Тоцкие лагеря. Полковая артиллерийская батарея

В артиллерии. Неожиданно из нашей роты отобрали более 60-ти солдат и направили за 150 км от Чкалова в Тоцкие лагеря служить в полковой артиллерийской батарее, в числе других оказался и я. В пехоте нам внушали, что она – «Царица полей», и ей подчинены все другие рода войск, а в артиллерии же нам просто сообщили, что артиллерия — «Бог войны». Служба в артиллерии изумила нас своим спокойствием и даже некоторой неторопливостью, — никто на нас не кричал и не подгонял, хотя режим оставался прежним. Почти все офицеры и сержанты были раненые фронтовики, выписанные из госпиталей. Они резко отличались от командиров, не побывавших на фронте, спокойствием и доброжелательностью к солдатам. При распределении по взводам я попал не в «огневики» (орудийные расчёты), а в артиллерийские разведчики.

Нам сразу же объяснили, чему должен научиться разведчик. Разведчик должен хорошо ориентироваться на местности и ходить «по азимуту», он должен уметь читать карты и выбирать дороги для проезда пушек. Кроме того, он должен оценивать расстояние от наблюдательного пункта до цели с помощью бинокля или стереотрубы. Хорошо бы разведчику и уметь ещё подготавливать данные для стрельбы с закрытых позиций, но для этого надо немного знать тригонометрию, чтобы решать треугольники. Увы, с нашим 4 – 7 классным образованием на это мы были неспособны. Поэтому вся наша учёба состояла в хождении по холмам, покрытыми перелесками и ковылём, и в определении всяких ориентиров и азимутов. Всё это делалось не спеша, — здесь никогда не командовали: «Бегом!». Во время отдыхов мы собирали мелкую дикую клубнику и дикий лук, которые росли по склонам холмов. А вот политзанятий с нами здесь никто не проводил. В общем, мы оказались в ситуации, когда почти реализуется солдатская поговорка: «Солдат спит, а служба идёт».

В остальном служба была такой же, как в роте ПТР, — хождения в караул и дежурства по батареи. Жили мы также в землянке, но спали на одноэтажных нарах, так как солдат было в 3 раза меньше, чем в роте. Песчаная почва Тоцких лагерей способствовала размножению блох, которых в землянке было видимо-невидимо. В основном они допекали нас по ночам, и солдаты, чтобы бороться с ними, под простыни клали ветки свежей полыни. Кажется, это немного помогало, но всё равно в течение ночи многие солдаты вскакивали и бежали к дневальному, у которого горела лампочка. Там они выворачивали и встряхивали нижние рубашки, чтобы хоть на время освободиться от блох.

Однажды кто-то из солдат сообщил, что встретил в лагере бывшего нашего «отца командира» роты ПТР лейтенанта Нагорного. Солдаты оживились и стали вспоминать его недобрым словом. Из общего разговора выяснилось, что он одолжил по крупной сумме денег у нескольких солдат, когда нас еще только привезли в бригаду, но так и не отдал. Этот разговор услышал пожилой сержант, который был парторгом батареи. Он тут же попросил пострадавших солдат написать ему рапорты с указанием одолженных сумм. Прошло несколько дней, и вдруг в нашу землянку стал прибегать лейтенант Нагорный, отзывать поодиночке этих солдат и отдавать свои долги. При этом он просил их говорить, что они, мол, давно получили эти деньги. Так в последний раз перед нами мелькнула фигура нашего первого «отца командира».

Ближе к концу лета меня и Колю Усова, который до армии работал плотником на «Сушкомбинате», вызвал старшина и сообщил, что мы направляемся работать в Военторг бондарями. Военторг находился в расположении лагеря, и мы, вместо занятий, стали ходить туда на работу. Работа состояла в ремонте бочек, которые готовились к засолке огурцов и капусты. Руководил работой вольнонаёмный старичок, который служил солдатом ещё в царской армии и относился к нам очень доброжелательно. Он часто рассказывал о своей службе до революции. Работая в Военторге, при котором была пекарня, иногда нам удавалось добыть немного хлеба и подкормиться. Но потом мы сообразили, что лучше выписывать продукты на двоих «сухим пайком» и не ходить в батарею, а нормально наедаться, готовя себе кашу на костре.

Кроме блох, вторым бичом Тоцких лагерей были малярийные комары, которые заражали многих солдат малярией. Неожиданно и я заболел малярией, и впервые попал в госпиталь. Приступы малярии сопровождались высокой температурой и жутким ознобом, от которого тебя всего трясло. Малярию определяли сразу по обычному анализу крови, а лечили очень горькими порошками хинина, который заворачивали в папиросную бумагу при глотании. После 3 – 4-х приёмов порошков температура спадала, озноб исчезал, и больной в слабости отдыхал. Приятной неожиданностью по утрам было появление на тумбочке пайки белого хлеба и кубика сливочного масла, что означало госпитальную норму питания. После 2-х недельного лежания в госпитале меня выписали в батарею, и я не болел малярией до весны 1945 г.

Дорога на Запад. Так мы прослужили почти до осени, а в самом конце августа из нас стали формировать маршевые роты, как мы думали, на фронт. Повзводно солдат приводили к штабу, там их осматривал полковник, — начальник артиллерии бригады, — и иногда задавал какие-нибудь вопросы. Потом нам выдали новое обмундирование, среди которого выделялись шинели с голубым оттенком. Эти шинели шили в Америке и поставляли в качестве военной помощи Советскому Союзу. Поступали в армию и английские шинели, сукно которых было тоньше сукна русского, но имело зелёно-коричневую окраску. По поводу шинели у солдат ходила шутка: «Почему в шинели зимой не холодно? – Потому, что она суконная. А почему в ней летом не жарко? – Потому, что она без подкладки».

Вскоре на станцию прибыл эшелон из теплушек, и нас повезли по дороге на Куйбышев (теперь г. Самара). Эшелон состоял примерно из 10 – 12-ти вагонов, и в нём ехали солдаты и из нашей батареи, и из других подразделений лагеря. Кажется, у Сызрани поезд по мосту переправлялся через Волгу, и мы поразились ширине и красоте Волги. Ехали мы медленно, и, когда эшелон отводили на запасные пути, иногда стояли на станциях по 1 – 2 суток. На остановках мы варили себе еду в котелках на кострах, которая, в основном, состояла из крупяных концентратов. В последнем вагоне ехал горнист и при отправлении поезда трубил в горн, оповещая отбытие. Тогда солдаты, подхватывая свои котелки с недоваренной кашей, догоняли медленно отходящий поезд, а товарищи, находящиеся в теплушке, помогали им залезть в двери вагона, что было не так-то просто из-за отсутствия лесенок в товарных вагонах.

Офицеры, сопровождавшие эшелон, были нам незнакомы. По-видимому, эта была команда, специально перевозившая маршевые роты к месту назначения, и, сдав солдат в указанную часть, они возвращались в тыл. Однажды, когда поезд остановился в каком-то небольшом городке, начальник эшелона, — старший лейтенант, — решил почему-то проявить некое служебное рвение и приказал выстроиться всем солдатам эшелона на привокзальной площади. Построив нас в «колону по четыре», во главе которой оказались бывалые фронтовики, он повёл солдат по какой-то улице городка и дал приказ: «Запевай!». Но мы шли молча. Он остановил колону, и, немного покричав на нас, скомандовал: «Бегом!». Но передние ряды не побежали, и никто не побежал. Он приказал первой четвёрке солдат сделать 2 шага вперёд, а затем бежать. Но они, сделав 2 шага, не побежали. Тогда он, отведя первую четвёрку на несколько шагов вперёд, приказал бежать второй четвёрки, но и она не побежала. Повторив эту процедуру с третьей четвёркой и не получив желаемого результата, старший лейтенант выругался и скомандовал разойтись по вагонам. Мы шли в вагоны и посмеивались, как начальник эшелона пытался с песнями провести солдат по улицам городка. Фронтовики же удивлялись глупости старшего лейтенанта, который захотел неразумно покомандовать солдатами, едущими на фронт.

Однажды эшелон остановился у небольшой станции, на платформе которой высилась большая куча лущёной кукурузы. После нескольких дней пути всем ужасно надоело питаться концентратом, а тут такая возможность сменить рацион! Кукурузу охранял часовой, но высыпавшие из вагонов солдаты оттеснили часового и стали набирать кукурузу в котелки. Разобрав больше половины кукурузной кучи, солдаты разбежались по вагонам, а состав отвели на запасной путь. Вдруг по вагонам прошёл слух, что комендант станции вместе с начальником эшелона идут искать по вагонам пропавшую кукурузу. Сразу же появилось решение, — спрятать котелки с кукурузой на крышах вагонов. Поскольку моё место было на верхних нарах у окошечка, мне стали передавать котелки, а я через него просовывал их по одному на крышу вагона. С земли котелки не просматривались, а поиски в вагонах ни к чему не привели. Так ни в одном вагоне кукурузу не нашли, и наш эшелон двинулся дальше. По-видимому, этот метод прятать вещи на крышах вагонов возник, как опыт военного времени, и большинство солдат его знало.

Кажется, после Сызрани поезд повернул на северо-запад, и чем западнее мы продвигались, тем больше разнообразных фруктов продавалось на привокзальных рынках. Это очень удивляло солдат, призванных из Башкирии, которые никогда не видали ни яблок, ни вишен, ни слив, — там они не растут из-за сильных морозов. Поэтому солдаты, имеющие деньги, часто спрашивали меня, стоит ли покупать какой-нибудь фрукт. Как-то я посоветовал им покупать сливы, которые им очень понравились. Так проехав больше 2-х недель, мы добрались до места назначения, — подмосковного городка Яхрома. Тут мы узнали, что нас везли не на фронт, а на пополнение или на формирование какой-то части. Это оказалась воздушно-десантная бригада, и нам предстояло стать десантниками.

В воздушно-десантной бригаде.

По прибытии в бригаду нас выстроили в одну шеренгу, а командир бригады, — подполковник Макаров, — объявил, что ему надо выбрать рослых и сильных солдат в разведроту и в артиллерийские дивизионы. Он шёл вдоль строя и рукой указывал солдату выйти из строя на 2 шага. После этого он спросил у отобранных солдат, кто сидел в тюрьме или на строгой гауптвахте, и таких направил в разведроту. Остальных отобранных солдат распределили по дивизионам, а оставшееся большинство попало в пехотные батальоны. Поскольку по тем временам я был достаточно рослым, — в ротном строю из 200 солдат я стоял четвёртым, — меня определили в артиллерийский дивизион.

Придя в расположение дивизиона, мы небольшими группами стали ждать у штаба дальнейшего распределения. Очень хотелось есть, так как с утра мы ничего не ели, и не были уверены, что нас сегодня покормят в бригаде. Неожиданно к нашей группе из 3-х человек подошёл какой-то старшина и предложил поменять американскую шинель, в которые мы были одеты, на его советскую, тоже новую. В придачу он давал буханку хлеба и банку свиной тушёнки. Посовещавшись, мы согласились, и один из нас поменялся со старшиной шинелями. Вскрыв банку с тушёнкой и разломав хлеб, мы утолили свой голод.

Через какое-то время из штаба вышел старший лейтенант и спросил, есть ли москвичи. Москвичом оказался один я, и лейтенант стал расспрашивать меня о Москве: где жил, где учился, где служил и т. д. Старший лейтенант Николай Удалов сам был москвичом и командовал разведкой дивизиона. Понемногу мы разговорились, и лейтенант сказал, что он берёт меня к себе во взвод управления дивизиона, в отделение разведки. Так я оказался в отделении разведки дивизиона 18-й воздушно-десантной бригады. Отделение разведки состояло из 6-ти человек, командовал отделением младший сержант Сашка Лаптев.

Через 2 дня назначили прыжки с парашютами, хотя большинство солдат, из вновь прибывших, не только никогда не видело парашюта, но даже не знало, что это такое. На складе получали по 2 парашюта, — один основной, который надо было правильно уложить, другой – запасной, уже уложенный. Когда некоторые солдаты спрашивали, как укладывать парашют, им отвечали, что товарищи помогут уложить. Действительно, наше отделение разведки сообща уложило парашюты, в том числе и мой. Попутно и я учился укладывать парашют. После этого к нам подошёл парашютный инструктор и взял с нас расписки, что каждый из нас сам уложил свой парашют, т. е. если во время прыжка твой парашют не раскроется, то ты сам и виноват.

Мы прыгали с американских самолётов «Дуглас», кабины которых вмещали по 25 десантников, с высоты примерно 1000 – 1200 м. Основной парашют помещался за спиной, а запасной – на животе. Купол основного парашюта вместе со стропами находился в парашютном мешке и привязывался короткой «обрывной фалой» к петле на дне мешка. Стропы оканчивались ремнями, которые застёгивались на парашютисте, а от мешка тянулась толстая фала с карабином на конце. В самолёте десантники этими карабинами цеплялись за тонкие стальные тросы, которые тянулись вдоль кабины самолёта. В кабине, кроме десантников, находилось 2-е «вышибал», которые открывали дверцы для прыжков и следили, чтобы прыгнули все. Штурман самолёта перед прыжками подавал 2 противных сигнала, напоминавших сигналы автомашин: первый – «Приготовиться к прыжку», второй – «Пошёл». При первом сигнале все вставали и поворачивались в сторону дверц, а «вышибалы» их открывали; при втором – первыми выпрыгивали десантники, стоящие у открытых дверц. Затем, под крики «вышибал»: — «Быстрей, быстрей!», – остальные десантники бежали к дверцам и выпрыгивали друг за другом. При прыжке парашютный мешок оставался висящим на тросе в самолёте, а десантник массой своего летящего тела вытягивал из мешка стропы и весь парашют. В последний момент купол парашюта оказывался связанным с мешком только «обрывной фалой», которая рвалась, создавая «данамический удар», т. е. встряску парашютиста.

На аэродроме перед прыжками с нами провели инструктаж, как вести себя в воздухе и как приземляться. Ощутив «динамический удар», десантник должен взглянуть на купол парашюта, полностью ли он раскрылся. Если не полностью или вообще не раскрылся, то надо мгновенно дёрнуть кольцо запасного парашюта, который подвешен у него спереди. По этому поводу существовал “чёрный» десантный юмор: «Что делать, если парашют не раскрылся? Дёрнуть кольцо запасного. А если и запасной не раскрылся? Тогда пойди на склад и поменяй парашют». Когда с парашютом всё в порядке, то надо посмотреть, правильно ли ты летишь по отношению к земле. Если земля движется тебе под ноги, значит приземляться будешь на живот, на запасной парашют, т. е. нормально. Если же земля бежит из-под тебя, то приземляться будешь на спину и у тебя все шансы сломать себе позвоночник. В этом случае надо взять правые стропы левой рукой, а левые – правой рукой и развернуться так, чтобы земля бежала на тебя. Наконец, при приземлении надо держать ноги вместе так, чтобы из-под запасного парашюта были видны только носки ботинок. В этом случае вероятность сломать или растянуть ногу близка к нулю.

Перед посадкой в самолёт нас проверили, правильно ли надеты и застёгнуты ремни парашютов, и потренировали на быстроту выхватывания кольца запасного парашюта. Когда мы бледные и напряжённые, молча уселись на скамейки в самолёте в ожидании взлёта, вдруг «вышибала», — замполит дивизиона бодро сказал: «Споём, ребята!». Но никто не отозвался на его призыв, а кто-то рядом тихонько пробурчал: «Тебя бы, сволочь, выкинуть из самолёта». Замполит сам никогда не прыгал, но всегда летал «вышибалой» и считал своим долгом подбодрить десантников. Кстати, у самих «вышибал» всегда было прицеплено по одному парашюту на всякий случай.

Наконец, мы полетели, иногда попадая в «воздушные ямы», и в эти моменты, казалось, что все внутренности подступили к горлу и вот-вот вывалятся наружу. Вдруг раздался противный сигнал, и все встали, повернувшись лицом к дверцам. По второму сигналу все побежали друг за другом, скрываясь по очереди в проёмах дверц. Я тоже, не глядя вниз, высунулся из дверцы, меня подхватил поток воздуха и вышвырнул из самолёта. Потеряв всякую ориентацию, я вдруг почувствовал сильный толчок вверх и сообразил, что это, наверное, «данамический удар». Вверху я увидел раскрывшийся парашют, а далеко внизу – землю. Казалось, что я парю над землёю и не приближаюсь к ней. Меня охватила несказанная радость собственного полёта, — хотелось петь и победно кричать. Одни из десантников действительно запели, другие – стали перекликаться радостными голосами. Реализовывалась первая часть десантной поговорки: “Летишь как ангел, а приземляешься как чёрт». Однако земля довольно быстро приближалась, и надо было приготовиться к приземлению, — лететь вперёд грудью, сложив ноги вместе. Земля приближалась с ускорением и выглядела безопасной: не было деревьев, грязи или водного пространства. Так я благополучно приземлился, упав вперёд и «погасив» парашют за нижние стропы. Прыгать первый раз было не страшно, так как о различных трагических случаях, которые случаются при прыжках, нам ещё не рассказывали.

На следующий день впервые прыгнувших построили у штаба бригады, и к нам вышел капитан медицинской службы. Он спросил, есть ли жалобы на здоровье во время прыжка и не болел ли кто-нибудь сердечными болезнями до армии. Из строя вышло человек 20, которых повели на медицинское обследование, остальных распустили. Потом многих из обследованных перевели в хозвзводы, и они больше не прыгали.

Так мы стали постигать десантную «премудрость», изредка прыгая с парашютами. Нам сообщили, что скорость приземления с парашютом такая же, как скорость при прыжке с 3-х метровой высоты без парашюта. Поэтому для тренировок недалеко от казарм было построено несколько 3-х этажных деревянных вышек с площадками на высоте 1 м., 2 м. и 3 м., на которые поднимались по лесенке. С них мы прыгали в песок перед площадкой, начиная с высоты в 1 м. При этом мы приучались прыгать, сложив ноги вместе. Настоящие же прыжки с парашютами были довольно редкими, по-видимому, из-за загруженности десантных самолётов, которые обслуживали и другие десантные бригады.

Однако, несмотря на редкость прыжков, мы набирали как личный, так и коллективный опыт десантников, который выражался в устных рассказах о неудачных прыжках с парашютами. Так иногда в самолёте у какого-нибудь солдата сдавали нервы, и он, боясь прыгать, незаметно отстёгивал карабин своего парашюта от троса, на котором висело еще 12 — 13 карабинов других десантников. Если это действительно был его карабин, то у него возникали проблемы только с «вышибалами», которые уговаривали его прыгнуть или просто выталкивали в дверцы, пристегнув карабин. Но по ошибке он мог отстегнуть карабин товарища, и тогда парашют другого десантника не раскрывался. Если этот десантник успевал раскрыть запасной парашют, то всё могло кончиться благополучно, но иногда бывали и смертельные случаи.

Бывалые десантники рассказывали случай, когда солдату, не правильно перекинувшему через плечо толстую фалу с карабином, во время прыжка оторвало голову этой фалой, и тело приземлилось без головы.

Иногда раскрывшийся парашют зацеплялся за заднюю часть самолёта, и десантник летел на привязи у самолёта, который не мог совершить посадку, не погубив десантника. В этом случае десантнику рекомендовалось вынуть десантную финку, перерезать стропы и дёрнуть кольцо запасного парашюта. Если ему это не удавалось, то он мог раскрыть запасной парашют в надежде, что рывок запасного поможет ему расцепиться с самолётом. «Вышибалы» старались как-то помочь десантнику, и иногда им удавалось даже втянуть его обратно в самолёт.

Чаще бывали случаи, когда стропы спутывались в своей верхней части под куполом парашюта, и он полностью не раскрывался, — как говорили, «пошёл колбасой». Хотя скорость падения была несколько меньше, чем скорость с нераскрытым парашютом, падение было смертельным, и мгновенно нужно было раскрыть запасной парашют. Поэтому многие солдаты прыгали, держась, на всякий случай, правой рукой за кольцо запасного. Но при «динамическом ударе» рука десантника невольно дёргала кольцо запасного, который, открываясь, часто путался в стропах раскрывшегося основного парашюта или в ногах десантника, затрудняя приземление. По этой причине я никогда не прыгал, держась за кольцо запасного.

Несколько раз я издали видел, как гибли солдаты, у которых парашют «пошёл колбасой». По рассказам очевидцев, бывших вблизи, при ударе о землю у десантника из глаз, ушей, носа и рта брызгала кровь, а тело его превращалось в мешок костей. Если происходил хотя бы один смертельный случай во время учебных прыжков, то прыжки немедленно прекращались до следующего раза.

Но иногда солдаты погибали при неудачном приземлении, хотя с парашютом было всё в порядке. Было очень опасно, если парашют ветром заносило на лес, и десантник, падая на дерево, мог напороться на сучёк. Рассказывали случай, когда десантника ветром занесло на железную дорогу, где он попал под идущий поезд. Были случаи, когда десантники гибли, попадая в водоёмы или в болота. В этом случае рекомендовалось отстегнуться от парашюта в нескольких метрах от воды и прыгнуть в воду без парашюта. Если купол парашюта накрывал десантника в воде, то надо было побыстрей выныривать из под него, а иначе солдат тонул.

Однако, накопив опыт прыжков, десантник осваивал и возможности как-то управлять парашютом с помощью строп при приземлении. Подтягивая то правые, то левые стропы, он мог скользить и по ветру, и против ветра, увеличивая скорость приземления в нужном направлении. Таким способом иногда удавалось избежать опасного или неприятного места приземления, если оно было не обширно. Мне, таким образом, раза 2 удавалось проскакивать небольшие грязные болотца, в которые меня тянул парашют. Кроме того, если не было ветра, мы научились приземляться на ноги, а не падая на живот. Для этого, не долетая до земли метра 2 – 3, десантник подтягивался на руках за стропы и в момент касания земли отпускал их. Тогда парашют дёргал десантника немного вверх и смягчал удар приземления, что позволяло ему устоять на ногах.

Бывали и фантастические случаи. Так во время зимних прыжков у одного десантника не раскрылся парашют, но он упал на заснеженный склон оврага по касательной, съехал в овраг вместе с сугробом снега и остался жив. Другой солдат с нераскрытым парашютом врезался в стог сена, который как-то самортизировал и спас ему жизнь. Рассказывали случаи, когда десантник с нераскрытым парашютом сваливался на десантника, летящего с раскрытым парашютом. Если, сцепившись, они успевали раскрыть запасные парашюты, то могло быть и благополучное приземление.

Знание трагических случаев создавало дополнительно нервную напряженность, которая заставляла быть особенно внимательным и собранным при прыжках. Эта напряженность, по-видимому, была одной из причин потери веса при прыжке. Как рассказали бывалые десантники, во время прыжка солдат теряет 2 кг своего веса. Поэтому именно после прыжка всегда очень хотелось есть. Для некоторых десантников важно было не прыгать первым, так как приходилось стоять в открытой дверце и смотреть в «бездну», в которую полетишь. Однажды мне пришлось прыгать в одной группе с младшим лейтенантом, кажется, из 3-й батареи. Этот высокий и полный грузин последним вошёл в кабину и, следовательно, должен был прыгать первым. Когда штурман дал сигнал «Приготовиться!», и дверцы открылись, лейтенант сел на корточки перед дверцей и закрыл глаза. При втором сигнале он сказал: «Рэбята, толкныте!» Ребята толкнули, и он вывалился из самолёта. Знающие его солдаты потом мне объяснили, что он всегда так прыгает.

Иногда учебные прыжки проходили при полной боевой оснащенности солдат: с автоматом и боевым комплектом «рожков» с патронами, а также с вещмешком и котелком. Артиллерийские дивизионы прыгали вместе со специальными десантными пушками облегчённого типа, которые выталкивались из люка и автоматически отцеплялись от своего парашюта при соприкосновении с землёй. Естественно, что каждое десантирующееся подразделение должно было быстро собраться на земле для боевых действий, а артиллеристам ещё и найти свою пушку. Поэтому десантники и выпрыгивали из летящего самолёта как можно скорее. Отсюда и крики «вышибал»: — «Быстрей! Быстрей!», — во время учебных прыжков.

Кроме прыжков велись и обычные армейские занятия: строевая подготовка (маршировка), хождение по азимуту, учебные стрельбы и другие. Так командование объявило о присвоении нашей бригаде гвардейского звания, и началась строевая подготовка к получению гвардейского знамени. Десантников стали учить маршировать побатальонно специальным десантным шагом, который был скопирован, как говорили солдаты, у моряков. Этот шаг отличался широкой отмашкой правой руки, и после такой четырёхчасовой маршировки начинал болеть локтевой сустав.

Хождение по азимуту здесь было не таким простым, как в запасном полку. Все расходились поодиночке по разным азимутам, а направление по компасу требовалось 2 – 3 раза менять, пройдя определённые расстояния. Поэтому надо было либо считать шаги, либо определять расстояния до каких-нибудь ориентиров. Прошагав, таким образом, несколько километров и по лесу, и по полянам, и по дорогам все сходились в определённой точке, где нас поджидал лейтенант.

Со стрельбой здесь оказалось лучше, чем в запасной бригаде, — несколько раз мы участвовали в учебных стрельбах, и, благодаря занятиям в стрелковом кружке в Могилёве, я оказался лучшим стрелком в отделении разведки.

Наступила зима, в течение которой мы прыгали всего 2 раза. Дополнительные неприятности при зимних прыжках создавали снег и ветер, который ощущался сильнее, чем в летнее время. Он мог далеко занести десантника и мешал быстро «погасить» парашют при приземлении, волоча солдата по заснеженному полю.

На занятиях нам объясняли возможные тактики десантирования десантной бригады в тыл противника. Самым лучшим вариантом считалось первоначальное десантирование разведроты, которая обеспечивает плацдарм с круговой обороной и устраивает местный аэродром. Затем на этот аэродром приземляются самолёты с остальными десантниками бригады, и бригада начинает боевые действия. При втором варианте разведрота защищает район приземления бригады, а десантники приземляются на парашютах. Во всех случаях предполагалось десантирование за линией фронта и вдали от немецких частей.

Однако, летом 1945 г., когда мы уже служили в рабочей роте на артиллерийской базе возле г. Минска, я познакомился с солдатом из пополнения, который сообщил, что он тоже был десантником. Он рассказал, как в октябре 1943 г. 2 их бригады (кажется 3-ю и 5-ю) сбросили прямо на позиции немцев южнее г. Киева. Немцы практически расстреляли весь десант в воздухе. При попадании пули в парашют, он рвётся, и десантник разбивается. Спаслись лишь десантники из самолётов, в которых офицеры, увидав внизу стрельбу немцев, отказались выполнить команду штурмана «пошёл». Они заставили пилотов перелететь линию фронта и десантировались в немецком тылу. Потом они 2-е суток пробирались через фронтовую полосу и вышли к своим. В числе этих солдат был и мой новый знакомый. От двух бригад в живых осталось только около 400 десантников. Я не поверил рассказам этого солдата о бессмысленной гибели около 3 000 солдат по вине командования. Единственным доказательством рассказа был его орден Красной Звезды, который всегда давали десантникам при возвращении через линию фронта.

А в 1978 г. в мемуарах маршала С.М. Штеменко, который во время войны был начальником оперативного отдела Генерального Штаба, я прочёл фразу о «неудачно спланированной операции по десантированию 2-х бригад южнее Киева осенью 1943 г.» Даже мне, рядовому десантнику, была ясна нелепость такой операции. Возникает вопрос: «А сколько таких «неудачно спланированных операций» было во время войны?»

Нам же несколько раз приказывали пломбировать уложенные парашюты, которые мы потом хранили в своих казармах до вылета на задание. Чтобы «внутренние враги» перед прыжками в тыл немцам не попортили наши парашюты, парашютные мешки пломбировались пломбами. Это означало скорое десантирование за линию фронта. При десантировании в тыл противника солдатам полагалось прыгать без запасного парашюта, который выдавался только офицерам. Но всякий раз через несколько дней вылеты отменялись, и мы сдавали парашюты на склад. А так называемая «солдатская почта» (слухи среди солдат) никогда не подтверждала возможности нашего боевого десантирования. По-видимому, после гибели 2-х десантных бригад под Киевом, когда их открыто выбросили на позиции немцев, командование не находило возможностей для применения наших отборных частей и берегло их для других военных операций.

Так в учениях и службе прошли недели и месяцы, а в начале мая 1944 г. «солдатская почта» всё чаще стала сообщать о расформировании нашей десантной дивизии, в которую входило 3 бригады. Действительно, скоро из пехотных батальонов сформировали пехотные полки, а из 3-х артиллерийских дивизионов нашей дивизии сформировали 238-й гвардейский артиллерийский полк, в составе которого нас повезли на фронт. Куда нас везут, нам не сообщили, но чувствовалось, что едем мы на северо-запад.

Продолжение следует. 

Материал передан для публикации на сайте
автором воспоминаний