Путь с боями через Прибалтику

Итак, оккупация Финляндии не состоялась. Нас перебрасывают и готовят к освобождению Эстонии. Этот длинный путь с боями я прошёл через всю Эстонию, Таллин (тогда его ещё называли Ревель), до Пярно, и вышли к морю. Описывать боевые действия не хочется, они однообразные в своём роде в виде атак, потерь, интересны боевые эпизоды для личности, как боевая судьба. Остановлюсь на некоторых эпизодах в общении с эстонцами, тогда это было для меня интересным.

И вот наши войска освобождают Эстонию, движемся к Таллину, где с боями, где в боевых колоннах по дорогам.  Объявляют привал на 30 минут. Можно и перекусить. Старшина роты расстилает плащ-палатку и накрывает на «стол», приглашены командиры взводов. Всё это происходит на обочине дороги, пыльно. Один из командиров взводов заметил метрах в 300-350 от нас дом и предложил приём пищи перенести туда. Приняли предложение. Заходим в дом, говорим «Тере», что означает приветствие – «Здравствуйте». В доме три молодых женщины сделали вид, что нас даже не замечают, будто нас и нет. Бог с ними, еда у нас своя, просить ничего не собираемся, а вот кипяточку выпили бы, да и от молока не отказались бы. Но нас просто не замечали. Положили еду на стол, сели, едим. Разговор обычный. Чувствую чей-то сильный взгляд в мой затылок. Вы, наверное, тоже чувствовали, когда в ваш затылок кто-то упорно смотрел. Так и хочется повернуться. И я повернулся. Увидел, как дед спускается ко мне и на чистом русском языке без акцента спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, на вас старая русская военная форма?

— Да.

После моего ответа старик как-то лукаво улыбнулся, поправил одежду, как бы подтянулся-выпрямился и принял стойку, напоминающую стойку «смирно».

— Ваше благородие, разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Для нас такая честь. Не изволите ли откушать молочка, сметаны, творожку и что Бог послал?

— Если не затруднит, сами знаете, казенный харч надоедает.

Он по-эстонски распорядился. Девки забегали, ставя на стол угощения. А сам продолжал стоять в стойке полусмирно. Я любезно пригласил его к столу, он для приличия отказывался, затем присел. Конечно, его многое волновало, у него были вопросы, ему хотелось узнать, как говорят, из первых уст, а потом похвалиться и соседям.

— Наверное, у вас есть вопросы к нам, спрашивайте. Ответим откровенно.

— Я в первую войну был унтер-офицером.

— Тем более, мы лучше можем понять друг друга.

— А вера сохранилась.

— Видимо, он спросил это и потому, что мы сели за стол за приём пищи и не крестились при этом. А может, его вообще интересовал вопрос, как у нас с религией.

— Церкви у нас не работают. На Пасху нам повезло, и мы побывали в церкви.

Я сказал ему правду. На Пасху я был в церкви в глухой деревне недалеко от станции Волосово Ленинградской области. Там наша часть находилась на формировании. Было очень много военных, почти все офицеры. Служба велась при свечах, это было необычно, романтично и таинственно. Мы видели весь обряд впервые. Собирали и пожертвования. Один поднос большого размера предназначался на нужды армии, другой  на нужды церкви. Подносы быстро наполнялись, относились.

Вопросов было много, мы отвечали, но время привала на обед закончилось, и мы дружелюбно простились. Теперь было старику, что рассказать соседям, да и самому переварить сказанное, поразмыслить.

А мы тем временем двинулись на Таллин. Я сказал, что в этой операции не буду описывать бои, останусь верным слову. После взятия города нам дано было два дня на пополнение боеприпасов и частичного доукомплектования.

Один из моих друзей, ст. лейтенант Джапаридзе Платон Нестерович, начхим полка, предложил пройти в центр города и поговорить с какой-нибудь хорошенькой эстонкой. Ему хотелось знать многое. И вот мы на главной площади, которую назвали Площадь Победы. Выбрали скамеечку, и он стал выбирать хорошую эстоночку на свой вкус из числа проходящих. И вот выбор сделан. Он встает, улыбается, говорит обычное приветствие: «Тере», затем показывает на нашу скамеечку, как бы приглашая сесть, говоря: «Битте». Она садится. Мы все улыбаемся, соображая, как начать разговор. Она начала первая, спросив нас на немецком, английском, французском, говорим ли мы на этих языках. Услышав отрицание, задумалась. Тогда Платон придумал, как поговорить.

— Валентин, доставай блокнот, мы сейчас составим словарик.

Он стал показывать на нас, на разные предметы и т.д., а я записывал. В первую очередь мы познакомились. Она работала официанткой в ресторане, что напротив нас, который сгорел от бомбёжки. Окончила среднюю школу. В школе обязательно учат два иностранных языка на выбор: английский, французский, немецкий. В Эстонии много русских, многие могут говорить на 3-5 языках. На армию расходы совсем маленькие, поэтому жизненный уровень высокий, и т.д..

На Платона разговор произвел большое впечатление. Он был старше меня, написал и отправил диссертацию и ждал ответа, как дальнейшей своей судьбы. Так что разговор с эстонкой каждый из нас воспринял по-своему.

Пополнение боеприпасами прошло быстро, и мы снова в наступлении на Пярнау. Мне, как говорят, везёт: пройдя с боями всю Эстонию до Пярнау, не ранило. Опять формирование, опять возможность общения с населением, с эстонцами. Остановились мы в уезде Ляенемаа. Меня расквартировали у владельца небольшого молокозавода Пааса. Он хорошо говорил по-русски. Произвел впечатление весёлого и доброго человека. Он предложил, чтобы я питался с ними, с его семьей, а ужин должен быть лёгким и будет подаваться в мою комнату. При этом он настоял, чтобы я утром и в ужин обязательно выпивал по стакану сливок, кроме того, обязательно на ужин должен есть сыр, а на завтрак творог, обед должен быть.

По приказу Верховного армия, вошедшая в Прибалтику, должна обеспечиваться всеми видами довольствия, т.е. продовольствием, фуражом и т.д. по военным разнорядкам этой территории в счет госпоставок. Потекли обозы с хлебом, зерном, сеном, и т.д.. Начались поставки мяса, масла, яиц и т.д.. Это мы все увидели, и я смотрел, как будут реагировать на это. Я понимал, что молокозавод у Пааса должны отобрать и следил, как он будет реагировать, как изменится его доброта вообще и, в частности, ко мне: ведь мы на своих штыках, как говорят, принесли новую власть. Стали работать сельсоветы. Смотрю, а он ведёт себя, как будто ничего не происходит.

— Что же будет с вашим молокозаводом?

— Не знаю. Пока меня назначили директором этого завода. Дают зарплату. Я, конечно, согласился, надо же присматривать за заводом, он мой кровный, а там время покажет. Что я могу ещё сделать?

— Я слышал, землю крестьянам раздают.

— Пытаются. Дело в том, что именно раздают. Раз раздают, то могут  и взять обратно. Власть, бывает, и меняется: то одни освободители придут, то другие. Кто знает, сколько вы пробудете. А придут другие и скажут: «Кто вам землю дал? Коммунисты. А за что? За какие дела?». А что будет после такого обвинения, сами знаете. Не хотят брать крестьяне землю. Другое дело — продать в  собственность. Купчая при любой смене власти остаётся купчей. Собственность – законное дело, это не подачка. Пусть за символическую плату, но с оформлением купчей. Тогда крестьяне купят и будут в законе, будут отрабатывать.

Вот так, в двадцать лет, я начал постигать житейскую мудрость, что моё и что колхозное, и отношение к моему и колхозному.

Приходит связной от командира минометной роты Корепанова, что расквартирован в соседнем хуторе, и приглашает на вечер на смотрины, хочет жениться на хуторянке. Уже ей платье шьют, а ему мундир парадный на свадьбу, значит, договорились уже. Иду. Гости пьют эту мутную жидкость. Я для порядка выпил, но немного. Стемнело, и я решил идти. А был один, без связного. Провожая меня, Иван что-то почувствовал, сует мне свой пистолет да ещё гранату.

— Что ты, Иван, на фронт меня провожаешь?

— Говорю, возьми, значит бери, чует сердце.

Не хотел я брать, но от подвыпившего Ивана трудно отговориться. Пришлось взять. Его поведение меня как-то насторожило, стал я более внимателен.

Отошёл я от хутора не так далеко и вижу, что движутся мне навстречу три фигуры. Вот тут сработало беспокойство Ивана. Я вынул из кармана его пистолет, передёрнул, приготовил к стрельбе, держу в руке, прижав к груди. Не доходя до меня метров 30, одна из приближающихся ко мне фигур дала по мне очередь из автомата. Пули просвистели над головой. По боевой привычке я мгновенно лёг, стал оценивать обстановку, чтобы принять решение к действию. Фигуры двигались в мою сторону, разговаривая по-эстонски. Я выстрелил и тут же получил ответный огонь из двух автоматов. Надо принять более решительные меры, пока есть шанс на моей стороне, они находились на расстоянии броска гранаты. Я бросил в них гранату. Одного ранил, они подхватили его под руки и отбежали с дороги. Пока они это делали, я перекатился в ямку на обочину дороги и замер в ожидании их действий. Они стали приближаться ко мне, но теперь уже боялись приблизиться на бросок гранаты и стали вызывать на ответный огонь, который я должен произвести в силу необходимости. Я понимал, что они этой провокацией вынуждают меня остаться без патронов. Разумеется, они считают, сколько я произвёл выстрелов и сколько ещё возможно. И вот у меня кончилась вторая обойма. Обычно у офицера бывают две обоймы: одна в пистолете, другая в кобуре. Вот тут они осмелели и пошли на меня. И неожиданность для них: я открываю огонь. Пыл их снят: если я бросил в них гранату и открыл огонь после окончания патронов второй, то кто знает, сколько у меня боеприпасов и есть ли ещё гранаты.

А это вполне возможно. Они стали более осторожны, да и время работало против них. Ведь выстрелы могли быть услышаны и патрульная служба могла прибыть с минуты на минуту, а это дополнительный риск. Пользуясь этим, я короткими перебежками стал отходить к лесу, и мне, таким образом, удалось уйти от них.

Из этого я мог сделать вывод, что не исключено, что дневные друзья-эстонцы становились ночными врагами. Поступил приказ, запрещающий ходить по одному даже днём, оружие должно быть готово к внезапному нападению, и в этом случае разрешалось его применение. Всегда боевая готовность — это уже плохой тыл.

И вот новый приказ: в связи с преобразованием Ленинградского фронта в Округ количество войск уменьшается, личный состав передается на другие участки, а большая часть гвардейских офицеров направляется в Минск для участия в боевых действиях 1-го Белорусского фронта, командующим которого назначен маршал Жуков. А где он, там основные бои, там предстоящие победы, мы за их ценой не постоим. Вот для этого и нужны гвардейцы.

И вот я в числе гвардейских офицеров прибыл в Минск, в штаб фронта, для нового назначения. Офицеры прибывали с разных фронтов, прибыло много офицеров-выпускников из ряда тыловых училищ, у них, хотя и офицеров, дисциплина была ещё курсантская: они ходили строем в столовую и не имели личного оружия, их не пускали в город, а наш брат, фронтовики, об этом никого не спрашивали. У них были порядки курсантские, у нас — фронтовые, и здесь командование было бессильно. В городе действовали вооруженные банды, которые нападали на военных, офицеров, в особенности с целью завладения военной формой, оружием, документами. Приведу только один пример. Капитан Рябов пошёл как-то прогуляться вечерком по городу. Его остановили двое, направив на него пистолет, приказали раздеться. Он, не предпринимая попыток к сопротивлению, сказал, что выполнит их приказ, и просил их выслушать:

— Я офицер и не просто, а боевой и гвардейский. Как я могу это сделать, ведь буду посмешищем перед солдатами и офицерами, что смерти подобно. Поймите. Давайте договоримся, куда и в какое время принести завтра военную форму. Мне сделать это не трудно, но это будет без позора. Оружия у меня при себе нет, есть немного денег, я их вам отдаю, а завтра будет вам…

При этих словах он полез в карман за деньгами. Не успели грабители сообразить, как он вместо денег достал пистолет (а он был только на предохранителе), мгновенно выстрелил в державшего в руке пистолет, затем и во второго, хотя во второго можно было и не стрелять, а задержать и сдать властям. Но капитан решил, что он тоже грабитель и должен быть наказан. Об этом он рассказал командованию и всем нам, кто был рядом.

Запросов командования не было, и капитана незамедлительно отправили в действующую часть: не сажать же его в тюрьму из-за каких-то грабителей, когда боевые офицеры нужны на фронте. Из рассказа капитана многие сделали вывод, что ему нужно было уговорить грабителей. Лезть в карман не за деньгами, а за оружием надо исключить.

И вот капитан Боков уже не кладёт пистолет во внутренний карман, а держит его на предохранителе в правой руке, а руку в кармане шинели. Его останавливают с нацеленным на него оружием и приказывают поднять руки вверх, он смиренно соглашается и говорит: «Пожалуйста», стараясь как-то притупить бдительность. И, делая вид, что поднимает руки вверх, снимает пистолет с предохранителя и стреляет в того, кто направил на него оружие. Но увы! Какая досада, это не то слово, — какая трагедия! Пистолет даёт осечку. Ответная реакция – в него стреляют в упор. Но дальше грабить побоялись из-за выстрела и сбежали. Капитан Боков, к счастью, оказался ранен.

Вот теперь уже наш тыл Минск, где нападали на вооруженных автоматами милиционеров. Нам был отдан приказ ходить не менее как по три человека и открывать огонь при нападении.

Вскоре я, гвардейский офицер, получил назначение в 8-ю Гвардейскую армию, которой командовал генерал Чуйков. В её боевых порядках я дошёл до Берлина и участвовал в штурме Берлина. Промежуточные бои можно не описывать, хотя и в них не картошками бросались, погибло много людей. Погибло много в боях при освобождении Польши, и не только в боях: нас травили метиловым спиртом, другими ядами, убивали в одиночку и группами, используя нашу русскую доверчивость и беспечность. Они нас считали исконными врагами, всегда зарились на богатство нашей страны, при любой малейшей возможности делали нам зло. Поляки оставили у меня самое неприятное воспоминание, они уничтожили и вывели из строя наших солдат и офицеров своими так называемыми «мирными действиями» значительно больше, чем немцы — боевыми. Это мне стало известно из рассказов госпитальных врачей, ибо значительно большая часть военных находилась тогда в госпиталях не раненными в бою немцами, а отравленными и искалеченными «мирными» поляками.

Итак, я с пренебрежением перешагиваю через Польшу, и мы входим в первый немецкий город, сейчас уже не помню, как он назывался. Город был оставлен без боя, бои шли только на окраине. Глубоким было наше удивление, когда мы вошли в город. В нем не было гражданского населения. Но это не вызвало бы даже удивления: каждому хочется жить, эвакуация – закономерное явление. Удивление вызвано порядком и чистотой на улицах и в квартире. Было заметно, что улицы были подметены незадолго перед нашим входом. Полный порядок был и в квартирах горожан. Ничего не было разбросано, было чисто и убрано, как в ожидании дорогих гостей. Складывалось впечатление, что хозяева ушли и скоро придут. Эта обстановка повлияла на поведение наших солдат. В этом городе они не стали вспарывать пуховики и пускать пух на улицу через выбитые стекла, не стали вырезать из бархатных кресел куски, называемые солдатами «бархотками» для чистки сапог, не стали разбивать больше зеркала, чтобы взять кусочек зеркала для удобства при бритье, и т.д.. Первый город оставили по нашим понятиям чистым. Это было так, как в Польше, правда, на то были свои объективные причины. На нашей армии было грязное завшивленное белье, поношенное обмундирование, порой рваное, кормить продолжали нас овсяной болтушкой и шрапнельной кашей.

Вдруг видим копченые окорока, колбасы домашнего производства, соленья, варенье, а на улицах бегают куры, свиньи. Кто удержится, чтобы не сменить вонючее белье на белоснежную крахмальную рубашку, а рваную гимнастерку на добротный френч? Правда, некоторые модники или шутники надели на себя фраки, цилиндры, шляпы с перьями, некоторые даже нашли фраки со старинными орденами, поверх их  перевязались пулеметными лентами, как это делали матросы в период революции, решив таким образом проблему чистоты белья. Проблема питания решалась ещё проще – соления, копчения, варенья было предостаточно, но решать это приходилось в индивидуальном порядке, кухня продолжала выдавать болтушку и шрапнель, когда в изобилии были желаемые продукты. Солдаты стали стрелять кур, а некоторым хотелось отведать свиной печени. Проблем нет: выстрел, и делай шашлык или печень. Беда в том, что надо самому варить на костре, а тут сбор и движение вперед, а курица в котелке только закипела. Что делать? Догоню! На чем? Пошли в ход лошади. Но на всех лошадей не хватает. Нужно ехать коллективно. Стали вытаскивать подводы, брички, старинные кареты с фамильными гербами. И вот часть армии, одетая во фраки, в шляпах с перьями, перепоясанная пулеметными лентами, с гранатами, кто на коне, кто в бричке, кто на телеге, кто в карете с фамильным гербом, прихватив в запас копченостей, соленостей, варенья или привязав сзади повозки свинью, двинулись вперед, к Победе!

Появилась реальность разложения армии. Благо вскоре последовал Приказ Верховного о пресечении таких действий, и армия справилась с этой угрозой.

Когда мы вошли в первый немецкий город, порядок был восстановлен, но возможность полакомиться в каждом населенном пункте была, так что солдаты ели и в запас много не брали, белье стали менять часто, фраки и шляпы примеряли, но не брали, оставляли в доме. Надо отметить, что до входа наших войск в Германию официально был лозунг, обращенный к армии: «Увидел немца – убей его!». Фронтовики в шутку добавляли к нему: «И интенданта, что ходит к маме».

При входе в Германию появились мстители. Мстили за расстрелянных родных, за сожженные деревни, за многое, что натворили немцы. Руководство сняло этот лозунг, политработники стали проводить работу об освободительной миссии нашей армии от фашизма, и мщение вскоре было погашено. Были редкие случаи хулиганства, но на войне не может быть без этого. Я подчеркиваю – это редкие, единичные случаи. Наш народ добродушный, умеет много прощать.

Я не буду описывать, какие мощные укрепрайоны были созданы на подступах к Берлину, об этом есть документальные кинокадры. Немцы сравнивали и пропагандировали аналогию боёв под Москвой, где противник был остановлен и постепенно откатывался назад, «выравнивая» линию фронта до подступов Берлина. И на подступах к Берлину они решили дать генеральный бой и повторить в обратном порядке, что было под Москвой. А мы во взятии Берлина видели долгожданную победу, возвращение домой. И вслух мечтали, как будем жить, попадём ли в число счастливчиков, которым суждено остаться в живых. Понятно, что лет 10-12 уйдёт на залечивание ран войны: восстановление разрушенного, восстановление экономики. А потом вот будет жизнь – рай земной!

И вот прошёл слух, что часть войск и, в большей мере, соединения Рокоссовского, выводят из боя и направляют на Дальний Восток, на разгром Японии. Знать, мы сильны, что можем позволить это в такое ответственное время.

Надежды немцев на сильно укрепленный оборонительный район под Берлином не оправдались. Если Иван развоевался, его трудно остановить. И вот мы, наши войска, в пригороде Берлина, точнее, на его окраинах. Красивые, благоустроенные коттеджи, чистота и порядок во всём – это отличительная черта немцев. И вот я слышу разговор двух солдат в одном из таких коттеджей:

— Николай, мы, считай, в Берлине, прошли всю Германию, а я так и не понял и не увидел, где у них живут рабочие. Ведь наши начальники такие дома не имеют, да им и не снились такие. А сколько богатства бросили! Вот тебе и логово.

— Я тоже.

— Что же мы будем рассказывать дома?

— Ты ещё доживи до этого. А насчёт начальников не беспокойся. Раньше не имели, теперь будут иметь. На то и железная дорога существует. А вот чего мы с тобой будем иметь от победы, кроме ранений, лишений, страданий, которые пережили во время войны, а также наши родные, весь трудящийся народ, — это вопрос.

— Но ведь вывезут часть лучших заводов в погашение нанесенного ущерба, от этого нам должно быть лучше.

— Это капля в море по сравнению с нанесённым ущербом. Не обижайся на меня, что скажу про тебя «молодо-зелено». Заводы строились эти до войны, их за это время эксплуатировали на полную мощность. Ведь война была: давай, как можно больше, они уже износились и технически устарели. Не заводы и пробирки надо вывозить, а научные проработки по всем отраслям промышленности, новейшую технологию, что лежат ещё в сейфах промышленников, если ещё лежат. Они не дураки, наверно, успели переправить всё ценное за границу.

— Я думаю, что и за это возьмутся, о чём ты говоришь, ведь у нас тоже не дураки.

— Дай Бог!

У меня была карта Берлина. Она у меня и сейчас. Это историческая реликвия, её надо хранить. Теперь построили новый Берлин, но какая редкость — иметь карту прежнего Берлина, в руках с которой отец, дед, прадед штурмовали город и расписались на колонне Рейхстага в назидание немцам всех поколений: не раскрывай рот на чужой каравай. Помните: Русские прусских всегда бивали. Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.

Так вот, карта Берлина в моих руках. Поставлена задача продвижения, как говорили, к его сердцу – Рейхстагу, где засели главари. Город напоминал прямоугольник сорок на тридцать километров. Центр города разрушен примерно на 80-90 %. Но прежде чем приступить к описанию последний событий по штурму Берлина, считаю нужным вернуться и хоть кратко описать события двух последних недель, хотя о них много писали, но читающий не будет искать, да и найти за давностью лет, видимо, не так просто. Итак, очень кратко. Суть Берлинской операции заключалась в том, чтобы одновременными мощными ударами трёх фронтов — 1-го Белорусского, 2-го Белорусского и 1-го Украинского — сокрушить оборону противника, окружить берлинскую группировку, расчленить её, по частям уничтожить и после овладения Берлином выйти на Эльбу, соединиться с союзными войсками и тем самым завершить разгром фашистской Германии. Союзные войска рвались к Берлину. Они продвигались, почти не встречая сопротивления. Немецкое командование принимало усилия задержать наши войска любой ценой, чтобы не мы, а союзные войска взяли Берлин. Это много меняло. Вот почему в планах нашего командования была спешка: как можно быстрее окружить Берлин нашими войсками и войти в него первыми. Об этом прямо не говорилось, но это надо понимать. Хотя у нас с союзниками были хорошие отношения, но на фронте ходили анекдоты, например, такие:

— Что бы ты сделал с Гитлером, если бы поймал его?

— Я бы раскалил железку и холодным концом всунул бы ему в зад.

— Почему холодным?

— Чтобы союзники не вытащили!

Продолжение следует.

Воспоминания для публикации на сайте www.world-war.ru прислал внук автора Павел Агабабов.