Не верится, что письмо получишь ты

Это письма Филиппа Васильевича Щеденкова, который в 1941 году окончил 3 курса исторического факультета Смоленского педагогического института, сам себе выписал повестку на фронт по комсомольской линии и был отправлен в Кунгур в танковое училище, из которого он и писал письма своей девушке, Скробовой Наталье Михайловне. Она училась с ним на одном курсе. Когда началась война, она с родителями успела эвакуироваться из Смоленска в Саратовскую область, и он разыскивал ее несколько месяцев. Эта девушка — моя мама.

Филипп Щеденков погиб в своем первом бою в сентябре 1943 года. Фашистский снаряд прямым попаданием снес танку, в котором он был командиром, башню и оторвал Филиппу голову. Он похоронен в городе Гуляйполе Запорожской области.

Филипп записал мою маму в своих документах женой, хотя они только мечтали пожениться. Сделал он это для того, чтобы выслать ей свой аттестат и как-то помочь материально. Официальную похоронку она не получила, долго его разыскивала, пока не получила от командира части подробное письмо, из которого все и узнала. А место захоронения Филиппа отыскали лишь в 70-е годы прошлого века.

После войны мама вышла замуж за двоюродного брата Филиппа, Александра Гавриловича Елизарова, моего отца, который прошел всю войну от самого начала до конца. После войны у них родились двое детей: мой брат и я. Письма от Филиппа мама бережно хранила всю жизнь. А теперь храню я. Их очень много, около 50-ти.

10 марта 1942 года.
Город Кунгур Молотовской обл.
п/я 23, 4/14

Здравствуй, Ната!

Не стоит тебе описывать сколько было радости, когда я получил возможность узнать твой адрес. Надеюсь, ты понимаешь, что могло происходить со мной по случаю этого поистине радостного для меня события.

Но, понимаешь, как-то не верится, что это письмо получишь ты. А знаешь, как хочется получить хоть пару написанных тобою слов. В них я могу узнать о тебе, о твоих родных и несколько слов о моих родненьких отца и матери. Ведь, как чувствовал, что не придется больше увидеть их. Справедливость таких мыслей, надеюсь, тебе доказывать не надо. Это доказывается сводками совинформбюро, а еще больше и убедительнее теми письмами, которые получают наши ребята из освобожденных районов Смоленской области. Эти, действительно трудноописуемые дела, которые творят Ганцы и Фрицы из Германской грабармии. Я тебя буду очень просить, — милая Дробнушечка, — пиши мне, пожалуйста, все подробно о себе, о своем здоровье, о родных твоих и моих.

Что касается моей жизни, то она, здесь на Урале, идет по-хорошему.

Правда, трудновато было переносить без привычки уральские морозы, доходящие до –50 и до -56°, да плюс к тому в сапогах. В основном же дела идут неплохо. Подробно опишу, когда точно узнаю, что письма мои ты получаешь.

Вот и все. До свидания.

Передаю привет мой горячий всем твоим родным, которые с тобой, а кто с тобой есть, надеюсь, ты напишешь. Крепко тебя целую.

Пиши быстрее.

г. Кунгур 
30 марта 1942 года

Письмо от 30 марта 1942 года

Здравствуй, Ната!

Я не знаю, получила ли ты мое письмо, которое послал сразу же по получению твоего адреса от Вали. Сколько было радости, когда я узнал, что ты эвакуировалась из Смоленской области. Ведь до этого я столько передумал, что просто спаса нет.

Меня очень беспокоило, что ты осталась в деревне, а немецкая оккупация ничего хорошего не обещает. Вот теперь такие же думке о судьбе родных, какие были и о тебе до получения от Вали открытки.

Несколько спустя я получил неожиданный ответ на свое письмо от Николая Михайловича. Неожиданное потому, что я не думал получить ответ, ибо предполагал, что его мобилизовали в ряды Красной Армии, а Надежда Андреевна могла эвакуироваться и писать было бы некому. Николай Михайлович сообщил также, что вместе с тобой работает и Ниночка. Ты ей передай мой большущий Красноармейский привет.

Надеюсь, что вместе с вами и Вера Николаевна, которой передаю я нисколько не меньший привет, а также и все, кто находится из твоих родных вместе с тобой. Что касается моей жизни, то течет она помаленьку и неплохо.

Более подробно после получения от тебя письма. Мне как-то не верится, что ты получишь мои письма и поэтому я все еще не получу от тебя письмеца. Я уж, откровенно говоря, прождал все терпение.

Сразу же после того, как написал тебе письмо я стал ожидать хотя и знал, что рано. Вот что плохо. Скучно очень. Таких товарищей, какие были в Смоленске – нет. Ребята многие порядочные индивидуалисты, и во многих вопросах я совсем по-другому мыслю, чем они. Но все бы это ничего, если бы только я стал получать сообщения о жизни своих близких и любимых, а именно родных и Дробнушечки. Ведь ты знаешь, что только их я любил, люблю и любить буду и в то же время от них то я ничего не мог получить в течение почти девяти месяцев. Вот такие дела, моя дорогая.

Пиши быстрее.

До свидания.

Крепко-накрепко целую тебя, Веру Николаевну, Нину, хотя она и протестовать будет.

Тебя, конечно, бессчетное количество раз. Филипп.

Пиши по адресу: город Кунгур, Молотовской обл, п/я 23, 4/14

Письмо от 1 апреля 1942 года

1 апреля 1942 года
г. Кунгур

 
Здравствуй, Ната!

Наконец-таки я получил долгожданную весточку от милой дробнушечки. Да, конечно, прошло много мучительного, но все это теперь отпадает на последний план.

Теперь приходится только радоваться тому, что мы снова знаем друг о друге и скоро опять будем вместе. Ната, я понимаю твое положение. Но представь и мое. Уехал, вернее, увезли далеко-далеко на Урал. О тебе и своих знал лишь, что Вы остались на территории оккупированной немцами.

И вот теперь это черное, мрачное и нехорошее в моей жизни вдруг изменилось появлением сперва твоего адреса, а затем письма, которое явилось по сути дела Светлым лучом.

Хотелось бегать, веселиться, лететь в небеса от радости. Теперь я узнаю все подробно о твоей жизни, о здоровье, а это для меня значит многое.

Ты только представь, сколько проходило через голову самых лучших воспоминаний об учебе, об институте, о дружбе, о тебе и все это светилось в мраке неизвестности.

Теперь же самое радостное, от радости бьет в голову и, несмотря на то, что из-за письма пришлось танцевать два раза, теперь хочется еще и еще и так беспрерывно до тех пор, пока будет радость, а она теперь сама знаешь, незатухающая.

Два раза потому, что с получением не отдавали до тех пор, пока потанцую, и хоть чувствовал усталость, но пришлось. Но зато второй раз я уже не чувствовал ни усталости, ничего решительно, я танцевал по воле своего сердца, которое через глаза воспринимало то, что в руках моих письмо от моей любимой Наты. Это, пожалуй, самая сильная радость за период расставания с тобой. Первая была из-за следующих обстоятельств.

Одно время, когда уж прибыл в Кунгур, получил письмо из части, где был Ванюша. Мне сообщили, что паренек пропал без вести. Я уж думал, что растерял всех до конца. Чувствовалось одиночество, а скуки, сколько от нее. Но вдруг однажды получил из Действующей Красной Армии от Мити (его брата) письмо, что Ваня жив. Был ранен и теперь снова на Ленинградском фронте. Это сообщение было для меня самым радостным в то время, когда я считал уже потерянными родителей, тебя и всех близких, за исключением сестры, которая регулярно пишет мне письма.

И вот теперь как будто из того света явилось сообщение о тебе. Я не верил, когда мне впервые прислала письмо Валя, но затем получил письмо от Николая Михайловича и вполне стал уверен, когда получил от тебя первую весточку, хотя в этом письме ты ничего о себе и здоровье не сообщила. Для меня было достаточно то, что ты жива, моя милая.

В Кунгур я попал после долгих путешествий примерно в середине сентября. Проезжая, в Маршанске беседовал с раненым, который воевал под Ельней. И тогда еще, когда не сообщалось о взятии Смоленска, я знал о событиях у вас в Ельнинском р-не.

Затем пришлось побывать в Куйбышеве, Челябинске. Проезжая Свердловск, вспомнился мне наш институт, а вообще о нем нельзя вспоминать, не вспоминая о Наточке.

Сейчас живу в Кунгуре. Домище наш расположен в земле. Но не плохо пока что. Ряд товарищей, которые ехали со мной из Ельни побывали на фронте. Но я, как видишь, нахожусь еще в тылу, как резерв, готовый в любую минуту поехать туда, куда будет необходимость.

Крепко тебя целую.

Привет всем твоим самый большой.

Филипп.

Пиши быстрее. До этого я написал три пары писем. Жду ответ.

Еще раз целую много раз.

Письмо от 15 апреля 1943 года

15 апреля 1943 года

Мой родной друг!

Ты тоскуешь в одиночестве, но все-таки пишешь, чтобы я не испытывал такой же тоски. Не думаю, чтобы ты сейчас редко получала мои письма, а если и редко, то не по одному.

Я только, моя милая, попрошу: не надо делать таких выводов. Раз нет писем, значит, я задумал похоронить и бросить тебя одинокой. Подумай, возможно ли мне сделать это? Знаю, что сама скажешь: «Невозможно!». Знаю, что сама думаешь о том, что я всегда с тобой во всем и в горе и в радостях. И это так, моя дорогая. Ведь ты подумай, что ты для меня не просто Ната, а Я, но это Я слило в себе два человека – тебя и меня – на всю жизнь. Ничто и никогда не изменит этого положения и теперь надо только освободить себя от подозрительного недоверия.

Ты подумай. Мне 23 года, а кроме тебя я никого не обнял и не поцеловал, и даже никуда не ходил, не имел мысли такой, не говоря уж о том, чтобы…жить, хотя мы уж два года так далеко друг от друга. Ты скажешь мне, а я что ходила?

Знаю, что и ты также делаешь, как и я. Я знаю, что ты осталась верной и честной. Я верю и никому не поверю, Если они будут говорить другое. Как у нас говорят, никто не может столько выдержать не изменив. Я говорю что потому-то она (т.е. ты, моя милая) и есть особенная и необыкновенная, хорошенькая и миленькая Натусенька. Спор доходит до того, что меня называют слепым в вопросах оценки девушек. Я им сказал: я не распространяю свою оценку дальше одного человека, дальше тебя и ничто не изменит моего мнения. Почему я тебе пишу об этом? Я хочу просто сказать, что твое предположение просто неправильное, а оно было у тебя от тоски, и поэтому не будем больше так думать друг о дружке. Мне иногда тоже от тоски настолько больно, что не знаешь, что делать и тогда я перечитывая твои любимые письма сажусь и пишу тебе.

После делается легче, кажется, будто бы поговорил с самым близким и родным человеком, который понимает и ждет тебя как никто другой. Ты именно та героиня, которую показал К. Симонов в пьесе «Жди меня» и в одноименном стихотворении, которое ты мне присылала. Когда мы будем вместе, обязательно посмотрим постановку «Жди меня». Не вздумай возражать, иначе при встрече будет плохо. Я уж начал рукава засучивать и шинель снял, чтобы тебя хорошо обнять и поцеловать.

Я знаю, что ты тоже не против, ты тоже так думаешь поступить со мной, только было бы это побыстрее. Так же? Попалась! Значит кроме единства наших сердец у нас единая и мысль, а это сулит нам только счастливую будущность, счастливую жизнь вместе. Теперь пару слов о том, как тебе быть или самой устраивать свою судьбу или ожидать меня.

Я тебе писал подождать до конца мая, когда я узнаю свое место.

Постоянное значит ты со мной, а непостоянные, тогда неизвестно какие именно и какие условия. Буду тогда писать. Сейчас считаю, чтобы ты поступала на такую работу, которая тебе, во-первых, по душе, а во-вторых более подходящая.

Но милусенька, если не будет возможности взять тебя, то обязательно хоть протестуй, хоть не протестуй, а буду помогать материально всем, чем смогу. Никакие твои просьбы, чтобы я о тебе не беспокоился не помогут, так что и не проси. Этому не бывать. Ну, ты подумай сама, смогла бы ты выполнить такую просьбу? Нет! А я что, смогу что ли? Нет, конечно! Разве могу я хоть минуточку пожить не думая о тебе. Ты со мной во всем и всегда.

До свидания.

Крепко прикрепко целую.
Твой ненасытный.
Маму поцелуй за меня.
Привет родным твоим.

Прислала для публикации Вера Александровна Плотникова.