Ранение

Читайте первые части: Известие о войне

Штаб двинулся за ушедшим вперед батальоном. Вскоре дорога пошла узкой лощиной, которая впереди становилась все шире, и вдали виднелись какие-то постройки. Командир полка приказал оставить здесь одну роту, которая должна прикрывать нас с тыла. Постройки, которые виднелись впереди, оказались рудником, дальше располагался ресторан с несколькими постройками.

Наша лощина заканчивалась пересекающей ее железной дорогой. В километре от насыпи железной дороги виднелся завод, обнесенный высокой кирпичной стеной. Как потом оказалось, это был танковый завод.

На насыпи наши две роты готовились атаковать завод. Артиллеристы тянули на насыпь пушки, и тут показался идущий поезд. Кто-то бросил в паровоз гранату, состав остановился, успев сбить одну пушку.

Роты пошли в наступление, но немцы уже были готовы к встрече. Со стен завода забили пулеметы. Из ворот завода вышел танк и открыл огонь из пушки. Стали видны подходящие машины, из которых высаживалась пехота. Роты отошли и заняли оборону на насыпи, прикрывая вход в нашу лощину.

Штаб полка развернулся в здании ресторана, который был пуст. Таким образом, мы оказались в окружении. Справа и слева поднимались горы, поросшие лесом, а сзади оборону держала рота. Из ворот завода выходили новые танки, которые укрывались в маленькой роще и вели оттуда огонь.

Несколько дней прошли в боях. Немцы непрерывно атаковали, но их отбивали и ждали, когда пробьются к нам наши.

Продуктов не было, но в ресторане сказались запасы муки, и потому пекли только блинчики.

Командир полка посылал с донесением офицера, а мне начальник связи приказал выделить одного солдата из пункта сбора донесений для сопровождения. Им предстояло пробраться через немецкую оборону и доставить пакет в дивизию.

Кончалось питание у нашей радиостанции, которая держала связь с дивизией. Последнее принятое сообщение было: “В 24.00 иметь костры, выложенные опознавательным знаком для самолетов, которые сбросят груз для нас”.

Опознавательный знак приказано были выложить мне. Мы нашли несколько вагонов у рудника со снарядами и пороховыми зарядами, и вместе с досками все это пошло на костры. В 24.00 мы услышали гул самолетов. Костры уже пылали, и их должно было хорошо видно сверху. Утром мы долго разыскивали сброшенный груз, но собрать удалось немного. Главное, что теперь у нас появилось питание к радиостанции.

Вернулся офицер, отправленный с донесением. Они натолкнулись на немцев, которые обстреляли их, а моего солдата они захватили в плен. Мне он рассказал, что когда их обстреляли, они спешились и приготовились обороняться. Но потом стало тихо, и мой солдат решил подобраться к лошади. Ему не хотелось бросать ее. Здесь и схватили его немцы. Было жаль парня, он был на ПС самым молодым.

На следующий день создалась критическая ситуация. Немецкие танки преодолели зону обстрела наших пушек и оказались в мертвом пространстве за насыпью. Несколько штук их горело в поле, а те, которые подошли к насыпи, стали забрасывать наши ячейки для стрельбы лежа, гранатами. За насыпью танки были неуязвимы. Уж не было гранат, и пехота наша, понеся большие потери, откатилась в лощину. К этому времени все мы, включая штаб полка, уже были в обороне. Людей охватила паника, все бросились бежать. Кто-то кинулся к пещере, оказавшейся неподалеку, за ними бежали и остальные. Команд, криков офицеров никто не слушал.

Казалось, что это конец. Я понимал это, но тоже вместе со всеми бежал к пещере, хотя сознание говорило, что бежать нужно к ресторану, где можно было занять оборону, или в лес, в горы.

Только в пещере мы пришли в себя, и начальник штаба, офицеры тут же бросились назад, а за ними и солдаты. Мы опять заняли оборону, но теперь у ресторана. Показавшихся на насыпи немцев встретили дружным огнем. Теперь немцы занимали оборону на насыпи. Танки не могли преодолеть крутость ее склонов и оставались по ту сторону насыпи.

Так прошла еще одна ночь. Но мы уже слышали приближающуюся стрельбу сзади и понимали, что это наши, пробивающиеся к нам. По радио получили команду пробиваться навстречу. Командир роты, прикрывавший нас с тыла, доложил, что немцы ушли.

Вот мы уже в том месте, где несколько дней назад в лесу встретили группу командира полка, где были расстреляны немцы. Но их не было.

Вместо них мы увидели моего солдата, лежащего полураздетым. Он был исколот штыками А на груди у него была вырезана звезда. Мы похоронили его там же.

Наконец-то мы соединились со своими. Подошли наши батальоны. Им помогала подошедшая бригада.

Следующий день мы уже атаковали Мишкольц, и вскоре уже вели бой на его окраине. Приехал командир роты и вручил нам с Ковалевым по ордену. Я получил орден “Красная Звезда”, а Ковалев орден “Отечественной войны”.

В одном из домов был развернут штаб полка, а неподалеку разместилась и рота связи.

Здесь случилась история, имевшая продолжение для меня. По пути в штаб я услышал женский крик и подошел к дому, откуда он был слышен, чтобы узнать, в чем дело. Из дома выскочили двое солдат и исчезли во дворе. Выскочившая вслед за ними женщина что-то пыталась объяснить мне. Потом я понял, что мне предлагают остановиться в этом доме на ночлег. Я понял, что здесь просто боятся солдат, и присутствие офицера гарантирует безопасность. Я был рад переночевать в человеческих условиях и согласился.

Возле штаба я столкнулся с комендантом, который орал на какого-то венгра, а потом и ударил его. Тот постоянно крутился у штаба, и комендант уже заметил это. Мне послышалось, что он называет себя партизаном.

Вечером я отправился на свою квартиру. В предназначенной мне комнате стояла кровать, под подушкой лежала пижама, которой я еще никогда и не надевал. Меня пригласили поужинать, и мы долго пытались разговаривать, не зная языка. Не тут появилась молоденькая монашка, знавшая немецкий, и у нас беседа стала более осмысленной, так как в школе и в академии я изучал немецкий. Семья, которая принимала меня, была очень симпатичной и гостеприимной.

До нового 1945 года оставалось всего несколько дней.

После тяжелых боев за венгерский город Мишкольц немцы быстро отходили на север, в Чехословакию, и боевой контакт с ними был потерян. Несколько дней полк шел маршем, пытаясь догнать противника. Отсутствие авиации, огневого воздействия, действовали расслабляюще.

Все привыкли, что противник отходит, и, казалось, это будет продолжаться и дальше. Но вот полковая разведка доложила, что обнаружила противника на окраине ближайшей деревни. Развернувшись в боевой порядок, полк атаковал немцев. К вечеру передовая проходила через центр деревни, а на окраине ее, метрах в 400, развернулся и штаб полка.

Казалось, что немцы будут продолжать отход. Но утром они все еще держали оборону. Атака батальонов полка успеха не имела. Шла обычная перестрелка, но ближе к вечеру интенсивность огня возросла. Комбаты докладывали, что противник атакует.

Внезапно, почти сразу, прекратилась связь. По шоссе, идущем из деревни, я увидел мчащуюся артиллерийскую упряжку с пушкой, за ней промчалась упряжка, уже без пушки, и появились бегущие солдаты. Командир полка приказал останавливать бегущих. Остановить не удавалось, бегство продолжалось огородами, садами.

С пистолетом в руке посреди двора стоял командир полка, угрожая застрелить каждого, кто побежит. Вокруг него собрался весь штаб, нужно было немедленно уходить, впереди пехоты уже не было.

Было непонятно, почему медлил командир полка. Может, верил, что комбаты не подведут, что передовая устоит? Дальше все произошло молниеносно. Кто-то крикнул: “Немцы!” Я увидел, как в тылу справа с холмов спускается немецкая цепь. И тут же среди стоящих во дворе упала и разорвалась ручная граната.

Через секунду уже все бежали: командир полка с пистолетом в руке, штабные офицеры с портфелями и чемоданами, набитыми штабными документами, мои связисты с катушками кабеля и телефонными аппаратами.

Я бежал, напрягая последние силы. В руке тяжелая катушка с кабелем. И хотя многие обгоняли меня, мысль бросить ее почему-то не приходила в голову.

Ровное поле, на котором кое-где стояли стога убранного сена, заканчивалось насыпью железной дороги, которая обещала укрытие от огня и спасение. Туда и бежали все.

Оглядываясь на бегу, я видел стоящий у крайнего домика деревни немецкий бронетранспортер, захлебывающийся огнем. По дороге приближался еще один. Остановиться, лечь под этим губительным огнем было нельзя, так как справа, с холмов, спускалась немецкая цепь пехоты, срезая бегущих и грозя окружением.

Как раз, где стоял немецкий бронетранспортер, еще несколько минут назад в домике располагался штаб полка.

В начинающихся сумерках подожженные стога сена освещали бегущих, а по полю мотались огненные трассы ведущих огонь бронетранспортеров и подошедшей пехоты.

Я видел, как кто-то падал, не поднявшись, но продолжал бег. Другие, упав, уже не поднимались. Бегущих становилось все меньше, но и до насыпи оставалось уже недалеко.

Я уже представлял, как в прыжке оттолкнусь от рельса и окажусь по ту сторону насыпи. Вот и насыпь. Под ногами сверкнула огненная вспышка, я почувствовал удар в живот, и какая-то могучая сила бросила меня вверх. Тяжелая катушка, рванув руку, улетела куда-то вверх, и я упал на рельсы.

Первая мысль: я жив, боли нет. Перекатившись на другую сторону насыпи, я почувствовал, что в сапогах стало почему-то мокро. Левое бедро было в крови, на правом сапоге появилась дыра. С тыла к насыпи бежала пехота, занимала оборону. Далее был ПМП (полковой медпункт), медсанбат, полевой сортировочный госпиталь, а затем фронтовой госпиталь в городе Мишкольц.

Чистая палата, чистая постель, внимательные медсестры, тишина. Можно спать, отдыхать, ни о чем не думать, и это не на один день. Можно сказать, что это новогодний подарок, потому что сегодня 31 декабря, ранен был 29 декабря.

Операция прошла быстро, но осколок остался у меня, так как оказался очень глубоко, и найти его не удалось. Врач сказал, что его можно оставить, он не будет мешать. И мне не хотелось, чтобы из-за такой малости мне кромсали ногу. С другой ногой проблем не было. Шло время. Рана гноилась, я чувствовал неприятный запах, но постепенно регулярные перевязки и молодость делали свое дело.

Наконец мне принесли костыли, и я обрел возможность передвигаться. Жизнь становилась интересней. Я сам ходил в столовую, искал однополчан в соседних палатах. В одной из них обнаружил своего батальонного комсорга. У него было ранение в руку.

Много фронтовых историй можно было услышать в палатах. Я любил слушать рассказы бывалых солдат, тех, кто воевал в пехоте с начала войны, найти было трудно, их оставалось единицы.

Получалось так, что на передовой люди воевали в среднем по месяцу-два. Потом следовал госпиталь на 2-3 месяца, иногда больше. Но случалось попасть в госпиталь с передовой и в первые 10 дней.

Конечно, в обороне сроки были большими, но, когда идут бои, люди на передовой не задерживаются.

Мне вспомнился мой стрелковый батальон, где я начинал воевать.

Помню случай, когда батальон бился за какой-то паршивенький куртанчик в Румынии. Бой начинался на рассвете и длился весь день.

Так продолжалось несколько дней. Однажды мне понадобилось побывать в одной из рот. Была ночь, и я шел по ходу сообщения, который неоднократно переходил из рук в руки. В темноте я иногда наступал на тела убитых и старался идти так, чтобы не задеть их. Но в одном месте я не мог найти свободного места, чтобы поставить ногу. К вечеру в ротах оставалось по 14-15 человек, а ночью приходило пополнение, и все повторялось. Как-то на марше мне повстречался мой бывший батальон. Во взводе связи все люди были незнакомые. Сохранился только ездовой, который рассказал мне, что от моего взвода остались двое, которых взяли в дивизионную разведку. Одни были убиты, другие ушли в госпитали. Погиб и мой ординарец Шаричев.

О многом вспоминается и думается на госпитальной койке. Лишь многим позже я прочитал где-то, что каждый, побывавший в атаке, получает стресс, и в его психике происходят неминуемые изменения. Нет таких людей, которые смогли бы выдержать этот стресс, если бы он повторялся многократно или длился бы продолжительное время. Практически участие в атаках ограничивается определенным сроком. Затем — госпиталь или могила. Об этом заботится сама война. Вспоминается, как в полк пришла как бы разнарядка на одного героя Советского Союза. Все ждали, кого же представит к награде командир полка. Всеобщим любимцем в полку был комбат Федоров. Уважали его солдаты, что берег людей, умело, с головой, воевал и сам был смелым, отважным офицером.

Героя получил другой, комбат Омельчук. Этот ходил с плеткой и не очень стеснялся ее применять. В бою из окопа головы не поднимал, ставил рядом телефон и раскладывал перед собой карту. Но был послушен. Такого командир полка ценил выше того, кто проявлял инициативу, отстаивал свое решение.

Думал я и о том, что жизнь на передовой не имеет цены, что иногда складывается ситуация, когда каждый бывает и судьей и палачом. И хорошо бы каждому иметь совесть или то, что мы понимаем под этим.

Здесь действуют свои правила, не подчиняющиеся законам морали. А наибольшей ценностью здесь является такое ненаучное понятие, как везение. Я благодарил судьбу, что сноп осколков прошел у меня между ног. Если бы он прошел чуть выше, я бы остался на том злосчастном поле вместе с теми, кому не повезло.

Конечно, на войне потери неизбежны. Они зависят не только от действий и огня противника, но и от мастерства и опытности командиров, от опыта и подготовки солдат. Но мне почему-то кажется, что никто не несет ответственности за чрезмерные потери. И каждый знает это и не боится вопроса: “Что же ты здесь столько положил?”

Не имеет значения, какой ценой выполнена задача. Если она выполнена — это оправдывает все. Но если не выполнена — существует суровая ответственность. Выполнение боевой задачи есть главное на войне, без этого не может быть победы.

Дела мои постепенно улучшались. Костыли я сменил на палочку, доходили слухи, что дивизию перебросили к Будапешту, где шли жестокие бои. Из госпиталя никого не выпускали, а очень хотелось посмотреть на город, на мирную жизнь, на магазины, кинотеатры, которые работали.

Хотелось и сфотографироваться, так как у меня еще не было ни одной фронтовой фотографии. Не один я так думал. Потихоньку мы начали перелезать через забор, помогая друг другу. Возвращались своевременно, и нам все сходило с рук. Так у меня появилась моя единственная фронтовая фотография, сделанная в городском ателье. Для нее пришлось занимать у кого фуражку, у кого китель.

Потом захотелось побывать в театре. А тут у меня случилось маленькое приключение. Рядом со мной сидела симпатичная особа, и я попробовал с ней поговорить. Я использовал знакомые венгерские слова, но она отвечала “нам тудом”, что означало “не понимаю”, потом я попробовал по-румынски и по-немецки, но результат был тот же. Когда я, зная, что она не поймет, сказал по-русски “балда”. И, вот тут она и сказала по-русски: “ Ну вот, давно бы так!”.

Так состоялось наше знакомство. Девушка была русская, военнослужащая в гражданской форме. Она служила в какой-то тыловой части. К моему сожалению, наше знакомство продолжалось недолго, моя знакомая скоро уехала со своей частью. Но вскоре я вспомнил, что у меня в Мишкольце есть знакомые венгры и их можно навестить. Недолго думая, в один прекрасный день я сел на трамвай и поехал к ним на окраину города. Это была моя ошибка, за которую пришлось вскоре расплатиться.

Я быстро нашел тот дом, где недавно ночевал и был так хорошо принят. Мой визит встретил теплый прием. Вся семья сочувствовала мне ввиду моего ранения, меня пригласили остаться на обед.

К обеду пришла знакомая уже монашенка, знавшая немецкий. Помню, мы говорили даже о литературе. Она знала многих наших писателей. На столе стояло прекрасное венгерское вино, все угощали меня, и незаметно подошел вечер. Я собрался уезжать, но оказалось, что в городе действует комендантский час и трамваи уже не ходят. Пришлось оставаться ночевать. Мне опять отвели ту же комнату, где я когда-то уже ночевал. Вечер продолжался. Но вдруг раздался стук в дверь и вошел человек. Я узнал того венгра, которого когда-то прогонял комендант полка от штаба.

С этой минуты что-то изменилось. Куда-то пропала атмосфера веселья, и повеяло чем-то тревожным. Вошедший жил в подвале этого дома. Его, конечно, пригласили за стол, а через некоторое время он пошел за своей скрипкой, чтобы поиграть нам. Как только он вышел, мне зашептали, что он опасный человек, глава банды, как я понял. Хозяева были очень напуганы.

Сосед с подвала скоро вернулся со скрипкой и поиграл нам. Потом он усиленно стал приглашать меня переночевать у него, говоря, что у него там есть “цуйка”, то есть венгерский самогон, и мы еще выпьем на ночь. Лица моих знакомых говорили мне, что я не должен соглашаться. Я поблагодарил его и сказал, что останусь здесь. Но мой новый знакомый был не в меру настойчив. Я решил посмотреть на его жилье, не спать там не собирался.

Пропустив его вперед, я вытащил свой “вальтер” из кобуры и заткнул его за пояс. Мы вошли в подвал, который состоял из двух комнат. В одной из них стояла широкая кровать. Он поведал мне, что здесь он заколол немецкого офицера.

Довольно грубо я отверг его настойчивые приглашения и возвратился наверх. Хозяева закрыли двери, ставни, поинтересовались, есть ли у меня оружие и заверили меня, что хозяин и его зять будут по очереди дежурить ночью и в случае чего разбудят меня.

Но молодость беспечна. Я опять нашел под подушкой пижаму, положил под голову пистолет и заснул крепким сном. Утром я уехал.

Моя последняя прогулка обошлась мне дорого. Сестра сказала, что ночью был обход, и всех, кто не ночевал, переписали. Днем провинившимся объявили, что все они выписываются из госпиталя с долечиванием при части.

Все дело было в том, что госпиталь готовился к передислокации, и, кого могли, выписывали, чтобы потом было легче решать транспортные проблемы. Оказалось, что выписывают и моего товарища по батальону. Таким образом, у меня появился попутчик.

На фронте к праздникам не дарят подарков. Но я считаю, что тогда получил подарок. Его мне подарила судьба. Он очень дорогой, и я бесконечно благодарен ей. Цена этого подарка — моя жизнь.

Смертельный сноп осколков миновал меня, пробив полы шинели в восьми местах, а два ранения оказались легкими. Но был еще один подарок от вещевого отдела госпиталя. Я получил английскую шинель взамен старой, признанной негодной. Ко всему этому мне достался целый месяц блаженного отдыха, где меня окружал давно забытые комфорт, тишина и спокойствие.

 

Продолжение следует.

Текст прислал для публикации на www.world-war.ru автор воспоминаний.