«Московские бандиты»

Валентина Ивановна Шершина

«Посылки» для немцев

Пока в районе было тихо, поскольку после проведения карательной операции и уничтожения партизан немцы ушли в свои гарнизоны. Была только местная власть – староста и немного полицаев, которые в леса не совались. И мы начали действовать. Местные ребята прекрасно знали подходы к «железке» — Москва-Брест, по которой ночью шли на восток немецкие эшелоны с техникой и солдатами. Мы готовили заряд: 8-10 килограмм зашивали в мешковину, как посылку. Каждая шашка тола имеет дырочку для взрывателя. В «посылке» тоже соответственно делали дырочку, чтобы через нее вставить взрыватель в шашку. Отправлялись на «железку» человек 6-8, ребята несли «посылку», мы – взрыватели и бикфордов шнур. Потом от него отказались, изобрели свой метод. Но пока еще брали шнур.

Мы,  девчонки, ходили все втроем, не потому, что так нужны были все на «железке», а потому, что на обратном пути заходили на хутора поесть и набрать во все фляги молока. Местные женщины очень нас жалели.

На железку выползали вдвоем, остальные в охране по бокам и сзади. Иногда долго лежали в укрытии – ямке или за кустиком – ждали пока пройдут патрули. Прошли! Значит, скоро поезд. Выползали на «железку», вдоль шпалы делали финкой или руками чуть углубление, клали «посылку» торцом к внутренней рельсе. Это чтобы и другой путь разрушить. Сверху маскировали – присыпали землей, гравием, песком (что было на путях), вставляли взрыватель, прикрепив к нему шнур. Один оставался придерживать, другой отползал, разматывая шнур. Потом делали и наоборот: сначала разматывали, потом прикрепляли. Но и так, и эдак было ненадежно. Слышен гул, когда приложишь ухо к земле, значит поезд идет. И вот тут поджигаем кончик шнура зажигалкой. Ох, так ли? А не было ли еще приспособления с ручкой? Покрутил, и искра побежала. Да было, но и просто зажигалкой поджигали. Искра добегает до взрывателя и раздается взрыв! Но, как не рассчитывай, точно — чтоб под паровозом — не очень-то получалось. Взрыв или перед паровозом, или потом под вагонами.

Примерно раз в неделю (когда чаще, когда реже) мы взрывали железную дорогу с военным составом. Плохо, когда состав оставался цел. Тогда все вооруженные немцы высыпали из вагонов и без удержу  расстреливали местность во все стороны. И пулеметами, и автоматами. Жуть! Сплошной страшный фейерверк трассирующих цветных пуль. Если сразу удалось далеко удрать, то еще не так страшно. А если обстрел накрыл близко, то вжимались в землю,  и в голове билась одна только мысль: «Господи, пронеси!». Хорошо, что немцы не решались входить ночью в лес.

В разведку ходили днем Леня Присс, Саша Денисов и иногда кто-нибудь из нас, девчат. Но Зойка большею частью ходила одна по специальным поручениям Василия. Когда мы ходили с ребятами и если нас задерживали, то мы твердили одно: «Мы русские беженки из Орши, родители наши репрессированы, идем с ребятами к их родне в деревню – они наша дальняя родня». Но это можно было говорить немцам, они верили, местной полиции лучше не попадаться, им не наврешь, на чем-нибудь поймают. Пока мы на них не нарывались. Бывало, ребята дадут яйца, кусочек сала (все это от местных жителей), и идешь прямо на железнодорожный пост к немцам: «Мол, я – беженка и т.д., иду вон из той деревни, не поменяют ли они мне продукты на нитки и иголки». Пытаюсь говорить по-немецки, что им льстит. Когда сопли, слезы лью, когда кокетничаю, смотря по обстоятельствам. Тем временем стараюсь выяснить, есть ли у них расписание смены караула и движения поездов (в болтовне, хотя бы приблизительно), много ли их ночью на посту, есть ли собаки, есть ли укрепления, так называемые «доты» и т.д. и т.п. Кстати, разглядываешь подходы к железной дороге. Иногда что-то и выясняешь, иногда уходишь ни с чем, и рада, что ноги унесла.

Бывало и так: после всех мытарств разведки и ползания по «железке» наш заряд не взрывался. Поезд прошел – и никакого взрыва. Ползем на железную дорогу, осторожно вынимаем взрыватель, снимаем заряд и шнур, проклиная все и вся, а командир нас материт. А бывало, что патрули до поезда обнаруживали заряд. Все пропало! Уходили с пустыми руками. Если же уходили с зарядом и шнуром, тщательно выясняли причину отсутствия взрыва. Как правило, переломан внутри шнур и искра оборвалась, дальше не пошла.

Пока было лето 42 года, нам жилось неплохо: всегда можно было на дальних хуторах или лесных стоянках у местных жителей подкормиться, помыться в бане и даже найти одежку и обувку.

Тол кончился. Отправились в те места, где были брошенные склады мин и снарядов. В школе нас не учили выплавлять тол из снарядов, мы только знали допустимую температуру до взрыва. И кто первый додумался выплавлять, не помню. Коллективное творчество. Главное – это вынуть взрыватель. Занимались этим ребята. Пока отвинтят головку, пока вынут, холодным потом обольешься не раз. Один парень вынул взрыватель, только хотел его бросить в яму, а он у него взорвался в руке, покалечены пальцы. Пришлось ему уйти к местным жителям, у них лечился и скрывался. Снаряд без головки и взрывателя клали в чан с водой над несильным огнем костра. Вода постепенно нагревалась, взрывчатка размягчалась, и тогда мы ее выливали комочками, лепешками на брезент, подальше от костра. Страшноватая была кухня.

У нас с собой были еще взрыватели механического использования, так называемые «МУВы» – модернизированные упрощенные взрыватели. Вставляешь в заряд, выдергиваешь чеку, и пожалуйста, взрыв. Ну, как у гранаты «Лимонка». Но как выдернуть чеку под паровозом? Когда взрывался эшелон, колеса, кусочки вагонов, железяки разлетались в разные стороны метров на пятнадцать, а если в вагонах снаряды, мины, то они детонировали и взрывались тоже, так что от железной дороги надо было находиться в это время подальше и желательно в укрытии.

Василий Матюшевский вел скрупулезный учет взрывов, и мы в спорах и доказательствах восстанавливали истину, и его разведка хорошо потом все факты проверяла.

Так как же использовать «МУВы»? Додумались! У паровозов тогда впереди была такая рама-решетка, слегка наклоненная к рельсам, кажется, называлась «тендер». Если вставить в колечко «МУВа» палочку, высотой см. 60-70, то поезд своим тендером наедет на палочку, та вырвет чеку, и взрыв произойдет как раз под паровозной топкой. Попробовали. В кусочке взрывчатки осторожно выковыряли рядом две дырочки, в одну вставили «МУВ», а в другую – палочку, пропустив ее через чеку «МУВа», и наехали на палочку длинным шестом из укрытия. Отлично рвануло. Отработали, как лучше укреплять палочку в дырке, как лучше дырки располагать. Лучше всего на роль «палочки» подошел шомпол от винтовки. Специально ходили в разведку: пройти на станции мимо паровоза и точно определить расстояние между шпалами и тендером паровоза, какой высоты должна быть палочка? Да, шомпол как раз.

Отправляемся на «железку» рвать новым способом. Все куски выплавленной взрывчатки надо плотно, ровно упаковать в мешковину или толстую промасленную бумагу, которой много было на складе. Упаковать надо так, чтобы ловко было нести и чтобы сразу найти две дырочки для взрывателя и шомпола.

Уже осень, холодно, я в красивом, теплом и легком женском пальто, подпоясанная ремнем с кобурой для нагана. На ногах хорошие сапоги. Василий Матюшевский снабжал нас вещами из лесных «заховок» местных жителей, да и сами они всегда помогали. Я все удивлялась: в деревне, и такое пальто! Мне, городской девчонке, казалось, что в деревне не может быть красивых вещей, хотя сама я ходила в городе чуть ли не «оборвашкой».

Идем ночью на то место, что днем хорошо изучили. Немцы уже сообразили, что все деревья и кустарник вдоль железной дороги надо уничтожать. Мы выбрали такое открытое место, считая, что патрули здесь задерживаться не будут, и не будут стрелять. Посты здесь находились далеко друг от друга, собак нет, и железнодорожный путь в этом месте как по заказу: слегка под уклон и с поворотом. Значит, вагоны слетят, не устоят на рельсах. Нас человек шесть-семь. В этот раз заряд на рельсы ставим мы с Леней Приссом, остальные в боковом и сзади. Заряд больше 10 кг. Ночь темнющая, пасмурная, задняя охрана в небольшом овражке, туда мы с Леонидом будем бежать и прятаться от взрыва. Ну, наверное, метров 20-30 от железной дороги. Лежим с Леонидом под железнодорожным откосом, вжимаясь в землю, в сухие листья и траву, ждем патрулей. Это ожидание трудно передать словами: все чувства обострены, жуткое напряжение и никаких мыслей, одни инстинкты – не шуметь, не обнаружить себя. Лежим, может быть, полчаса, а может быть и несколько часов. В таком состоянии и минута долгая. И вот прошли патрули, спокойно разговаривая, не останавливаясь, не прислушиваясь. Через некоторое время посвист «ночной пташки»: «Идет!». А мы и сами слышим тяжелый гул. Вползли на рельсы, положили и замаскировали заряд. Теперь самое главное вставить «МУВ», а рядом через его чеку вставить шомпол. Укрепить, чтоб не упал сам заранее. Надо, чтобы руки, пальцы не дрожали, действовали спокойно, уверенно, хотя ты сама, возможно, описалась от страха. Если пальцы чуть дрогнут, выдернешь чеку. И так потом не раз будет с ребятами: вместо поезда себя взрывали.

Я ставлю спокойно, не торопясь. Ленька лежит, смотрит. А поезд близко! Идет на большой скорости, что вообще-то бывало не редко. Мы скатываемся с насыпи и бежим к своим в овраг. Что осталось в памяти? Я  обо что-то спотыкаюсь и падаю, встать не могу, боль где-то в щиколотке, и этот момент меня оглушает жуткий взрыв. Меня швыряет, и я вдавливаюсь в землю. Казалось, надо мной пролетали всякие железки и горящие доски. Эшелон охвачен огнем – все горит и взрывается, паровоза вообще не вижу. Из последних вагонов стреляют трассирующими. До меня доходит: я ничего не слышу! Все взрывается и стреляет, а я не слышу! Меня оглушило. Потихоньку ползу. По пути натыкаюсь на брошенный карабин, подбираю его. Овражек я не нашла, потеряла ориентацию. Фейерверк трассирующих пуль вижу, но ничего не слышу. А шум чуть ли не над головой. Доползла до леса, посвистела, никого. Встала и, опираясь на карабин как на палку, похромала в лес. Когда садилась передохнуть, сразу же охватывал страх: казалось, что кто-то крадется за кустами, кто-то шепчет за деревом. Пересиливала себя, чтоб не стрелять, и шла дальше. Посвищу. Никого.

Вышла из леса, увидела далеко, за полями-огородами, у окутка другого леса, в деревню. Наверно, луна сквозь тучи проглядывала: то темно, то немного видно. Сориентировалась и пошла в тот лес, далеко обходя деревню по траве, по раскисшей земле, по кочкам да низинам. У нас давно уже было оговорено, где друг друга ждать, если потеряемся. Вот к такой точке в лесу я и хромала. Теперь я сама себе удивляюсь: откуда у городской девчонки взялось чутье правильно угадывать направление в лесу? Видимо, во мне проснулся какой-то древний инстинкт. К рассвету я пришла на эту точку. Надо же, еще зола теплая от костра, а никого нет. Ушли! Разгребла золу, настелила на теплую землю несколько лапок от елок и свалилась спать с карабином под боком, сняв его с предохранителя. А днем меня разбудил Ленька Присс! Как я была рада! Он вернулся со следующей  точки, куда ребята ушли. Как сердце ему подсказало. Оказывается, их  всех взрывом  разметало. Все выбирались по одному. Немцы начали прочесывать все прилегающее пространство от железной дороги, т. е. вышли из последних вагонов и пошли вдоль полотна,  вовсю стреляя. Ну и ну! А я ползла, да еще посвистывала. Повезло!

Ребята уверяли Леньку, что вряд ли я на этой точке, они боялись худшего. Но Леня вернулся. Нога опухла, сапог не снимался. Леня разрезал голенище и …как дернет! Я завопила от боли, а потом сразу стало легче. И слух вроде бы вернулся. Только на пальто мое страшно было смотреть: и грязное, и порванное. Жалко было. До темноты лежали, отсыпались. Потом пошли к своим. Устыдился тот парень, которому я принесла карабин. Этот наш взрыв причинил много переполоха немцам: взорвали эшелон с боеприпасами, разрушены оба пути. Тогда разведка Василия донесла: погибло какое-то начальство, ехавшее на фронт. И вот в наш район приехали дополнительные немецкие войска, для охраны железной дороги. Из Толочина пришла специальная  воинская часть для карательной экспедиции. Полицаи им на подмогу. И стали они прочесывать леса. Вот побегали мы от них как зайцы!  Каратели, прочесав большой бор, нашли наши землянки: в одной склад продуктов на зиму: мука, сало, картошка и др. Другая землянка была далеко от этой, в другом районе, но и ее нашли, там тоже и продукты, и одежда. Зойка переживала из-за гитары. Она хорошо на ней играла, кто-то из местных подарил ей, и она ее хранила в той дальней землянке.

Осень, холодно, сыро, часто холодные дожди, а потом и заморозки. Тяжко было. Нигде не задерживаясь, мы переходили с места на место следом за карателями. Ни согреться у костра, ни поспать в тепле, ни поесть горячего. Хорошо, что у этих карателей не было собак, иначе нам был бы конец. Рассказывали связные Василия: другой район прочесали с собаками и всех партизан и прятавшихся местных жителей уничтожили. Каратели прочесывали лес днем, а в это время мы прятались где-нибудь в крошечном лесу, в овражке, поближе к дороге. Не будут же они нас там искать! Вот так и дрожали день, почти не двигаясь. А ночью уходили туда, где «чесали», но и оставаться на одном месте было нельзя. Местные жители тоже бегали, как зайцы, могли и выдать, да и нам без них конец, только они могли покормить, обогреть, сообщить новости. Сколько так бегали? Может неделю, может больше. Наконец каратели ушли. Но усиленная охрана на железной дороге осталась.

Василий Матушевский повел нас в третью землянку, о которой мы не знали. Она была совсем близко к его деревне Свиряни, почти на опушке леса, в густом молодом ельнике, там он провел свою первую зиму, когда бежал из плена. Она была оставлена на последний случай, вот он и настал. Войдешь в ельник, ничего не заметно, только несколько засохших елок в гуще. Вот под ними и была землянка. Елочка посажена в ящик, он опущен в землю, его не видно, но у ящика есть по бокам «держалки», которые тоже замаскированы, берешься за них, лучше вдвоем, приподнимаешь ящик с елкой и — внизу дыра с лестницей. Стены и потолок землянки из стволов молодых березок, из них и нары от стенки до стенки. Печурка, труба выведена в угол потолка. Даже есть столик, кое-какая посуда, на нарах солома, одеяло, подушки. Вот только продуктов нет. Засохшую елочку сменили на новую, она долго в ящике с землей простоит. Ребята натаскали дров, сушняк из большого леса, кто-то сходил в деревню за картошкой. Все это делалось ночью. Чтоб не видно было ни дыма из печки, ни нас, конечно. Отмывались, отстирывались, отсыпались. Воду носили из речушки неподалеку.

Думаю, и жители, и староста Свирян знали об этом жилище Василия, но ведь он же свой, местный. А его какая-то родня даже служила в полиции. Вот умный староста, старался ладить и с теми, и с теми. Никого не выдавал, налоги сдавал исправно. Деревня богатая, прямо у шоссе, немцам удобно было останавливаться на постой. Так что, и они жили, и мы около них. Нас никто не выдавал, слава Богу! Но надо было быть очень осторожным. Мы им на глаза не показывались, только один или двое туда ходили – связные Василия.

Склад со снарядами остался на месте, мы опять пошли к нему выплавлять тол и готовить мощные заряды – больше 10 кг. Днем в разведку больше нельзя: патрули задерживали всех подряд и отправляли в комендатуру. Наблюдали ночью: патрули теперь ходили по несколько человек, от поста к посту навстречу друг другу, примерно каждый час. И эшелоны шли на восток часто.

Задача — патруль пропустить и, услышав поезд, успеть поставить и отойти, а если патруль вернется раньше, значит, их уничтожить. И теперь мы подползаем к железнодорожному полотну все вместе, человек восемь-десять. Метрах в шести-десяти залегаем, замираем. А ведь холодно, грязно, часто идет и дождь, и снег. Как только патруль прошел навстречу друг другу, мы все выползаем на железную дорогу. Двое ставят заряд, остальные тут же на охране с оружием в руках.

Бывало, ошибались. Думали, что патрули с обеих сторон прошли, а оказалось, только с одной. Поставили заряд, и патруль идет! Тогда или бой, или удирать. Всяко было. Смотрели по обстоятельствам. Если поезд близко, лучше бой, если поезда нет, лучше удирать, бросив заряд. Ставили заряд и ждали поезд. Услышим, «ноги в руки» и удирать, чтобы не накрыло взрывом. Из-за какого-нибудь укрытия (хоть из-за бугорка) глядели на дела рук своих: рухнувший паровоз и несколько с ним вагонов, взрывы, пожар, стрельба. Не всегда все так удачно проходило. Бывало, несколько ночей проползаем, а поставить не можем: то патруль почему-то стреляет, то дрезина мчится к ним на помощь, то еще что-нибудь. Однажды на нашем заряде подорвалась дрезина, пущенная впереди поезда, а эшелон целехонек, остановился. Немцы, наверное, все запасы свои расстреляли, поливая огнем обе стороны железной дороги. Мы еле выбрались из этого ада.

На обратном пути уже не зайдешь к добрым местным жителям попить молока, везде полицаи несут караульную службу. Скорее в свою землянку, погреться, отдохнуть.

«Московские бандиты»

У нас завелись вши. У Аськи по телу пошли нарывы. Мы их называли чирьи. Потом и у меня. А Зойка часто плакала. Василий не разрешал ей ходить на железку. Аська признавалась, что у нее дрожат пальцы, когда она вставляет шомпол в чеку «МУВа», так что она находилась в охране. А у меня, как это ни странно, пальцы не дрожали, хотя в душе я умирала от страха. И очередной парень, который должен был ставить заряд на рельсы, всегда хотел, чтоб взрыватель и шомпол ставила бы Натка. Мол, она удачливая. Вот так началась слава обо мне, как об удачливой подрывнице. Так и пошло. Когда я уже была в бригаде, молва бежала обо мне впереди меня. Даже из других отрядов, а потом и из других бригад приходили посмотреть на Натку, которая так удачно взрывает эшелоны. Уже обо мне писали в «Пионерке» и в «Комсомолке», и врали там. Ох, было стыдно! И откуда брали? Даже Борис Бурухин – представитель ЦК Комсомола (а вообще-то ГБ), прилетев в нашу бригаду, потребовал, чтоб ему показали легендарную Натку, о которой он Бог весть чего наслушался, и был немало удивлен, когда увидел худую, застенчивую девчонку. Он меня совсем другой представлял. Об этом он мне рассказал в Волгограде, когда мы там с ним встретились, но это потом, а пока осень 42 года.

Нам плохо, хотя мы еще не сдаемся и из последних сил лезем на «железку», хотя все реже и реже. Вылезли из землянки как-то, а кругом снег, все белым-бело, шагаешь, и остаются следы. Кто-то из ребят додумался: выбраться от землянки до дороги на ходулях. И сделали их себе: из стволиков деревьев — они были обтесаны только с одной стороны для нар, а с другой остались сучки. Вот и подбирали себе, чтобы было на  что ногу поставить и подмышкой опереться. Редко кто до дороги дошел, падал. Но у самой землянки не было человечьих следов. Упавшие, ползли по снегу, стараясь еще и замести снег, по возможности. А по дороге шли задом наперед, в общем, старались хоть чуть сбить преследовавших нас с толку. Где-нибудь подальше, в густом ельнике прятали ходули: они для возвращения. Радовались, когда шел снег, заметая следы.

Начальник толочинской полиции, некий Мачульский, пообещал в листовке местному населению освобождение от налогов за поимку «московских бандитов» и даже какие-то награды. Мы эту листовку читали и тогда, и после войны: она была в Минском музее истории Великой Отечественной войны. В музее был большой стенд, посвященный нашей бригаде №8, нашему отряду №36 и мне тоже. Этот Мачульский со своей полицией решил сам нас выловить. Нас обкладывали со всех сторон. Прочесали все близлежащие леса. До них не доходило, что наша землянка на опушке в ельнике, близко к деревне. И нас пока никто не выдал, хотя несколько полицейских из Свирян участвовали в рейде Мачульского.

Я совсем не помню ребят Василия Матушевского. Помню, сначала их было человек двенадцать, а потом становилось все меньше. Гибли в перестрелках или не возвращались. Хорошо запомнила двух местных ребят, они были моложе тех суровых. Мы чаще ходили с ними в разведку и на задания, больше общались. Двое парнишек лет 17, Саша Денисов и Леонид Присс.

Леня Присс – шатен, рыжеватый. Вообще-то он Ефим (еврей), но назвался Леонидом. Высокий, худой, нескладный. У него были удивительные миндалевидные глаза, странного серо-синего цвета, казались то серыми, то синими, опушенные длинными ресницами. Мы, девчонки, часто ему говорили вроде того: ну зачем парню такие глаза и ресницы? Завидовали. Лицо худое, прыщавое. Милый Ленька! Он был в меня влюблен. Молча, верно, как собачка. И этим меня раздражал, особенно когда ребята подсмеивались над нами. А он не обижался.

Когда мы были уже в бригаде Жунина и я была командиром отделения, он не уходил из моего отделения, хотя его звали в другой отряд обучать подрывному делу. Он оставался со мной и настойчиво добивался моей взаимности. А я была влюблена в разведчика Павла Мухина, и он знал об этом, старался раскрыть мне глаза на него, чем еще больше меня отталкивал.

Весною 43 года он ушел с нашими новичками на «железку». Перед уходом покрасовался передо мною своею новой немецкой шинелью, длиной чуть ли не с щиколоток. Мы ему говорили, что с такой длиной неудобно ползать. Но он считал, так теплее и красивее. Потом ребята мне рассказали: Леня и другой парнишка поставили заряд, воткнули шомпол, а когда Леня встал с колен, порывом ветра кинуло полу шинели на шомпол и… раздался взрыв. Оба взорвались вдребезги вместе с рельсами и шпалами. Отметили то место на штабной карте.

После войны, когда я приезжала в Белоруссию, ребята показали мне памятник на братской могиле в каком-то селении. Там и фамилия Ефима Присса, как бы условное перезахоронение: взяли землю с того места, где он подорвался, и перенесли сюда. Спасибо его землякам!

Саша Денисов – небольшого роста, темноволосый, кареглазый, очень стройный и ловкий, «балерун», он тоже белорус, в этом районе жила его родня, а сам он после окончания семилетки учился в Минской балетной студии. Когда началась война, бежал из Минска сюда, к своим. Саша очень интересно рассказывал нам о балетной школе, о Минском оперном театре. Он знал обо всех ведущих мастерах балета. Иногда, когда он был в ударе, а у нас особенно мрачное настроение, он исполнял какой-нибудь танец из балета. Сам себе напевая, он делал удивительные па, легко, воздушно летая, да еще и объяснял: чья музыка и чью партию он исполняет. Мы – девчонки, его обожали. Хохотали, когда он исполнял в сапогах и телогрейке «умирающего лебедя».

Летом 43 года, когда мы все были уже в бригаде Жунина, мы — несколько групп подрывников — возвращались с задания (кажется, рвали большой железнодорожный мост) и должны были перебежать через железную дорогу, чтобы потом болотом и лесами добраться до своих. Только стали переходить через железную дорогу, а с нашей стороны, с болота, по нас полосонули огнем. Засада! Часть из нас, кто первыми спустились с насыпи, с боем прорвалась дальше в болота, в том числе и я, а другая часть осталась на железной дороге. Там завязался бой, короткий, но сильный. Потом нас догнали еще несколько ребят, они тащили раненых. Но Саши с ними не было! Несколько ребят вернулись к железной дороге – никого, ничего. Так и пришли к своим: потеряли Сашу Денисова и еще несколько ребят, имена которых не помню. Может, убили, а может быть, раненых забрали в плен. В Сашиной деревне тоже памятник на Братской могиле. Там тоже есть Александр Денисов. Спасибо его землякам!

Пока еще осень 42 года. На «железку» не ходим. Василий от связных узнал, что наш склад боеприпасов охраняется полицией. Приближается 7 ноября. И додумались: в лесу на возвышении стояла большая геодезическая вышка. Ребята еще раньше на нее лазили и говорили, что с нее хорошо видны и железно-дорожная станция, и немецкий гарнизон. И вот раздобыли красной материи – кумач. Написали: «25 лет» и нарисовали серп и молот. Кажется, белой краской. Взяли этот кусок кумача, толовую шашку и взрыватель, и в ночь с шестого на седьмое ноября, под дождем и мокрым снегом пошли к вышке. Саша Денисов и еще кто-то из ребят на самой вершине привязали кумач к шесту и прикрепили заряд: если кто вздумает снять, взорвет. К утру благополучно вернулись домой в землянку. А днем 7-го, когда солнце выглянуло из-за туч, поднялась стрельба, да мощная такая! Немцы расстреливали флаг, не жалея снарядов. Вот и получился салют в честь 7-го ноября. На радостях у ребят родилась еще идея: залезть ночью в сарай крайней хаты у железно-дорожной станции. Там, мол, живет вредный полицай, и конфисковать у него живность. Василий разрешил. И несколько ребят отправились. Под утро вернулись, таща пару гусей со свернутыми шеями. Шеи свернуты, а они еще бегают. Еле справились с ними, такие они большие и сильные. Коллективом общипывали, чистили, рубили, резали. Ребята принесли еще хлеб, сало и чеснок. Наварили гусятины. И получился праздник. А потом становится все хуже и хуже: снег, морозы, мы все обносились, обовшивели, замучили чирьи. Плохо стало с обогревом: полиция Мачульского кругом шныряла, и ребята не могли выходить в лес за дровами, ведь оставались следы. Ночами мы топили печурку стволиками берез, которые вытаскивали из стен. Стены осыпались. До нас дошли странные сведения: Мачульский со своей полицией ведет бои с «Московскими бандитами», да в разных местах. Не понятно, какие еще бандиты в этом районе?

И вот наш командир Василий Матушевский решает совсем уходить из этого района. Ведь если нас найдут, то пострадают последние уцелевшие деревни. Зойка иногда ходила по заданию Василия одна, одетая под старуху, с горбом, с клюкой, такая страшная становилась! Очень талантливо она это проделывала. И вот она вернулась с очередного поручения и доложила: мы можем идти на такой-то хутор, там ночью нам будет и баня, и ночлег, и еда. Ох, как мы обрадовались!

Помню, мы моемся, паримся в бане, наслаждаемся, а ребята – кто сидит в предбаннике, кто охраняет на морозе. Ребята нас подгоняют, ругают, что мы долго моемся. Кто-то уже влезает к нам голый, мы выскакиваем, Зойка дает нам чистые рубахи, портянки. Теперь мы сидим в предбаннике, а ребята моются. Мы тоже должны охранять снаружи, но нам не хочется на мороз. Я сижу у оконца, у меня хорошее обозрение в одну сторону. А девчата время от времени выглядывают в дверь. Банька спиной прижата к речушке и лесу, а спереди луг, покрытый снегом. Снег блестит под луной. Морозит. И вот нам показалось, что по лугу передвигаются какие-то тени. Сначала подумали, что это волки. Смотрим, ждем. И вдруг стало ясно видно – это же люди! Редкой цепочкой движутся к бане. Человек двадцать. Зовем ребят. Те суматошно одеваются. Решаем биться до конца, не сдаваться! Мы были уверены, что это Мачульский со своими полицаями наконец-то вышел на нас. Решено: подпустить их поближе, а потом открыть по ним огонь, из оконца и двери. Метрах в 30-50 цепь залегла, а один идет к нам во весь рост и вопит, мат-перемат: «Не стрелять! Свои!» Появилась надежда. Василий тоже стал кричать: «Пусть тот подходит один, он тоже к нему идет». И вот они идут друг к другу. Но оба с оружием. И мы ждем: будет сейчас стрельба или как? Стоят, разговаривают, потом Василий нам машет: «На выход!» И мы все идем на хутор к своему хозяину. С нами несколько человек от партизан, остальные – на охране. Хозяин кормит нас горячей бульбой. Он нас выдал партизанам, поверив им. Это были разведчики Бати Сергея Жунина. Они прослышали о «московских бандитах». И Батя приказал нас найти. Вот они-то и ввязывались несколько раз в бой с Мачульским. С громадным чувством облегчения, мы, девчонки, укладываемся на теплой печи спать.

Продолжение следует.

Материал подготовлен Антониной Фроленковой для  www.world-war.ru