искать? Болото огромно. Невесело подшучивая насчет немцев, поглощающих заказанный нами борщ, размещаемся и понимаем, что место нам нравится.

Искать нас в таком болоте – что иголку в стоге сена. Простреливать его – патронов не хватит, конечно, если мы себя не обнаружим. С тылу к нам не подойти, вряд ли найдутся любители повторить наш переход по болоту, а с фронта – пока они форсируют реку, мы успеем углубиться в болото. Ночью мы с Сергеем еще раз переплываем реку и тщательно исследуем левый берег. Единственную найденную в кустах лодку мы уводим к себе и маскируем, а нашу первую добычу вытащили к шалашу и разбили, подложив доски под себя. Несмотря на брезент, на островке все же было сыро. Постепенно изготовили второй шалашик , выложили пол досками, набросали просушенной травы, каждый из нас получил кусок брезента размером почти что с плащ-палатку… постепенно устроились. Изучаем карту, но ничего утешительного не видим – на север простирается совершенно открытая местность, спрятаться на которой практически невозможно. Немцев, по рассказам хуторян, в округе много. Решаем остаться пока здесь, внимательно изучить обстановку, само болото и именно по нему попытаться выйти к нашим. Психологически, подобное решение вполне объяснимо. До этого мы были на виду, любая наша оплошность могла нас погубить. Мы несколько раз буквально чудом уцелели, задним числом переживаем перипетии нашего бегства еще раз. Теперь у нас есть убежище и, судя по всему, довольно надежное. Если нас и прихватят немцы с собаками при наших наездах на другой берег, то в болоте они все равно потеряют след.

На вторую ночь мы снова пошли с Сергеем в разведку. Реку форсировали вплавь, доползли до мостика через болото у Старой Мельницы, но по шуму определили, что сам хутор забит немцами. Они даже не вместились в нем – вишневый сад был вырублен и на его месте стояли палатки и дымились костры. В этот момент на огни прилетел наш «кукурузник» из-за Дона и сбросил несколько мелких бомб близ хутора. Видеть, как немцы в панике тушат костры и спешат укрыться, доставляет нам огромное удовольствие. Мысли о том, что свои могут и по нам попасть как-то и не возникает. Эта бомбежка прибавляет нам моральных сил. Наши не разбиты, наши дерутся. Пусть мы сейчас не в строю, пусть мы жалкие, затравленные зайцы-окруженцы, судьба которых может зависеть от какого-нибудь бдительного немецкого кашевара, но мы чувствуем, что не все потеряно и мы еще поговорим языком оружия с проклятыми фрицами. Даже если мы и погибнем, то за нас отомстят этим «завоевателям». И еще мечты … а вдруг есть способ связаться с летчиком, а вдруг он приземлится и перевезет нас через линию фронта… Но летчик улетает, в хутор не зайдешь, немцы успокаиваются, хотя костров более не разводят. Возвращаясь обратно, натыкаемся на созревшие арбузы. Их много, прихватываем пару с собой, потом до утра успеваем еще раз съездить на лодке и доставить новое пропитание в наш лагерь.

Нечего говорить, что с той ночи арбузы стали основным пунктом в нашем меню. Мы даже их не собирали — за нас это делали немцы в дневное время, мы лишь ночью отбирали самые спелые и сочные. Но одними арбузами сыт не будешь. Дня через два, оголодав, мы опять же с Сергеем предприняли экспедицию вверх по течению, посетили кукурузное поле и огороды, набрав свежих початков и каких-то овощей. Как помнится, среди добычи была и молодая картошка, которую мы копали руками. Днем на обратной стороне нашего островка мы вырыли яму и, пользуясь тем, что ярко светило солнце, а от болота густо поднималось марево, разожгли костерок из сухостоя и запекли ее.

Но почему мы все же не предприняли попытку выхода? Да потому, что просто не было сил. Особенно страдал Афонасьев, да и другие еле волочили ноги. Наши ночные разведпоходы давались очень трудно и мы с Сергеем возвращались еле живыми. Но надо было что-то предпринимать и, кажется еще через ночь, мы с Сергеем отважились зайти на хутор. Сергей, вооруженный пистолетом, пополз к хате, я же страховал его на огороде и вдруг … слышу, как кто-то ползет. До боли в глазах всматриваюсь и узнаю Коваля! Вместе отползаем назад. Они, оказывается, дошли до переправы, в одну из ночей переправились на лодке и сейчас скрываются в кустах на левом берегу выше хутора. Явно расстроены, голодны и когда они узнают о нашем убежище, быстро оценивают его выгоды, соглашаются с нашим планом и переправляются к нам. Но перед тем как переместится к нам они уничтожили 2 обнаруженные там лодки, сделав наше укрытие еще более безопасным. Вновь прибывшие мастерят себе третий шалаш. Теперь мы много сильнее – у нас автомат и 3 пистолета (Раздобреева, Коваля и Французова).

Вновь тщательно обсуждаем наши планы. По болоту до Дона километров 20-25, это по прикидкам. Карта Афонасьева не имеет этого района, а карта Коваля покрывает только восточный сектор Дона. Но Коваль предлагает идти на северо-запад. Имея уже опыт передвижения по ночам, мы рассчитываем, что при благоприятном стечении обстоятельств мы сможем проходить 5-7 км по болоту, т.е. нам надо 3-4 суток для того, чтобы дойти до Дона. Лодку нужно тащить с собой — опыт переправы через Калитву показал, что без переправочных средств нам на Дону делать нечего. Помню, как при обсуждении этого вопроса все буквально накинулись на нас с Сергеем – «вам-то хорошо, выйдя на Дон и поплывете, а нас немцы на берегу перевяжут!». Главное слабое звено в наших планах – наша физическая немощь, все здорово обессилели. Отсюда и решение – нужно добыть продукты, заготовить еду на марш через болото, да и сейчас не мешало подкормиться. Гук и Афонасьев болели, а у Раздобреева открылась его рана. Начались ночные походы в хутор. Сложно это было – верхняя его часть была занята немцами, но ближняя к нам была пустой. Днем немцы ходили везде, но ночью все же уходили в «свою» часть хутора и выставляли посты. Временами их патрули заходили и в «нашу» часть хутора, но мы как-то быстро привыкли к тому, что она «наша». Установили надежную связь с некоторыми жителями.

Хорошо помню одного старика – пчеловода и рыбака (молодежи не было – вся она была повально мобилизована), который и ранее давал нам знать, когда немцы заходили в хутор. Он считал, что через болото нам не пройти, от деда я слышал, что ближе к Дону есть открытые перемычки, легко просматриваемые места. Особенно хорошо относилась к нам и семья старушки-учительницы с ее двумя молодыми дочерьми. Они мало могли помочь нам продуктами, но морально поддерживали сильно. Довольно скоро девчата начали нам оставлять в условленных местах записки о поведении немцев. Так что подойдя к хутору мы первым делом проверяли тайник и уже уточнив обстановку принимали дальнейшие действия. Девчата даже завязали романы с нашей молодежью, ведь и Сергей и Французов были очень видными ребятами. Хорошо относились к нам и другие «жинки», как ни грабили их немцы, ежедневно являвшиеся к условленному месту с «глечиком» молока [2], несколькими початками вареной кукурузы или несколькими печеными картофелинами. Но все равно жили мы впроголодь, вечно мучались голодом. Запасы все никак не накапливались.

[1] А ведь как метко дает названия русский народ – ночью река действительно черная. Течения почти нет, с обоих берегов лозняк, склоняющий свои ветки к самой воде. Иногда берег в камышах, в осоке, режущей незащищенное тело хуже опасной бритвы. Река довольно глубокая и вода родниковая, холодная. Но рыбы мало, на утренних и вечерних зорях она не плавится, как на наших уральских реках. Куксин сделал крючок из булавки, но его попытки поймать что-либо завершились безрезультатно.

[2] Глечик — двурукий кувшин (укр.).

Продолжение следует.

Материал подготовлен внуком полковником запаса
Игорем Александровичем Сабуровым