Отстоять право на жизнь

Читайте также:
«Таков наш век: сегодня ты, а завтра я…»
Пребывание во Внутренней тюрьме
Суд огласил приговор
Полгода после ареста

В назначенный день, 31 марта 1939 г., бабушка снова пошла в Верховный суд. Можно представить, что она испытывала, зная, что сегодня может решиться судьба ее сына. Она собрала в кулак всю свою волю, все самообладание и, натянутая как струна, вошла в кабинет председателя Суда. В глубине большого зала, застланного ковровой дорожкой, за огромным письменным столом сидел коренастый мужчина с сединой в волосах, с приятным, но строгим лицом, одетый в косоворотку, подпоясанную кушаком. Он внимательно следил за бабушкой с первого ее шага. А она, высоко подняв голову, смело шла по дорожке, думая о том, что это дорожка жизни ее сына. Подошла к столу, поздоровалась и сказала, по какому делу пришла. Он пригласил ее сесть в огромное кожаное кресло. Его рука лежала на объемистой папке. Он открыл ее и, заглянув внутрь, сказал, что внимательно слушает. Бабушка стала говорить, что просит о пересмотре дела сына, так как считает, что произошла судебная ошибка, что ее сын не может быть преступником. Он ответил, что здесь сидели многие женщины, доказывавшие, что их мужья или сыновья не преступники. Тут были матери, жены, дочери даже его друзей, которые, увы, осуждены по закону и правомерно понесли наказание. На это она сказала, что просит не о помиловании, а о вызове сына на пересмотр дела, и ее просьбу поддерживает Герой Советского Союза Громов, который не стал бы этого делать, если бы тоже не думал о возможности судебной ошибки. Он снова возражал ей, а она опять и опять доказывала свое, пытаясь убедить его. Пробыв в кабинете не меньше двадцати минут и чувствуя, что время ее истекает, бабушка поднялась и привела последний аргумент. Она сказала, что сама по профессии педагог, что у нее единственный сын, и если она воспитала Родине врага народа, то как же можно доверять ей учить и воспитывать других людей. Логично арестовать и ее – мать, воспитавшую такого сына. Трудно сказать, какой довод оказался более убедительным. Может быть, повлияла ее смелая речь и то, что она не стушевалась перед Верховным судьёй, только он, внимательно поглядев на нее, взял большой красный карандаш и размашистым подчерком написал что-то на ее заявлении. Она не могла прочесть, что он написал, но по движению руки ей показалось, что она добилась того, чего хотела. Поклонившись ему, она пошла к двери, чувствую, что он, как и прежде внимательно смотрит на нее. На вопрос секретаря, каков результат беседы, она ответила, что по ее мнению, все должно быть хорошо. Секретарь сказал, что если так, то ее сын будет вызван на пересмотр дела, но это может состояться не слишком скоро и во многом зависит от того, признал он или не признал свою вину. Бабушка ответила, что у её сына сильный характер, и вряд ли он что-либо подписал, если не считает себя виновным. На это секретарь возразил, что «там» умеют разговаривать так, что человек подпишет все что угодно. Бабушка вспомнила, как её передёрнуло от этих слов и мороз прошёл по коже. За официальным ответом – будет дело пересмотрено или нет – секретарь попросил её зайти через день. Торжествующая, окрыленная, приехала она домой и сказала всем, что вопрос должен решиться положительно. Но судьба готовила ей еще одно испытание.

Через день, как было условленно, бабушка отправилась за ответом. В ожидании очереди к секретарю она неспешно беседовала с женщиной, хлопотавшей о своем сыне, с доктором из Подмосковья, который приехал просить за своих коллег, арестованных также по 58-й статье, с другими людьми, которые рассказывали о своих бедах. Наконец дошла ее очередь. Она вошла в кабинет, готовая услышать официальные слова, что ее сына вызовут в Москву. Тогда снимется огромное напряжение, и можно будет спокойно ждать этого дня. Увидев ее, секретарь поднялся из-за стола с каменным лицом. Бабушка вспомнила, что ее будто ледяной водой окатило от его официального вида. Вежливо, но очень сухо, совершенно так, как суд оглашает свой приговор, он поглядел на нее, взял со стола какую-то открытку и, подавая ей, сказал: «Гражданка Баланина. Вам отказано в вашей просьбе». Она на какое-то мгновение словно приросла к полу, не могла пошевельнуться и лишь чувствовала, что женщины-машинистки и секретарь смотрят на нее. Потом медленно повернулась и пошла к двери, держа в руках эту открытку. Выйдя из приемной, она стремглав бросилась в туалет в конце коридора и здесь, запершись, разрыдалась. Ей было ясно, что все кончено, что в этой последней инстанции потеряна последняя надежда и её сын теперь погиб. Она слышала, что в дверь стучали, ломились, что-то кричали, но не открывала, пока немного не взяла себя в руки. Когда же, собравшись с силами, открыла дверь, на нее тут же набросилась толпа: «Что ж вы заперлись? Вас ведь вызывают, обратно вызывают!» Ничего не понимая, растерянная, она вошла к секретарю, держа в руках все ту же открытку. И вдруг, увидев ее, он встал и сказал: «Я виноват перед вами, пожалуйста, простите меня. Вы можете сию же минуту зайти к председателю Суда и подать на меня жалобу». Она все еще ничего не могла понять и только спросила: «Да в чем же дело?» — «Я допустил ошибку. Я дал вам не ту открытку». От волнения и отчаяния бабушка так и не прочла ее. Теперь же она поднесла открытку к глазам и увидела, что она адресована не Баланиной, а Балакиной, возможно, как раз той несчастной женщине, которая тоже хлопотала о своем сыне. Бабушка протянула секретарю эту открытку, а он дал ей другую, еще раз принеся свои извинения. Конечно, она никуда не пошла жаловаться. Мир снова засиял яркими красками, но то, что ей пришлось пережить за эти жуткие 10-15 минут, бабушка не могла забыть до смерти.

Когда она вышла из кабинета, её окружили люди. Все радовались и вместе с ней перечитывали открытку, в которой было указано, что согласно её просьбе дело Королева Сергея Павловича будет проверено. А основанием для этого явилась резолюция И.Т. Голякова на её заявлении: «Тов. Ульрих! Прошу проверить правильность осуждения. 31.03.39». Так мать отстояла право на жизнь своего сына.

Много лет спустя М.М. Громов написал автобиографическую книгу «Через всю жизнь». Журнальный вариант ее был опубликован в «Новом мире» в 1977 г. Этот журнал он подарил 20 мая 1977 года моей бабушке с надписью: «Марии Николаевне Баланиной – матери великого первого конструктора космических ракет. С великим уважением на добрую память». В конце книги он пишет о ней и об их первой встрече: «Но одно письмо особенно дорого мне. Я получил его в 1969 году, но не в день моего семидесятилетия, а в День Космонавтики. Написала его мать Сергея Павловича Королева – Мария Николаевна Баланина. Когда-то, а точнее после моего полета через Северный полюс, она пришла ко мне на Большую Грузинскую с просьбой помочь ей встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы устранить трагическую несправедливость, угрожающую её сыну. Я это сделал».

Вот полный текст этого письма бабушки, которое М.М. Громов приводит в своей книге в несколько сокращенном виде.

«ДОРОГОЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ!

Пусть Вас не удивляет это письмо. Сегодня День космонавтики – я была во Дворце Съездов, в Алее Космонавтов и у Кремлевской стены – жизнь Сергея пробежала перед глазами. И вот вспомнился мне Громов Михаил Михайлович. Как и почему я пришла тогда к Вам, не буду утруждать Вас, постараюсь рассказать в своих маленьких отрывках – воспоминаниях. Найти Вас и попасть к Вам в те времена было очень трудно. Я шла к Вам с тревогой, боясь ошибиться во внутреннем моем представлении о Вас, — вернувшись домой, я сказала мужу: «Глядя на него, я думала – это потомок тех, кто «шли из варяг в греки», и рядом Ваш секретарь тогда – Иванов, человек – хамелеон!

Теперь, не только я, но и сама История должна сказать Вам спасибо. Вы дали мне возможность вырвать из Колымы моего сына.

Я не хочу сказать, что не будь Королева, ничего не было бы, но когда? И если Сергей через все испытания тех лет смог пронести свою мечту, свою целеустремленность, и если на граните памятника я видела сегодня не только роскошные цветы, но и просто зеленые веточки – благодарность народа, так доля этой благодарности принадлежит Вам, Михаил Михайлович.

Вы, может быть, не помните меня, мать Королева Сергея Павловича, тогда я была у вас на Б. Грузинской.

Да, Вы имели гражданское мужество, которое, увы, не всем большим людям дано, как я могла убедиться, помочь мне открыть двери к Председателю Верховного Суда, а там уже, как видите, мне удалось добиться пересмотра дела.

Я навсегда сохранила добрую память о Вас и благодарность матери.

Всего, всего лучшего желаю Вам.

Мария Баланина – мать Королева Сергея Павловича.

12/lV 1969 года

 

Простите за почерк, — письмо посылаю уже из больницы – сердце изменило – и вот попала на Грановского, 2»

5 апреля 1971г. М.М. Громов прислал бабушке по её просьбе свою фотографию, на которой написал: «Марии Николаевне Баланиной, дорогой матери Сергея Павловича Королева. Кроме любви и преданности нет подобных прекрасных чувств. Шлю Вам и помню – лучшие воспоминания от всей моей души – чудной матери о чудном сыне нашей Родины».

7 апреля 1973 г., в день своих именин, бабушка отмечала 85-летие на даче в Барвихе. Было много гостей и среди них – Михаил Михайлович Громов. Выступая с поздравлением имениннице, он вспоминал их первую встречу в 1939 г. А 6 декабря 1975 г., М.М.Громов вместе с женой, Ниной Георгиевной, побывал в нашем домашнем музее. В книге отзывов Громовы оставили такую запись:

«Дорогая Мария Николаевна! Вечер, проведенный в Вашей семье, никогда не забудется. А то, что мы услышали от Вас, потрясает. Вы же сами вызываете восхищение и преклонение».

Той весной 1939 г. бабушка, кроме обращения к М.М. Громову, решила заручиться и поддержкой В.С. Гризодубовой. Однажды после работы она поехала по данному ей адресу на Красноармейскую улицу. Падал мокрый снег, который сразу же таял. Под ногами – грязная каша. Район был бабушке незнаком, и она с большим трудом нашла небольшой дом. Поднялась на второй этаж и, к своему огорчению, увидела, что квартира пуста,- в ней шел ремонт. Двери были открыты, стояли бочки с цементом и краской. Что делать? Где узнать новый адрес? Она спустилась вниз и остановилась у лестницы, думая, как поступить. Пока раздумывала, в подъезд вошел молодой моряк и хотел было быстро взбежать по ступеням, но бабушка его остановила и спросила, не знает ли он, куда выехала Гризодубова, — привезла, дескать, ей бумаги, а той не оказалось. Он ответил, что точного адреса не знает, но может объяснить, как её найти. Она переехала на Ленинградское шоссе в новый, еще не достроенный дом. Бабушка отправилась туда, стараясь обходить в полутьме кучи строительного мусора и ямы с водой. Дом имел посередине арку. Одна половина его оставалась темной, в другой окна уже светились. Бабушка зашла в ближайший подъезд. Увидев лифтершу, спросила, дома ли Гризодубова. Та ответила, что ее квартира в другом подъезде. Сидевшая там лифтерша оказалась более дотошной. Оглядев нежданную посетительницу с головы до ног и увидев ее мокрое пальто и грязные боты, она стала допытываться, зачем ей в такое позднее время понадобилась Гризодубова. С большим трудом бабушке удалось упросить ее подняться вместе с ней – ведь она не знала этажа и номера квартиры. Лифтерша подвезла ее на третий этаж и указала на 41-ю квартиру. Дождавшись пока лифт уйдет, бабушка робко позвонила и замерла в ожидании. За дверью послышались шаркающие шаги, и женский голос спросил, кто пришел. Она ответила, что просит Валентину Степановну её принять. Через приоткрытую на цепочке дверь её внимательно рассматривала пожилая женщина. «Но ведь поздно, она уже спать ложится». Действительно, в своих поисках бабушка провела больше двух часов и уже было начало одиннадцатого. «Боже мой, я с таким трудом вас нашла, совершенно промокла, неужели не увижу её?» Женщина сказала: «Подождите, я спрошу». Потом вернулась и открыла дверь. Бабушка сняла пальто и боты. Платье внизу и ноги были мокрыми. Женщина, а это была мать Валентины Степановны – Надежда Андреевна, проводила её через столовую в кабинет, где бабушка увидела молодую, крупного сложения женщину с распущенными волосами. У неё было приятное открытое лицо и ласковая улыбка. Большие серые глаза смотрели внимательно. «Мама уговорила меня принять Вас, ведь уже так поздно. Ещё бы десять минут и я заснула. Но я вас слушаю».

— «Вы должны знать Сергея Королева».

— «Да, я его знаю».

— «Он арестован».

— «Да, я слышала».

Бабушка стала излагать суть дела и свою просьбу. Гризодубова вдруг задумалась. Может быть, ей вспомнились юные годы и встречи в Коктебеле, когда она была еще совсем девчонкой, а Сергей – двадцатилетним юношей, полеты на планерах, веселые прогулки, вечерние чаи.

— «А вы ему кто?»

— «Я – мать».

— «Да, одни и те же глаза, конечно, он похож на вас. Вы его мать, и я вам помогу. Попробую позвонить Берия.»

Подошла к телефону. «Ах, жаль, Берия нет, он на каком-то заседании. Ну, хорошо. Позвоню Ульриху». Набрала номер. «Досада какая, Ульриха тоже нет, а то мы, возможно, сейчас бы все уладили. Ко мне обращается много людей, не всем удается помочь, но надо пытаться. Времена и наркомы меняются. Ежова, слава Богу, нет. Теперь Берия. К сожалению, сейчас уже не то время, когда можно было сказать: да, возьмусь и наверняка помогу. Так вот я вернула к жизни несколько молодых специалистов — попросила Берия, их дела пересмотрели, и они освобождены. Такие времена, как ни жаль, прошли. Сейчас не так быстро реагируют на наши просьбы. Но попытаемся. Я созвонюсь с Громовым, и мы обсудим, как и чем можем Вам помочь. Я думаю, что поскольку приговор Сергею вынесла Военная коллегия Верховного Суда, надо писать Ульриху. Я пошлю ему письмо с просьбой о пересмотре дела».

Так началось знакомство бабушки с этой замечательной женщиной. Гризодубова еще много раз помогала ей, направляя, давала множество добрых советов, принимая самое горячее участие в судьбе моего отца. А тогда, после первой встречи, Валентина Степановна выполнила свое обещание и 17 апреля 1939 г. направила ходатайство В.В.Ульриху со словами: «Прошу Вас пересмотреть дело осужденного Королева С.П. При сем прилагаю заявление матери Королева гр-ки Баланиной на имя пред. Верх. Суда СССР.

На этом письме В.В. Ульрих в тот же день написал наискось синим карандашом: «зап(росить) дело из l спецчасти», а 9 мая его рукой здесь же написано: «О.С.(особый сектор) Дост(авьте) мне все заявления Королева».

Таким образом, делом отца вновь стали заниматься, но теперь уже с целью его пересмотра. И важную роль в этом, помимо М.М.Громова, сыграла В.С.Гризодубова. В апреле 1969 г. бабушка написала ей письмо со словами глубокой благодарности и любви.

«Валентина Степановна!

Такой дорогой, такой хороший в моих воспоминаниях человек!

День космонавтики — … была я и во Дворце Съездов, и на Алее Космонавтов, и у Кремлевской стены, и вспомнились те горькие годы, начало работы Сергея над ракетой.

Он был молод, крепок и силен духом – все перенес, но если бы в те роковые годы не удалось его вырвать из Колымы?

Конечно, незаменимых людей нет, и все то, что теперь уже сделано, пришло бы, конечно, но он свои, казалось бы несбыточные, мечты уже вынашивал, уже пытался воплотить их в жизнь, когда увезли на Колыму. И не приди Вы на помощь, не отзовись бы в тот памятный вечер, когда я не зная адреса Вашего, измученная поисками, вся промокшая насквозь, робко просила Вашу маму впустить меня, кто знает, который День космонавтики мы праздновали бы сегодня. Никогда мне не забыть Вашего участия, а по характеру Вы ведь не из слезливых, и Вашего отношения, даже ко мне лично. Оно давало мне уверенность, поддерживало стремление к борьбе. Не попади я тогда к Председателю Верховного Суда, не тот был бы ход событий.

И вот теперь Аллея Космонавтов. Народ принес сыну много цветов, зелени- любовь народная и благодарность! Это не только ему, но и Вам.

Я собрала довольно большой альбом о нем и его работе, о близких ему людях и там вместо Вашей хорошей карточки – вырезка из заметки в «Правде» за 38-й год. Какую-нибудь, от любого периода жизни дайте мне Вашу фотокарточку – это будет священная память о Вас. Какую хотите, но дайте!

Этот альбом будет моим правнукам на память, а м. б., и народу. Растет двое хороших ребят! Андрей – 6-ти лет и Сергей – 2-х. Оба что-то унаследовали от деда, хочется думать – хорошего. <Вот так и живу, дорогая Валентина Степановна, памятью о сыне и сознанием, что я еще нужна моим правнукам и внучке. Мой привет Вашей маме, если она помнит меня. Всего, всего Вам хорошего, спасибо! Сердце матери ничего не забывает.

19 20/ lV 69 Ваша Мария Баланина

P.S. Простите за подчерк, но пишу уже их больницы на Грановского лежа – сдает сердце».

Через несколько лет Валентина Степановна прислала ей свою фотографию с надписью:

«Дорогая Мария Николаевна! Шлю Вам свой сердечный привет и самые добрые пожелания. Целую Вас 9/11 76 В. Гризодубова».

В дальнейшем мы многократно бывали у Валентины Степановны дома, присутствовали на ее 80-летнем юбилее во Дворце культуры комбината «Правда» 12 января 1990 г. (она и мой отец родились в один день с разницей в три года). Наша семья навсегда сохранила светлый образ этой чудесной мужественной женщины.

После указания председателя Верховного суда о проверке дела началось томительное ожидание перевода отца в Москву. Судя по его письмам, он все еще находился в Новочеркасской тюрьме и продолжал бороться за свою свободу.

Так, 3 апреля 1939 г. он написал новое заявление председателю Верховного суда СССР с просьбой об освобождении. «Председателю Верховного Суда СССР, г.Москва от находящегося в Новочеркасской тюрьме НКВД Королева Сергея Павловича, 1906 г. рождения, приговоренного к 10 годам тюремного заключения

ЗАЯВЛЕНИЕ

27 сентября 1938 г. Военной Коллегией Верховного Суда в г. Москве я был приговорен к 10 годам тюремного заключения. Мне предъявлено обвинение в том, что я якобы состоял в антисоветской организации и вел вредительство по месту работы инженером в НИИ №3 НКОП в области ракетной авиации. Еще до суда я неоднократно писал н-ку Vll отдела НКВД, наркому Ежову, Верховному прокурору Вышинскому, заявил на суде председательствовавшему Ульриху и еще раз заявляю сейчас, что никогда, нигде ни в какой антисоветской организации я не состоял, никогда, нигде никаким вредительством я не занимался и ничего об этом не знал. Я осужден, будучи совершенно невиновным перед Советской властью и моей Советской родиной, а обвинения, предъявленные мне, являются целиком ложными. Согласно ссылки в обвинительном заключении, на меня имеются показания б.дирекции НИИ №3 НКОП, арестованных в 1937 г. Клейменова и Лангемака. Я этих показаний не читал, не видал, но они являются и ничем другим и не могут быть как гнусной подлой клеветой, введшей в заблуждение НКВД и Суд. Точно также целиком вымышленными являются все материалы предварительного следствия, которые меня силой вынудили подписать.

Представленный в НКВД после моего ареста замдиректора НИИ №3 Костиковым «технический акт» от 20 июля 1938 г., порочащий мою работу (мне дали прочитать часть страниц, касающихся меня), является вопиющим преступным извращением действительности. Достаточно сказать, что этот «акт» подписан лицами, по-настоящему не знающими, над чем я работал, и даже никогда не видавшими в действительности объектов моей работы. Клейменов и Костиков все годы всячески травили и дискредитировали меня и мои работы над проблемой ракетного полета, над ракетными самолетами, имеющими для СССР, особенно в настоящее время, совершенно исключительное оборонное значение.

Сейчас же в этой области все работы сорваны, уже сделанное разрушается, а работники разогнаны. Мне предъявлены обвинения в том, что:

1. Якобы велась разработка экспериментальных ракет без теории, расчетов, чертежей и проч. – Это неверно, т.к. мною и работавшими со мной инженерами (Щетинков, Дрязгов,Засько и др.) написан и опубликован целый ряд работ по теории ракет (см. труды НИИ №3: №1,2,3,4,5; «Технику возд. Флота» №7 за 1935 г.; выпуски «Реактивное движение» №12 за 1934 г.и др.). По всем объектам работы имеются полные комплекты расчетов и чертежей, утвержденных техсоветами и экспертизой. Все это, а также отчеты о произведенных работах и испытаниях смотри в секретной части НИИ №3 НКОП в делах объектов №216, 217, 218, 212, 301, 312,318 за годы 1935-38 гг. См. также отзывы ВВА и НИТИ РККА.

2. Якобы не разработана как надо система питания ракеты 212. — Это неверно, т.к. эта ракета неоднократно испытывалась на стенде, что без питания невозможно сделать. Отчеты в деле №212.

3. Якобы не разрабатывался как надо баковый отсек объекта №301. – Это неверно, т.к. баковый отсек этой ракеты хоть и разрабатывался впервые и представлял значительные трудности, после серии опытов был разработан, построен и успешно испытан. Отчеты об испытаниях, расчеты и чертежи- в деле 301 объекта.

4. Якобы ракетные двигатели работали «вместо 60-70 секунд – 1-2 сек» – Это неверно, т.к. руководимая мною научная группа успешно произвела сотни испытаний ракет, что было бы невозможно, если бы двигатели работали не так, как нужно. Отчеты см. в делах объектов, указанных ранее. Вообще непонятно, что это за двигатель, работающий одну секунду?

5. Якобы в 1935 году был разрушен ракетный самолет.- Это неверно, т.к. вообще все работы над ракетным полетом в СССР были начаты нами практически лишь только с 1935 г., когда никакого самолета еще не было. Впервые в технике ракетный самолет был осуществлен по моему проекту и испытан мною в 1938 году (см. отчеты 218/318). В день моего ареста, 27 июня 1938 г., ракетный самолет стоял , готовый к дальнейшим испытаниям, целый и невредимый, в НИИ №3. На нем никогда и ничто не было разрушено и т.д.

Сказанное мною выше, как и вообще все необходимые факты, могут быть легко и быстро проверены, т.к. жизнь моя очень проста. Родился 30 декабря 1906 г. Отец учитель, я лишился его 3-х лет, мать учительница и сейчас в г. Москве. По образованию я авиаинженер и летчик, окончил МАИ* в 1930 г. и Моск. Школу летчиков. Еще студентом начал работать на заводах авиапромышленности (№22,39, ЦАГИ), последовательно пройдя от чертежника до старшего инженера завода и проработав на производстве, в конструкт. Бюро, на испытаниях новых машин и в лабораториях. Мною разработан помимо этого и осуществлен ряд своих конструкторских планеров и легких самолетов, на некоторых из них были установлены рекордные достижения (1929,30,32,35г.г.). Познакомившись с замечательными техническими идеями К.Э. Циолковского, я целиком перешел на экспериментальную научную работу в НИИ №3 НКОП по ракетным самолетам. Эта область совершенно новая, неизученная, и за рубежом вот уже 10-15 лет как еще не создано ракетного самолета. Начал я работать в 1935 году, и к весне 1938 года удалось успешно произвести наземные испытания первого в мире Советского ракетного самолета. Он готовился мною к полетным испытаниям летом 1938 г., но этого мне не удалось осуществить, т.к. я был арестован.

Отец, как я отмечала выше, защитил дипломный проект на аэромеханическом отделении механического факультета МВТУ им. Н.Э.Баумана в декабре 1929 г., но в начале 1930 г. это отделение выделилось из МВТУ и вскоре стало Московским Авиационным Институтом. Видимо, эта реорганизация и явилась причиной того, что в ряде документов отец писал, что окончил МАИ. – Н.К.

1 июня 1939 г. этап из Новочеркасска отправился во Владивосток. Заключенные ехали в товарных вагонах. Но, несмотря на строгий режим и почти полную изоляцию от внешнего мира, узники умудрялись выбрасывать на волю через зарешеченные окна весточки о себе. Это были маленькие листочки тонкой папиросной бумаги, предназначенной для того, чтобы насыпать в них махорку и свернуть так называемую самокрутку. На таком листочке удавалось огрызком карандаша нацарапать, что, дескать, жив, люблю, целую и все, больше там места не было. Да и что мог написать о себе человек, которого везли неизвестно куда? Это «письмо» вкладывалось в треугольный конверт, сделанный из бумажной обертки от махорки, который заклеивался потом хлебным мякишем. На конверте писали адрес. Чтобы письмо не унесло ветром в кусты, к нему нитками, выдернутыми из полотенца, привязывали корку хлеба. А между конвертом и коркой вкладывали рубль и листочек папиросной бумаги с надписью: «Прошу приклеить марку и опустить в почтовый ящик». Мама получила несколько таких писем с пути следования отца на восток, отправленных неизвестными добрыми людьми. Одно из них пришло в середине июня из-под Новосибирска. Жаль, что ни оно, ни другие уникальные «этапные» послания отца не сохранились для истории.

Пока эшелон с заключенными малой скоростью двигался на восток, в Москве произошло событие, сыгравшее важную роль в дальнейшей судьбе отца. Многократные заявления его в различные инстанции, обращение бабушки к Председателю Верховного суда СССР, подкрепленное ходатайством М.М. Громова, письмо В.С. Гризодубовой В.В.Ульриху с просьбой о пересмотре дела отца, указание И.Т. Голякова о проверке правильности его осуждения, некоторое общее улучшение обстановки в стране после ареста Н.И.Ежова и прихода нового наркома внутренних дел Л.П. Берия – все это возымело свое действие. 13 июня 1939 г. под председательством И.Т.Голякова состоялось заседание Пленума Верховного суда СССР, на котором В.В.Ульрих, тот самый, 27 сентября 1938 года приговорил отца к десяти годам заключения с поражением в правах на пять лет и конфискацией имущества, внес протест на собственный приговор. Протест был поддержан Прокурором Союза ССР, и Пленум принял решение об отмене приговора от 27 сентября 1938 года и передаче дела на новое расследование. Это стало большим достижением, но о нем ни отец, ни наша семья, ни начальник этапа не знали. Поэтому отец продолжал свой путь на каторгу, а бабушка, отчаявшись в ожидании сына и желая ускорить процесс пересмотра его дела, написала заявление в секретариат И.В.Сталина.

«В ЦК ВКП(Б) Секретариат товарища СТАЛИНА И.В. от БАЛАНИНОЙ Марии Николаевны (по первому браку КОРОЛЕВОЙ), прож. Москва 18, Октябрьская ул. 38 кв.236

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мой сын, КОРОЛЕВ Сергей Павлович, осужден Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР в гор. Москве в августе- сентябре 1938 года к 10 годам лишения свободы и ныне отбывает наказание в Новочеркасской тюрьме.

По его личному заявлению и моей просьбе, которая подкреплена знавшими лично сына как специалиста в редкой отрасли авиации (реактивного полета в стратосфере) Героями Советского Союза т.т. Громовым М.М. и Гризодубовой В.С., — дело находится на пересмотре у тов. Ульриха.

Сын неоднократно в своих письмах ссылается на то, что основная жалоба написана им на товарища СТАЛИНА И.В. (в ЦК ВКП(б)),где он наиболее детально, со ссылкой на документы опровергает предъявленные ему обвинения.

Убедительная просьба направить заявление моего сына, КОРОЛЕВА С.П., от 6 февраля 1939 г. Председателю Военной Коллегии Верхсуда Союза тов. Ульриху, т.к. я надеюсь, что доводы сына о его невиновности могут иметь значение при пересмотре дела.

Считаю нужным отметить, что мой сын является молодым советским специалистом (ему 32 года) и до ареста работал в Институте №3 Оборонной Промышленности (быв. Реактивный Научн. Иссл. Институт).

Просьба ответить мне по вышеуказанному адресу.

15.Vl.39 г. М.Баланина».

Отправляя это заявление, бабушка не знала, что отца уже нет в Новочеркасске. Но и в аппарате Верховного суда СССР не было известно, где в данный момент находится заключенный С.П. Королев. 25 июня 1939 г. В.В.Ульрих направил начальнику Новочеркасской тюрьмы извещение с грифом «секретно» об отмене приговора по делу отца с указанием под расписку объявить ему об этом. Но объявлять оказалось некому. Этап давно ушел, догонять его никто не собирался. И письмо В.В.Ульриха вернулось в Москву.

 

Источник: С.П. Королев: Отец: К 100-летию со дня рождения: в 3 кн./ Н.С. Королева; Совет РАН по космосу. 2007.