Отношение к пленным и семьям без вести пропавших

На что могут рассчитывать идущие в атаку воины?

1) 20% будет убито; 2) 60% будет ранено; 3) 20% останется в строю невредимыми (незначительные ранения – царапины не в счет); 4) возможно, кое-кто попадет в плен. Такая закономерность установлена не только мною, но и многими другими, и проверена боевой практикой. Разумеется, могут быть отклонения в ту или иную стороны, но тяготение к 20, 60 и 20% остается. Читая в печати сводки о потерях в Чечне, я убедился в живучести этой закономерности и в настоящее время. Вот таков кровавый закон войны для настоящих воинов: 20, 60, 20%. Если бой более жестокий, процент убитых возрастает.

Коль скоро такой закон войны имеет место, то для 20, 60 и 20% долей должны быть и объективные действия: погибших с почестями похоронить, раненых, коих 60%, госпитализировать, лечить, кормить надлежащим образом и всячески облегчать их страдания. А 20%, что остались в строю, – это уже опытные воины, которые будут своим примером активно влиять на молодое пополнение в обучении его боевому мастерству. Этих 20% бойцов уже труднее будет вывести из строя в предстоящих сражениях, они будут выполнять наиболее опасные боевые операции, обучая молодых бойцов примером своих действий и, как правило, они остаются в строю и после участия в последующих боях. Эти 20% оставшихся в строю дают основание говорить, что в пехоте всегда новенькие – это 80% пополнение, а на самом деле воинская часть после каждого серьезного боя обновляется на 40%. Какая-то часть раненых, и даже здоровых может попасть в плен и, как правило, не по своей воле.

Ни одна из войн не обходится без жертв, в том числе и военнопленных. Но только СССР объявил, что у него нет пленных военнослужащих, а есть изменники Родины. Сталин считал, что даже тяжелораненый боец должен перегрызть горло врагу – солдату противника и потом уже умереть, тем самым приблизить нашу победу, а кто все же очутился в плену – тот изменник Родины. Такой изуверский вывод сделал И. В. Сталин, которого хвала наделила величайшими положительными качествами в превосходной степени, хвала, которую не может воспринять здравомыслящий человек.

Пленные советские солдаты, 1942 г.

Из опыта многих поколений известно, что наиболее жестокие люди в условиях, когда угроза их личной жизни становится реальностью, теряют самообладание, раскисают, превращаются в слизняков. Конечно, плен плену рознь. Если военнослужащий добровольно, сознательно или по трусости перешел на сторону врага с целью сдаться в плен и тем самым сохранить свою жизнь – это измена, такой плен всегда считается позором. Если же военнослужащий пленен не по своей воле, когда сопротивление совершенно нецелесообразно – такой пленный заслуживает всяческой поддержки и внимания. В первые два года войны наши войска своим упорным сопротивлением доказали, что блицкриг врага рухнул. Но наши сражения на своей территории обошлись нам очень и очень дорого. Враг подошел к Москве и Сталинграду, окружил Ленинград.

По данным из трудов западногерманских ученых из 5 миллионов 700 тысяч военнопленных к 1 мая 1944 года умерли, замученные голодом и террором, 2 миллиона 250 тысяч, 1 миллион человек убиты при попытке к бегству или переданы для ликвидации гестапо.

Советская сторона на Нюрнбергском процессе представила доклад одного из ближайших помощников Геринга, в котором сказано: за первые полгода захвачено 3,9 миллиона пленных, из которых к началу 1942 года осталось в живых 1,1 миллиона [1].

Вот эти 3,9 миллиона пленных и были причиной гибели блицкрига. Именно воины 1941 и 1942 годов заложили в фундамент нашей победы краеугольные камни. «При царе Алексее Михайловиче, – свидетельствует А. И. Солженицын, – за полонное терпение давали дворянство! Выменять своих пленных, обласкать их и обогреть была задача общества во все последующие войны. Каждый побег из плена прославлялся как высочайшее геройство. Всю первую мировую войну в России велся сбор средств на помощь нашим пленникам, и наши сестры милосердия допускались в Германию к нашим пленным, и каждый номер газеты напоминал читателям, что их соотечественники томятся в злом плену. Все западные народы делали то же и в эту войну: посылки, письма, все виды поддержки свободно лились через нейтральные страны. Западные правительства начисляли своим воинам, попавшим в плен, – и выслугу лет, и очередные чины, и даже зарплату.

Только воин единственной в мире Красной армии не сдается в плен! – так записано в уставе. Есть война, есть смерть, а плена нет! Если вернешься из плена живым – мы тебя будем судить. Не умер от немецкой пули, умрешь от советской. Кому от чужих, а нам от своих» [2]. Но такое отношение к пленным стало лишь при Сталине. Ни о какой презумпции невиновности нет и речи. Если попал в плен или пропал без вести, то считался изменником Родины со всеми вытекающими последствиями.

Однако еще в 1918 году отношение к пленным было иное. В мае 1918 года в постановлении СНК, подписанном Лениным, было сказано: «Главная задача Русского Красного Креста есть помощь военнопленным». И Красный Крест должен приложить к этому делу «всю энергию и все имеющиеся в его распоряжении средства».

В подписанной В. И. Лениным листовке «Товарищам, томящимся в плену» он вспоминает добрым словом и солдат, возвратившихся из японского плена. В 1918 году V Всероссийский съезд Советов послал военнопленным обращение: «… съезд шлет горячий привет нашим пленным, томящимся на чужбине, и с нетерпением ждет возвращения братьев-солдат. Советская власть обязана и при самых трудных условиях сделать все возможное для обеспечения братьев-военнопленных. Съезд постановляет послать двадцать пять миллионов рублей специально для организации на месте помощи нашим братьям».

В гражданскую войну Красная Армия следовала духу этого обращения. Красноармейцы, захваченные белыми в плен, после освобождения или побега тут же без всяких сложностей становились в строй» [3]. Со временем отношение к пленным и пропавшим без вести изменилось с точностью до наоборот, превратив их из героев в изменников.

Писатель Александр Исаевич Солженицын, оценивая роль Родины в годы Отечественной войны 1941–1945 годов в отношении к пленным гражданам своей страны, писал, что «Родина изменила им и притом трижды.

Первый раз бездарно она предала их на поле сражения – когда правительство, излюбленное Родиной, сделало все, что могло, для проигрыша войны: уничтожило линии укреплений, поставило авиацию под разгром, разобрало танки и артиллерию, лишило толковых генералов и запретило армиям сопротивляться. Военнопленные – это и были именно те, чьими телами был принят удар и остановлен вермахт.

Второй раз бессердечно предала их Родина, покидая подохнуть в плену. И теперь третий раз бессовестно она их предала, заманив материнской любовью («Родина простила! Родина зовет!») и накинув удавку уже на границе. Какая же многомиллионная подлость предать своих воинов и объявить их же предателями?!» [4].

В финскую войну был первый опыт в истории человечества: судили наших сдавшихся пленников как изменников Родины [5]. Время пребывания в плену не засчитывалось в стаж службы в армии, а значит, и в общий трудовой стаж. Семьи военнопленных и пропавших без вести лишались в основном материальной и моральной поддержки со стороны государства. Идущий в бой не гарантирован от плена. Тупиковая ситуация.

Как же идут захоронения останков, павших в жестоких боях за Родину, воинов 2-й Ударной армии? «Энтузиасты общественной организации «Долина» вместе с добровольными помощниками из более чем сорока городов страны за последние восемь лет обнаружили и предали земле более 32 тысяч погибших солдат, установили по сохранившимся медальонам и другим подлинным свидетельствам сотни имен без вести пропавших. Но специалисты считают, что на территории Новгородской области во время Великой Отечественной войны погибло свыше 800 тысяч человек. По данным же облвоенкомата, официально захоронено 510 000. Причем из этого числа известны имена только 200 тысяч защитников Отечества.

Другими словами, если в таком темпе продолжать поиски и захоронения, то «Долине» потребуется не менее 100 лет, чтобы выполнить тот долг, который наша страна должна была исполнить еще 50 лет назад по всем общепринятым человеческим законам и нормам морали. Надо, наверное, сказать и о том, что строительство высокоскоростной магистрали Санкт-Петербург – Москва как раз и проходит по местам былых боев 2-й Ударной. Предстоящей осенью только по Новгородской области будет вырублено лесов и засыпано болот по просеке 60 километров. Придет мощная техника: бульдозеры, экскаваторы, скреперы, все перелопатят, все сгребут, все перемешают и зароют. Надо спешить» [6].

Государство  до последнего времени не принимало участие в этих захоронениях. Обо всех, кого не находили среди убитых или раненых, сообщали через военкоматы, что пропали без вести. Вот типичная судьба семей бойцов, пропавших без вести, поведанная Ниной Афанасьевной Петровой – дочерью А. Я. Черепанова, воина 2-й Ударной армии.

«В списках без вести пропавших числился ветинструктор 259-й стрелковой дивизии 2-й Ударной армии Афанасий Яковлевич Черепанов, 1905 года рождения. Девяти лет он остался сиротой, так как его отец погиб в Первую мировую войну на Германском фронте в 1914 году. Женился он тоже на сироте, семейную жизнь молодые начали в коммуне. В 1930 году вступили в колхоз «Ключ Ленина» в родном селе Сеницком Шадринского района Курганской области. В колхозе труд его членов учитывался в трудоднях, на которые кроме зерноотходов ничего не выдавали, денег тоже не выплачивали. В магазине колхозникам хлеб не продавали. Семья голодала, и, когда она совсем ослабла, Афанасий Яковлевич решил ее увезти от погибели, куда глаза глядели.

Ночью, 18 апреля 1937 года, без документов, с тремя рублями в кармане, бросив дом и все, что в нем было, ушли на станцию и сели в поезд, идущий в сторону Свердловска. Высадились на станции Хризолитово и пришли в деревню Рассоха. Там был совхоз и доброй души человек – директор совхоза. Семью Черепановых пожалели, не прогнали. Поселили в летний небольшой домик, дали работу и небольшой денежный аванс. Народ в совхозе оказался хорошим, коренного населения не было, а были семьи раскулаченных крестьян. В магазине хлеб и продукты продавались свободно. Вскоре удалось оформить временные документы, главу семьи, А. Я. Черепанова, перевели из разнорабочих в ветеринары и дали комнату в бараке. Жизнь постепенно налаживалась.

9 августа 1941 года А. Я. Черепанова призвали в армии. Его жена Мария Петровна осталась одна с тремя несовершеннолетними детьми, из которых младшей было всего четыре годика. В 1942 году совхоз передали машиностроительному заводу имени Калинина. Ослабевших рабочих завода стали привозить в деревню Рассоха на поправку. Расселяли их по квартирам.

В комнату Черепановых тоже подселили семью москвичей из трех человек с грудным ребенком. Их продовольственный паек был очень скудный. На совхозном поле под снегом лежал в кучах замерзший турнепс, который, как урожай, считался потерянным, и все равно брать его было запрещено. Вот за этим-то турнепсом, уже не годным на корм скоту, ходили в сумерках, крадучись от начальства, жители деревни. Все жили трудно: голодали, занимались непосильным трудом. Сама Мария Петровна работала от темна до темна. Старшей дочери пришлось бросить школу и водиться с младшей больной сестренкой. Обиды ни на кого не было, все жили одинаково. Все ждали писем с фронта. Надеялись, что с окончанием войны закончатся и их беды и невзгоды.

И только тогда, когда вернулись домой все фронтовики, а отец не вернулся, Черепановы поняли, что все их беды еще впереди: они обречены на сиротскую жизнь и никому не нужны. Помощи ждать неоткуда. Таких семей в деревне Рассоха было много, домой не вернулось 60 кормильцев.

Семьи без вести пропавших в боях никогда не были под защитой государства, никакой помощи и поддержки не получали. В деревне была только начальная школа (4-х годичная), после окончания которой в школу ходили за 6 км пешком. В 1946 году проучились только один месяц, и у них изъяли хлебные карточки и вскоре после окончания войны перестали выплачивать денежное пособие за отца. Хлопоты директора школы за таких учеников, чтобы оставить хлебные карточки и пособие за погибшего отца, не дали результата. Когда дети уходили из школы, вместе с ними плакали и учителя. Для большинства на этом образование закончилось. Все эти дети – безотцовщина, стали разнорабочими совхоза. Трудились вместе с военнопленными немцами. На территории деревни располагался лагерь для военнопленных. Подростки, дети убитых воинов, пропавших без вести на фронте – в одной упряжке с военнопленными немцами. Только военнопленных кормили три раза в день, они были тепло одеты и спали в чистых теплых постелях, а дети погибших воинов – голодали и погибали в холодных бараках» [7].

У меня до сих пор свежа в памяти первая встреча с ветеранами 305-й стрелковой дивизии в городе Дмитрове Московской области, среди которых были и бывшие пленные. Их глаза выражали смертельную боль и обиду не на Родину, а на военных чиновников и правительство нашей страны, которые сделали все, чтобы опорочить их воинскую доблесть при защите своего отечества и усугубить положение их семей в труднейшее военное и послевоенное время. Такие же боль и страдания причиняются детям и родственникам тех защитников нашей Родины, которые не пощадили свои жизни в этих боях, и их останки не погребены до сих пор и покоятся там, где они погибли, защищая будущее своих детей и будущих поколений. Вдоль шоссе Великий Новгород – Санкт-Петербург в районе деревни Мясной Бор, что в 30–35 км от Новгорода, находятся братские могилы воинов, которые погибли в июньских боях 1942 года, пытаясь пробить коридор для выхода из окружения остатков 2-й Ударной армии и в январских боях 1944 года при освобождении города Новгорода. Имена этих воинов выбиты на могильных плитах.

Энтузиасты-следопыты собирают останки воинов 2-ой Ударной армии, погибших в этих местах в 1942 году, и хоронят их в этих же братских могилах, о чем делают приписку на надгробных плитах, что здесь же еще покоятся столько-то тысяч человек. Эти безымянные тысячи воинов и есть бойцы 2-й Ударной армии, до конца выполнившие свой долг перед Родиной, отстаивая ее честь и независимость, спасая весь мир от фашизма. Эти безымянные тысячи воинов в наших военкоматах числятся в списках без вести пропавших, со всеми вытекающими последствиями для их семей.

На северо-восточной окраине деревни Малое Замошье у высокого одиночного дерева находится братская могила наших воинов, в которой покоятся безымянные останки 80 человек. Именно здесь вела боевые действия наша 305-я стрелковая дивизия, ветераны которой и население деревни М. Замошье вспоминают бои 1942 года на своей встрече в августе 1982 года. Коль скоро полковые кладбища нашей дивизии, которые были в районе Мясного Бора до нашего окружения, не сохранились, мы на свои средства изготовили мраморную плиту в память о воинах 305-й дивизии и установили ее среди других захоронений вдоль шоссе.

В конце августа или начале сентября 1942 года, когда я командовал 5 батареей 608-го артполка 165-й стрелковой дивизии, до меня дошел слух о том, что все воины 2-й Ударной армии и тех соединений и подразделений, которые были ей переподчинены в окружении, объявлены изменниками Родины. Я был в шоке от такого надругательства над павшими и попавшими в плен, которые в смертельной схватке до последнего патрона дрались за нашу победу; сковали своими действиями 10 полнокровных фашистских дивизий и тем самым предотвратили падение Ленинграда, нанесли невосполнимый урон в живой силе и технике врага. Несколько дивизий противника были переброшены даже с южных фронтов, что облегчило положение наших армий на тех направлениях. Такого самопожертвования и отваги, когда бой длился и ночью, и днем, и месяцами людьми изможденными, опухшими от голода, с частыми голодными обмороками, порой заканчивающимися смертью, когда сплошь грохотали разрывы бомб и артиллерийских снарядов, и все пространство со всех сторон простреливалось стрелковым оружием врага, когда для живых не оставалось никаких шансов на выживание, эти люди находили в себе силы идти в контратаки и атаки, предпочитая гибель жизни в плену.

Такого массового героизма в кровавых битвах с фашизмом я больше не видел, да и в такие экстремальные условия мне попадать больше не приходилось, хотя воевать мне пришлось до 9 мая 1945 года. Размышляя над боями с января по июнь 1942 года и особенно с марта, я прихожу к выводу, что испытанная мною стойкость и отвага – это черта всех россиян, и потому победить и особенно покорить их никто и никогда не сможет. И это великое благо, заложенное в наших генах, нужно всячески оберегать и сохранять. Ложь, придуманная Геббельсом, о сдаче Власовым армии, ложь, которую подхватил Сталин, чтобы снять с себя вину за всю Любанскую операцию, нужно развеять в прах. Этого требуют души всех погибших и умерших воинов тех боев.

Битва за Ленинград продолжалась с 10 июля 1941 года по 9 февраля 1944 года. В этой кровавой войне, завершившейся полным разгромом немецко-фашистских войск и победой Красной Армии и Военно-морского флота, принимали активное участие и ветераны Уральской государственной юридической академии, профессора: Сергей Сергеевич Алексеев – сапер, Октябрь Алексеевич Красавчиков – моряк, Кузьма Иванович Комиссаров – артиллерист, Митрофан Иванович Ковалев – артиллерист, Владимир Васильевич Покровский – политработник, пехотинец; доценты: Георгий Иванович Бровин – моряк, Александр Семенович Добров – артиллерист, Георгий Иванович Никитушев – пехотинец, Владимир Васильевич Ножкин – военный юрист, Николай Васильевич Стерехов – пехотинец; проректор по АХЧ Александр Леонтьевич Стом – артиллерист.

Из этих одиннадцати человек трое принимали непосредственное участие и в Любанской наступательной и оборонительной операциях. Это Н. В. Стерехов, А. Л. Стом и А.С. Добров, из этих троих в живых остался я один.

[1] Белое и черное // Известия. 1988. 5 февр.
[2] Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Т.1. М., 1990. С. 173.
[3] Белое и черное // Известия. 1988. 5 февр.
[4] Солженицын А. И. Указ. соч. С.173.
[5] Там же. С. 64.
[6] Новгородские болота раскрывают правду о 2-й армии // Известия. 1996. 20 марта.
[7] Безвестно павшие: Сб. Екатеринбург, 1999. Кн. 2. С. 33–37.

Материал для публикации передал:
Владимир Александрович Добров

Продолжение следует.

Воспоминания ранее были опубликованы «Бои под Новгородом 1941-1942″, Екатеринбург 2005, Издательский дом УрГЮА. Тираж 100 экземпляров.