Не век нам сидеть в окружении…

Александр Семенович Добров

Закончилась бомбежка числа 18 марта, а 19 марта коридор был закрыт противником. Так мы оказались в окружении. Своих самолетов во время этого ада мы не видели. Снабжение боеприпасами и продуктами по коридору прекратилось, и это сразу отразилось на и без того мизерном обеспечении нас снарядами, продуктами для людей и фуража для лошадей. Обстрелы артиллерии после такой бомбежки мы переносили легче.

Наши огневики-батарейцы еще задолго до бомбежки понастроили немало ложных батарей из макетов орудий, которые сами же и сооружали из подручного материала и слегка их замаскировывали. Иногда ночью на этих «батареях» ставили боевое орудие и делали два-три выстрела, чтобы по пламени противник мог их засечь и днем открыть по ним массированный огонь. Цель таких ложных батарей – ввести в заблуждение противника и вынудить его расходовать побольше боеприпасов. И нам это часто удавалось. В эту бомбежку все ложные батареи были уничтожены. Все болота и леса перемешаны с землей, зайдешь в такой лес, чуть подует ветер, и огромные деревья вдруг начинают то здесь, то там падать. Оказывается, их стволы у основания перебиты осколками, и пока не было ветра, они еще стояли. Наш рацион сократился наполовину и более, но это еще не голод, хотя и голодно. А лошадей перевели на веточный корм. Заготавливали ветки, запаривали, чтобы были помягче, рубили и скармливали лошадям. От такого корма лошади худели на глазах.

Снабжать нас начали по воздуху на самолетах «У-2», которые у нас звали «хозяином» тайги или фронта, а на юге – «кукурузниками». Самолеты сбрасывали нам продукты питания и боеприпасы, тех и других было очень мало.

Огонь мы вели только прицельно и в крайних случаях, а натиск противника усиливался, особенно на 1000-й стрелковый полк, который занимал оборону от Б. Замошья на запад в направлении на Горенку. Вскоре мне приказали перенести свой наблюдательный пункт в расположение 1000-го стрелкового полка, куда мы и перешли. Обзор на новом месте был хуже, так как лес был гуще и выше.

У Б. Замошья просматривалась окраина деревни, а в ее центре и южнее кое-где крыши. На новом месте обустроились, построили землянку, оборудовали ячейки для круговой обороны, пристреляли батарею.

Противник развернул пропагандистскую работу. Засыпал нас листовками с самолетов, в которых расписывал, что мы находимся в безвыходном положении, предлагая нам сдаваться в плен, обещал хорошее отношение, трехразовое горячее питание и извинялся, что у них мало столовых приборов, поэтому просил захватить котелки и ложки. Восхвалял свою якобы непобедимую армию, ни слова не говоря о том, что эти «непобедимые» были нами разбиты под Тихвином, Москвой, и что они в битвах с Красной армией несут большие потери в людях и в технике. Листовки, как правило, заканчивались напечатанным пропуском, который нужно им предъявлять, чтобы они приняли в плен, но прежде нужно было винтовку штыком воткнуть в землю. Если по каким-то причинам пропуска нет, то тогда нужно было кричать: «Бей жида, политрука, рожа просит кирпича!». Эти слова, якобы, заменят пропуск. Все листовки были примитивны по содержанию. Рассчитаны на невежественных, отсталых людей, а не на наших бойцов, уровень образования и культуры которых значительно возрос за годы Советской власти, и потому эти листовки не могли достичь своих целей. Участилось использование агитационных машин через репродукторы, установленные на передовой противника. Содержание этих выступлений мало отличалось от того, которое было в листовках. Заканчивались эти передачи обычно призывами с надрывным криком: «Бейте артиллеристов, бейте Жигалова!». Капитан Жигалов командовал первым дивизионом нашего полка. А в целом этот призыв мы воспринимали как высокую оценку противником деятельности артиллеристов. Она поднимала наш боевой дух, несмотря на большие потери в этих боях. Таким образом, результат этой агитационной работы был прямо противоположен тому, который ожидался фашистскими пропагандистами. Жаль, что у нас каждый снаряд был на счету, и мы не могли их проучить так, как того они заслуживали. Ну, погодите! Не век же нам сидеть в окружении. Будет и у нас снарядов по потребности.

До конца марта шли кровопролитнейшие бои за коридор, который переходил из рук в руки. Бои шли круглые сутки, и вся местность была в огне и дыму от грохочущих разрывов. Наконец 30 марта коридор перешел в наши руки, и к нам начали поступать долгожданные боеприпасы, фураж, продукты питания и пополнение людей.

Появилась возможность сходить на огневую позицию батареи, путь на которую проходил через М. Замошье, где сохранилось одно строение. Подошли мы к этому строению и видим, летит наш самолетик «У-2». Летчик выключил мотор и стал парить над нами, высунулся из кабины и крикнул: «Где я?». Мы ему прокричали: «Малое Замошье». Он тут же включил мотор и улетел на восток. Сориентировался.

Через несколько дней нам приказали вернуться на старый наблюдательный пункт. Самолеты «У-2» не только снабжали нас боеприпасами и продуктами, увозили раненых, но и выполняли чисто боевые задачи и обычно ночью. За это их называли ночными бомбардировщиками. Наберет высоту над нашей территорией, выключит мотор и планирует над Большим Замошьем, сбрасывает связки гранат и даже стреляет из какой-то пушки. До нас звук выстрела доносился как «тьфу», напоминающий плевок, а самолет после выстрела отбрасывало в сторону, сразу включался мотор, и «У-2» на бреющем полете над нашими головами улетал в тыл. Особенно в ясные ночи при луне мы все это хорошо видели. Пленные немцы жаловались, что «русь-фанера» (так они звали «У-2») бросает гранаты прямо в трубы печей, нанося удары по спящим в избах немцам.

В мартовские бои дивизия понесла огромные потери среди бойцов и командиров. Многократно наш полк направлял людей для восстановления коридора. Когда он был восстановлен, от его защитников в живых остались единицы. Батарея направила несколько человек разыскать трупы наших бойцов, убитых в этом огненном коридоре, и похоронить их на полковом кладбище около Мясного Бора. На участке нашей обороны посланцы батареи обнаружили обгорелые тела и лишь по некоторым признакам опознали, что это наши батарейцы. До последней секунды жизни они оказывали упорное сопротивление противнику, погибли, но не отступили. Их, мертвых, а может быть, и полуживых, враги облили бензином и сожгли. Непобедим народ, у которого такие сыны. Коридор от 2-й Ударной армии до Большой земли был восстановлен.

У нас же в орудийных расчетах вместо семи человек осталось по 2–3 бойца. Коней в батарее только-только хватало на орудийные упряжки, то есть на 4 орудия – 24 лошади, вместо былых 65 коней. Не подумайте, что если из 7 человек на орудие в его расчете осталось 2–3 человека, то, получается, что 4–5 человек из каждого орудийного расчета погибли. Нет, погибло значительно больше. Мы многократно получали пополнения. Но бои шли непрерывно и замена погибших новыми бойцами не восполняла всех потерь, не говоря о профессионализме, которого не было у вновь прибывших.

В те дни через своих разведчиков я запрашивал у комиссара батареи – где находится знамя полка? Он отвечал, что по приказу командира полка знамя передали в тылы полка, которые находились на восточном берегу Волхова вместе с тылами дивизии. Там же хранилось и знамя дивизии по приказу командира дивизии Барабанщикова.

Сам командир нашего полка, видимо, распорядился о хранении боевого знамени полка в его тылах на основании устного указания Барабанщикова. Такое указание не могло касаться только нашего полка. Вероятно, и стрелковые полки поступили так же.

После выхода из окружения я продолжал службу уже в 608-м артполку 165-й стрелковой дивизии, где заместителем командира артполка по строевой части был бывший начальник разведки 830-го артполка майор Менжулин, которого я хорошо знал, как и он меня. Менжулин мне говорил, что сейф с документами полка он закопал, но о боевом знамени не упомянул, речь шла только о документах. Место, где закопан этот сейф, мне он не назвал, а я не спрашивал. Раз не сказал, значит так нужно. Впоследствии Менжулин погиб уже на территории Польши и тайну захоронения сейфа унес с собой, а я в эти дни лежал в госпитале на Кавказе. Возможно, после выхода из окружения на допросах в особом отделе Волховского фронта Менжулин называл место, где он закопал сейф полка, и эти объяснения, которые мы все писали неоднократно, есть в архивах. Но где же эти архивы? Генерал Новиков, который служил в СМЕРШе 52-й армии, отмолчался и не ответил ничего об архиве. Без наших боевых знамен не могла возродиться после повторного формирования 305-я стрелковая дивизия со всеми полками: 1000-м, 1002-м, 1004-м стрелковыми и 830-м артиллерийским.

В апреле 1942 года к нам с пополнением в 5-ю батарею прибыл лейтенант Моисей Самуилович Шамовский. До фронта он работал инженером на одном из заводов, кажется, Кемеровской области. С его приходом в нашей батарее наконец-то появился командир взвода управления. С ноября 1941 года обязанности командира взвода управления и командира батареи в одном лице выполнял я.

М. С. Шамовский был хорошо подготовленным лейтенантом-артиллеристом, общительным и доброжелательным человеком. Он быстро освоился и расположил к себе всех. Мне с ним стало полегче работать. Немалую роль в этом сыграла его большая курительная трубка, в которую входило полпачки махорки. Пойдет к пехоте, попросит табачку на трубочку, те, не подозревая подвоха, протягивают ему кисет. Такой трубки хватало нам на всех. А с табачком у нас было плохо.

Началась весна, и коридор залила вода. Растаявшие болота вынудили огневиков строить из бревен настилы, на которые устанавливались пушки, а для упора станины своим сошником пристраивали дугообразные упоры, чтобы орудие при откате от выстрела не проваливалось в болотистую почву. Нам на наблюдательном пункте приходилось почаще вычерпывать воду из землянок.

305-й стрелковой дивизии пришлось растянуть оборону до горловины коридора по берегу Большого Замошского болота. За боеприпасами и продуктами на Большую землю добирались по коридору, залитому водой, под которой были глубокие и не очень глубокие воронки от разорвавшихся снарядов и бомб, конкретную глубину которых можно было узнать, когда в нее свалишься вместе с конем и грузом. И все это под непрерывным огнем из всех видов оружия и бомбежке авиации. Для выполнения этих заданий выбирали наиболее крепких и выносливых. Многие в таких походах погибали или возвращались ранеными и больными. Так, комиссар 5-й батареи политрук Хомич вернулся хотя и не раненым, но таким распухшим, что на него не могли надеть нижнюю рубашку и эвакуировали на Большую землю самолетом. Командир орудия А. И. Зайков со своей группой попал под бомбежку на Большой земле и был контужен, однако доставил груз в батарею, и после этого был отправлен в медсанбат нашей дивизии, который располагался в районе Новой Керести. Такое выполнение боевых заданий – не единичные примеры, а массовые, я привел их в подтверждение обычных условий войны.

28 мая 1942 года противник снова захватил коридор, и опять на старом месте между речками Полисть и Глушица 305-я стрелковая дивизия оказалась отрезанной от своей 52-й армии и была переподчинена 2-й Ударной армии, которая действовала в этих районах и была тоже окружена.

305-й стрелковой дивизии была поставлена боевая задача прочно удерживать оборону в районах Большого и Малого Замошья. Как нам объяснили, с наступлением зимы это будет хороший плацдарм для наступления на Ленинград. Вскоре, с ухудшением обстановки, нам было приказано прочно удерживать оборону на тех же позициях и прикрывать отход 2-й Ударной армии. Волховский фронт вошел в состав Ленинградского фронта.

Противник сконцентрировал большие войска и усилил натиск на боевые порядки 305-й стрелковой дивизии. Почти непрерывные бомбежки и артиллерийско-минометные налеты в сочетании с атаками пехоты противника не принесли ему никакого успеха на рубеже обороны нашей дивизии. Нам объявили, что, как только мы выйдем из окружения, дивизии присвоят звание «Гвардейская». Личный состав 305-й стрелковой дивизии прошел большой боевой путь оборонительных и наступательных боев. Мы к этому времени уже имели опыт по ведению боя и в окружении. Почему позволили противнику окружать нас многократно на одном и том же участке в горловине зимнего прорыва, не расширив ее силами 59-й армии с севера и 52-й – с юга? Организация тех боев была очень плохой. Свежие части, где личный состав был плохо обучен, не вооружен должным образом, без рекогносцировки бросали в бой, даже толком не объяснив обстановки и не поставив боевой задачи, прямо с марша.

Так, в начале июня 1942 года на передовую прибыли части 165-й стрелковой дивизии из города Кургана (Зауралье). Как проходил ее первый бой, мне рассказали его участники. Приказали занять исходное положение около железнодорожного полотна станции Мясной Бор. Задачу поставили так: наступать прямо и только вперед, и подняли в атаку. А наши окопы были на 1–1,5 км впереди, где воины другой части держали оборону. Местность открытая, довольно ровная, немцами пристреляна. Как только 165-я стрелковая дивизия пошла с этого рубежа в атаку, противник открыл ураганный огонь, начались потери личного состава. С криками «ура!» добежали до Теремца Курляндского. У кого личное оружие выходило из строя, бросали его, хватали у убитого товарища и бежали вперед и вперед. За Теремцом Курляндским начался склон, а метрах в 200 – лес. И вот тут на склоне к лесу оказались окопы, а в них наши бойцы держат оборону. Они спросили воинов 165-й стрелковой дивизии:

– Это вы куда бежите?

Те отвечают:

– Идем в атаку!

– Так ведь в атаку-то ходят вон оттуда!

И показывают вперед к лесу на нейтральную зону метрах в ста. А дивизия в такой бестолковщине уже потеряла треть состава и залегла. Чрезмерная спешка исключала должную подготовку к восстановлению коридора окруженным войскам. В бой бросали малые силы, что кончалось их гибелью.

305-я стрелковая дивизия, как и другие части 2-й Ударной армии, попала в очень тяжелое положение. Снабжение боеприпасами и продовольствием было отвратительным, а лошадей кормили так называемым веточным кормом, от которого они дохли, а мы их трупы ели.

С апреля месяца мы ни разу не получали нормального питания да еще половину марта провели голодом в окружении. Вот обычный дневной рацион нашего питания: 1 пачка концентрата каши пшенной, грамм 150–200 на 10 человек, каждому столовая ложка сухарных крошек и иногда чайная ложка сахарного песку, а соли совершенно не было. Почему-то интенданты вместо соли посылали нам сахар, а надо бы наоборот.

Материал для публикации передал:
Владимир Александрович Добров

Продолжение следует.

Воспоминания ранее были опубликованы «Бои под Новгородом 1941-1942″, Екатеринбург 2005, Издательский дом УрГЮА. Тираж 100 экземпляров.