Мирная служба

Время шло. Начали налаживать службу в мирных условиях, всё как полагается по боевой и политической подготовке. Правда, этому мешали довольно частые передислокации нашей дивизии и армии, но это давало и знакомство с Германией. Понятно, что наши войска в городах, населённых пунктах занимали расположения воинских частей немецкой армии, хочется об этом сказать несколько слов, да и мы стали переходить на мирную службу, и у нас появились совсем иные взаимоотношения с населением.

Присутствие военных в виде часовых или патрулей. Обычная входная дверь в подъезд со звонком. Вот там дежурит караульная служба в самом минимальном составе, но с хорошей связью и сигнализацией. Здесь же комната отдыха для сна караула и комната для бодрствующих. Кровати для солдат, как правило, одноярусные. Ротная канцелярия и кабинет командира роты. Две комнаты для полуторных офицеров, ротная каптёрка и другие подсобные помещения. Две комнаты для принятия солдатами ванн или душа – 6-10 ватт и 20-30 душевых кабин, или сосков. Двор заасфальтирован, клумбы с цветами. Оружие в пирамидах прямо в спальном помещении. Есть столы и прикроватные тумбочки. Во дворе ларёк с самым необходимым для солдат: сигареты, шкафы, одеколон, зубная паста и т.д.

Если это военный городок, то масштабы увеличены, а условия комфорта сохраняются. Наши солдаты и сержанты стали получать денежное довольствие в марках, а в рублях стали пересылать домой родственникам или класть на сберкнижку. Денежное довольствие в марках составляет приличную сумму, так гвардии рядовой — 250 марок, гвардии сержант — 350 марок, официальный обменный курс две марки за рубль, а практически за 200-300 марок можно купить хороший мотоцикл, за 10-20 марок можно купить мешок яблок, кружка пива стоила несколько фенингов — копейки. Надо отметить, что пиво было в изобилии и хорошее, многих сортов.

Наш солдат стал преображаться: стали более степенные, на ночь стали принимать кто ванну, кто душ, чаще бриться, чистить зубы, курить (некоторые для форса) сигары, но наш табачок всегда был желанным, и наши папиросы даже у американцев, французов и т.д. были вне конкуренции с сигаретами. Быстро наладили производство нашей «московской» водки, и стоила она 18 марок за 0,5 л. Солдат вздохнул — стали увольнять в город, правда, старались группами. Офицеры после отбоя до подъема могли находиться вне части.

Командование нам сообщило, что в связи с безработицей, особенно женщин, мы, солдаты, можем нанимать за свой счет на биржах труда женщин для выполнения хозяйственной работы по уборке расположений части. И это было недорого и доступно каждому солдату. И вот, в расположенной части появились молодые женщины для уборки. Часть запестрила от разноцветных косынок. Они делают уборку не только во дворе, но и в казармах, жилых помещениях. А наиболее шустрые предлагали чистить оружие. Чистка оружия им не разрешена. По просьбам немцев в некоторые рестораны победителей не стали пускать. На дверях появились надписи: «Только для немцев».

При увольнении солдат уже не мог разгуляться. Затем увольнения стали реже и только группами. Вдруг последовал приказ: офицеров на месяц перевезти на казарменное положение. Опустели от военных улицы городов и, как поняли, старшим армейским чинам, что по роду службы должны перемещаться из части в часть или в штабы, стало страшно ездить по улицам, не видя поддержки со стороны армии в городах.

Возможно, какие-то группы в связи с этим стали активизироваться, но этот приказ и неделю не выдержал, отменили. Надо отметить, что немцы вели себя миролюбиво, не было отмечено вооруженных нападений, как в Эстонии, не травили отравленным спиртом и пищей, как это было в Польше. Не было аварий и катастроф на транспорте. Вспоминаю, как-то перед подъемом у только что явившегося из города было лицо опечаленное и взволнованное. Я его мягко спросил, не случилось ли что. Смутившись, он сказал, что мы, русские, не привыкли спать с пистолетом под подушкой. А сомнения не покидают, что он в спешке оставил пистолет под подушкой. Я ему сказал, чтобы он сейчас же пошёл, принёс свой пистолет и доложил. Вернулся он улыбающийся. И говорит: «Докладываю. Всё нормально. Пистолет при мне. Захожу  к ней, а она улыбается, в руках у неё мой пистолет: «Бите, гер офицер»». Надо сказать, что где молодость, там и любовь, независимо  ни отчего. Но нас предупредили, чтобы векселей на женитьбу немкам не давали. Разрешали на других национальностях: чешки, польки, венгерки и т.п. Офицеры это понимали и выполняли, а вот солдаты и сержанты не всегда. Некоторые хитрили и просили представить документы, что невеста и её родственники к фашистской партии и к её структурам отношения не имели. Однажды я был дежурным по гарнизону. Вызывают на проходную. Спрашивает молодая девушка. «Я принесла документы, что наша семья не имеет отношения к фашистам. Так сказал Коля, чтобы мы могли пожениться». «Фамилия Николая?» «Не знаю, прошу передать документы». «Фамилию Николая не знаете, принять не могу. Когда он к вам придёт, спросите фамилию,  передайте документы после этого. Без фамилии нельзя, у нас очень много Николаев».

Мирная служба входила в своё русло. Время шло. И вот Паша Кожевникова, наш батальонный офицер, с двумя санитарами пробилась к нашему дому, что напротив Рейхстага и помогла нам, получила орден «Красная Звезда». На предварительную обмывку ордена она пригласила комиссара батальона и меня после отбоя, раньше не имели права. Обмываем. Через некоторое время комиссар тихо говорит нам, что в дверях появился и стоит подполковник, зам.командира полка. Что будем делать? Слово за Пашей, мы гости.

— Давайте сделаем вид, что его не замечаем, посмотрим, как он будет действовать, а там по обстановке.

Согласились и стали разговаривать, делая вид, что его не заметили. Постоял он немного, наблюдая эту картину, и ушёл. Мы облегченно вздохнули. Он нас бы стеснял в разговорах. Но тут мы услышали сигнал тревоги. Это он со злости подал его. Батальон рванулся строиться. Бежали все роты вперемешку. Я был одет и организовывал быстрейшее построение роты. Скажу правду, что в армии я говорил уже о первенстве рапорта при взятии Рейхстага. Кто доложит первым, тот победитель. Вижу, начали появляться одетые офицеры, могут опередить, пора докладывать о построении роты…

Бегу, докладываю, что 19 пулеметная рота в полном составе построена, гвардии старший лейтенант такой-то. Он смотрит на секундомер, записывает: за столько-то секунд построилась рота, и продолжает принимать рапорты ротных спустя некоторое время после меня. Рапорты приняты, подведены итоги. Вызывает меня к себе и объявляет благодарность за отличное по времени построение. Хоть он был  зол в это время, а что делать, я первый доложил.

Вскоре всем нам, каждому участнику боев за Берлин, персонально выдали Благодарность Верховного Главнокомандующего Сталина за взятие Берлина. Реакция на это была различная. Конечно, всем было приятно получить такую благодарность, но некоторые радовались особенно. Так, вспомним последнее пополнение за два дня до взятия Берлина, из числа Прибалтийских эсесовцев. Вот они радовались особенно: теперь нам никакое НКВД не страшно, сам Сталин нас персонально благодарит за взятие Берлина. Вот это документ!

Спустя несколько дней меня вызвали в штаб армии в наградной отдел и вручили мне два ордена: «Отечественной войны II степени» и «Красная звезда». Как говорят, теперь уже не стыдно и домой ехать, хотя только поговаривали, что такая возможность будет солдатам и сержантам старше 45 лет, затем 40-45. Мы понимали, что раз сокращается армия за счет старичков, то часть офицеров тоже уволят в запас, видимо, в первую очередь по ранениям, но когда это будет и как, ещё не было разговоров.

Возвращаюсь в часть из штаба армии с орденами, разумеется, надо намочить их, хочу пригласить и Пашу, ведь вместе в одном доме воевали. Но её за это время уже перевели в штаб полка в полковой медпункт. Он в соседней деревне за 6 км. Она очень злая за такую наглость, тем более, что между нами ничего особенного не было, просто фронтовая дружба. Мы стали встречаться реже, затем я узнал, что её перевели в медсанбат, т.е. в дивизию. Видимо, она настояла, так я её и потерял, не записав даже её домашнего адреса. А встретиться было бы интересно. Как у неё сложилась судьба.

Первый полугодовой период моей мирной жизни с мая 1945 года был насыщен событиями, и очень впечатлительными. Я побывал на Эльбе, в Пирне близ Дрездена, в Дрездене новом и старом, Франтенбурге, Бухенвальде, Веймаре, в Шверине, ещё несколько раз в Берлине, Потсдаме, в Польше, Белоруссии, Бресте, Москве, Владивостоке и новый круг по городам и дорфам Германии. Описывать это можно было бы очень много и долго, поэтому остановлюсь  на некоторых и очень кратко.

Май-июнь 1945 года мы в Пирне. Небольшой городок, все маленькие городки и большие деревни, именуемые дорфами, на наш взгляд, смотрятся почти одинаково. А вот одно событие в Пирне, спустя месяц после войны, невольным свидетелем которого я и мой друг командир роты стали, нас удивило.

Идём по городу и думаем, чем бы себя занять. Смотрим: маленький кинотеатр, продают билеты.

— Пойдем?

— Пойдем, если не понравится, уйдем.

Купили билеты, проходим в зал, народа мало, есть дети школьного возраста, бабушки, женщины среднего возраста. На сцене стоит стол, покрытый зеленым сукном. На нем лежит большая линейка и большой циркуль и еще кое-что. За стол садятся трое, объявляют фамилию. Выходит женщина лет двадцати. На груди два картонных лепестка, держащихся на круглой тонкой резинке. Между ног еще один лепесток. Она поклонилась, ей захлопали. Затем началось ее измерение. Один измерял, двое писали. Измеряя тщательно все от головы до ног: размер головы, носа, бороды, ушей, шеи и т.д. С трудом мы поняли, что это первый, низовой тур по отбору на конкурс красоты, который будет проходить во Франции на первую красавицу Европы. Никаких дополнительных данных в виде знаний острот и т.п. не требовалось, как это требуют сейчас. Если красота, то только красота, только соответствующих пропорций частей тела. Красота и ум почти несовместимы, это два разных дара и обычно противоположных. Недаром ходит такой анекдот: одна мировая красавица решила подарить миру гения – красивого и умного. Она выбрала умного гениального ученого и написала ему письмо с предложением принять участие в этом благородном деле. И так как он был умный он допустил, что этот гений может быть красотой не в нее, а в меня, а я уродина, а умом в нее. Так какого же гения в этом случае мы подарим миру? Хоть и был соблазн, но он от него отказался, на то он и ученый.

Дрезден расположен на правом и левом берегах р. Эльба, и именуется старым и новым Дрезденом. Тогда ходил Канатный паром. Старый Дрезден очень сильно был разрушен. Стоит он на склонах довольно крутых сопок, гор. Напоминает Владивосток. А вот решение использования земли склонов совсем другое. Склоны прорезаны как бы большими ступеньками, а эти ступеньки засажены фруктовыми деревьями. Образец использования земли на крутых склонах. Почему-то этот опыт не был перенят у них, просто удивительно. Я не буду описывать сам город – это трудно и не нужно, тем более его показывают иногда в кино. Скажу только, что паром не тянули руками, как у нас, а использовали течение реки и за счет силы течения реки паром передвигался. Просто, а у нас не делают.

А вот Бухенвальд на меня произвел сильное противоположное впечатление. Казалось, образованный народ, а такая жестокость. Трудно совместить культуру и жестокость. Бухенвальд – один из крупных в Германии концлагерей – лагерь смерти. Находился он в 11 км от г.Веймар в горах. Точнее на одной из высоких сопок, над которой почти всегда висят дождевые облака. От этого там мокрый туман или морось. Над экономной его охраной тоже поработали немецкие специалисты: фронтальная часть лагеря проходит вдоль шоссейной магистрали, буквально в нескольких метрах от нее и огорожен трехметровой металлической сеткой под высоким электронапряжением, а перед ней предупредительное заграждение из колючей проволоки. По бокам за заграждением наблюдательные башни с пулеметными установками и прожекторами. Боковые ограждения без электросетки, но более трудно преодолимые и тоже простреливаются пулеметами с вышек и освещены прожекторами. Тыльная часть ограждена всего-навсего метровым забором из штакетника и была покрашена в зеленый цвет. За этим заборчиком находились казармы полка эсесовцев. Но и этот забор из штакетника простреливался из боковых вышек пулеметами. В 6 км от лагеря протекала река куда и сбрасывались нечистоты лагеря через трубу диаметра в 1 метр, наполнение трубы нечистотами было 45-70 см.

В лагере находился крематорий, сжигающий до 500 трупов в сутки. Было несколько бетонных бассейнов конусом вниз, на дне с трубами водонаполнителями. В эти бассейны сбрасывали обессиленных людей, заполняли бассейны водой – топили людей, затем сжигали. Пепел трупов продавали на удобрение по 2 марки за труп. Был на цепи и медведь-людоед, которому бросали на растерзание обессиленных людей для забавы немцам и для устрашения пленных. Еще был небольшой из красного кирпича домик, где жил Тельман, так говорили. Прежде чем сжечь трупы производился отбор «сырья» из человеческого материала. Это были волосы. Женские длинные волосы шли на разные плетения: спинок кресел, абажуров и т.д. Короткие волосы мужские шли на набивку матрацев. На разные изделия шли зубы и кости. Человеческая кожа ценилась дорого – она крепкая и прочная. Она тоже шла на разные изделия, вплоть до использования вместо холста для картин. Это почти вечный холст. Жена коменданта была особый коллекционер. В соседней комнате с баней был установлен перископ в баню. Она просматривала и отбирала различные татуировки. Отобранных немедленно убивали, снимали кожу где была татуировка, соответственно обрабатывали, вставляли в рамку и готов экспонат-картина. У нее была специальная комната, где всё было сделано только из человеческого материала.

Я не буду описывать бараки для заключенных, скажу только, что порядок там немецкий. При таком потоке смертности был четкий учет и порядок во всем, главное – контроль. Если бы человек отсутствовал больше часа, то это бы сразу было известно. Заключенные знали, что побег невозможен, и не было попыток, за одним исключением. Трое смельчаков решили попытать счастье пройти на коленях 6 км по трубе нечистот по шею в нечистотах. Перед этим они обсуждали, есть хоть маленький шанс. Ведь эти 35-40 см трубы не затопленные нечистотами на протяжении 6 км дают испарения и вряд ли есть шанс остаться в живых, скорее всего задохнемся. Но решили попробовать. Через три часа хватились об их исчезновении, но не знали как они бежали. Сразу построили весь лагерь и стали строить погост на три виселицы, объявив, что их обязательно поймают и повесят, а стоять в строю мы будем до тех пор пока это свершится. Лагерь стоял в строю. Кто не выдерживал и падал, тех били и заставляли стоять, если действительно не могли стоять, то сбрасывали в бассейн и топили. И вот через сутки двоих поймали. Одного на подходе к границе Италии, другого к Франции. Хотя беглецов охраняли, все же информацию о побеге заключенных узнали, каким образом – это известно только им. Итак, когда смельчаки – беглецы решили попытать счастье уйти по трубе нечистот, они даже не говорили куда потом пойдут. Это и понятно почему – слишком малый шанс пройти, суеверие – не загадывай наперед и т.д. И когда они прошли и отдышались, стали обсуждать этот вопрос. Мнения разошлись. Один считал лучше Италию, другой Францию, третий к своим через линию фронта. Немцы тоже считали более приемлемые первые два варианта и просчитали лучший маршрут, устроили засаду, поймали. Судьбу третьего так никто и не знал, но если бы его нашли даже убитым при переходе через линию фронта, то обязательно бы привезли в этот лагерь и мертвого повесили бы.

Возможно, он прошел через линию фронта, а вот дальше попробуй докажи что ты не верблюд – не немецкий шпион. Жаль парня, если его расстреляли наши или он сидел в лагере где-нибудь в Сибири. Вот поэтому и бежали в Италию или во Францию – там фермерам нужны были рабочие руки и они предоставляли документы погибших своих родственников им, а полиция, понимая трудности фермеров, за взятки, молчала. Бежавших было множество очень большое. Они овладели в совершенстве языком, обзавелись семейством, и уже после войны как иностранные туристы ездили на родину в надежде повидать родных или хоть повидать родные места.

И вот по каким-то делам я был проездом в Берлине. Он разделен на зоны по договоренности союзниками, но границ нет. Попал в нашу зону. Захожу в гостиницу снять номер – отдохнуть ночь. Но для этого необходимо явиться в комендатуру, зарегистрироваться и получить талон на гостиницу.

Гостиница пустая, владелец терпит убытки – кому же хочется идти искать комендатуру, да еще регистрироваться, а что если владельцу гостиницы придет в голову мысль написать в комендатуру, что офицер, проживающий по талону номер такой-то, что-то сломал, испортил и просит возместить убытки. Это будет сделано, для этого и введены талоны, и объяснениям офицера не поверят, его даже и спрашивать не будут. Проще пойти в зону к союзникам, там капиталистические порядки, все решают деньги. Что я  и сделал. Пришел в такую гостиницу. Никаких документов у меня не спросили, спросили что мне угодно – какой по комфортности номер, буду ли я ужинать в ресторане или в номере, нужна ли на ночь девочка из сферы услуг т.д. И никаких требований. Само собой разумеется, что в случае нанесения ущерба каждый обязан его оплатить незамедлительно и без всяких комендатур и сообщения начальству по месту службы. Место службы – это военная тайна, их дело – услуги.

Прошел я по улицам Берлина. Напомню, что он до 90% был разгромлен, особенно центр. У Бранденбургских ворот кипела международная толкучка. А улицы города пестрели косынками, мужское население в это время строило у нас. А женщины разбирали кирпич разбитых зданий, складывали его, освобождая место под новые застройки. Видимо, в полную нагрузку работали архитекторы, проектировщики, создавая новый современный город.

Моя боевая карта Берлина Генштаба Красной армии № -33-23-Б (Берлин), составленная в 1945 год, 1:25 000 немецкой съемки 1903-1938 гг., реально становится исторической музейной редкостью и ее надо сохранить для потомков семьи: какой Берлин брал их дед, прадед, прапрадед. Что я и пытаюсь сделать, но какие мои будут потомки. Возможно они с гордостью будут вспоминать действия своего деда, а может быть им будет все это, как говорят электрики – до лампочки. И все равно надо сохранить карту Берлина, ордена, медали, добрые дела предков. Это прошлое, это корни, без этого нет настоящего, будущего, это будет уже не человек — безродовой.

Итак, мне надо во Франтенбург: прихожу на вокзал, узнаю, что поезд будет через два часа, но раньше будет проходить военный спецпоезд, останавливаться он не будет. На вокзале много военных в форме старших офицеров, майоры, подполковники. Но форма на них висит как на вешалке, сразу бросается в глаза, что они только что ее надели и к военной службе ничего не имеют. Мне стало интересно, что это за люди. Приблизился к одной, к другой группе – говорят чисто по-русски. Из их разговоров я понял, что они — гражданские, одетые в военную форму и их задача – демонтаж заводов и отправка оборудования в Союз.

Получается: немки разбирают разрушенные здания чтобы построить новый современный Берлин, а так же и другие города, а наши демонтируют старое, изношенное промышленное оборудование, старые станки, чтобы это старье вывезти в Союз. Затратить деньги на его установку и выпускать товары по старым технологиям. А немцы тем временем откроют сейфы и достанут из них новейшие разработки новых технологий, новейшего оборудования и выйдут в число наиболее развитых стран с высшим уровнем жизни. Это опасно еще и тем, что наша отсталость может привести опять к развитию военной промышленности и попытки взять реванш под флагом объединения Германии, ведь не может быть вечно две противоположных Германии и опять война. Как долго будет противостояние? Мне или моим детям придется воевать с Германией? По современной статистике периодичность войн: 20-25 лет после окончания.

И вот на тихом ходу проходит военный спецпоезд, вагоны пассажирские. Большого умения и труда не было, чтобы заскочить на подножку вагона, что я и сделал. Захожу в тамбур, к моему удивлению он оказался не закрыт на замок. В тамбуре часовой с винтовкой и штыком, а не с автоматом. Это меня удивило. И он не стал требовать, чтобы я ушел из тамбура, а вежливо сказал, что в вагон нельзя так как там наши военнопленные, переданные нам англичанами, а их взяли они у немцев при открытии второго фронта.

— Много ли передали?

— Говорят, 13-15 тысяч.

— И куда их теперь?!

— Понятно, в Союз, будут разбираться, может кого завербовали в шпионы.

— Значит, опять лагеря? Ведь их дома ждут.

— А что делать? Без этого тоже нельзя, весь вопрос как будут допрашивать, как долго проверять и какое будет отношение. Во всех случаях я им не завидую. Как солдат знаю, что почти все не по своей вине попали в плен. Может быть среди них и есть предатели, завербованные агентурой, но их единицы, а подозревают всех.

Только приехали в часть, а тут новая передислокация в район Веймара, в 70 км от него. Штаб армии обосновался в этом городе, нас – полевых командиров, это не волновало и я упоминать об этом не стал, если бы ни одно обстоятельство, неожиданно повлиявшее на мою дальнейшую службу.

И вот в один прекрасный день все роты получили списки солдат и сержантов эстонской, литовской, латвийской национальности и приказ направить этот состав в штаб пока, что и было выполнено. Это тот контингент солдат, что мы получили на пополнение за сутки до капитуляции Берлина и вид которых напоминал эсесовцев, да и они не отрицали службу у немцев. Но теперь у них на руках были личные благодарности Сталина за взятие Берлина и теперь они не боялись НКВД, по внешнему проявлению. Спустя некоторое время после их отправки получили команду по телефону явиться в штаб полка без пояснений причины вызова.

Являюсь и получаю приказ доставить всех собранных из полка в штаб дивизии. Доставляю в штаб дивизии, а там уже прибыли из других полков и мы прибыли последними. А там мне сказали, что раз ты привез солдат последними, тебе и везти их в штаб армии в Веймар. Даем тебе повозки для личных вещей и маршрут, прибыть не позднее 14 часов такого-то числа. Команда набралась 160 человек и никакой охраны. Возражения или предложения по охране не были приняты, нечего, мол, людей отрывать от службы, дойдете и так. 

Приказ надо выполнять. Двинулись, идём. Первые 10-15 км шли дисциплинированно. Затем я увидел, что солдат у немки отобрал велосипед. Я остановил и предупредил колонну о недопустимости мародерства, выбил спицы у колеса и двинулись дальше. Через небольшое время был отнят еще велосипед, я его сломал – и так еще четыре велосипеда. Когда был отнят пятый велосипед, я понял, что ситуация может стать неуправляемой, если не принять крутых мер. И в момент отбора пятого велосипеда я принял это решение. Я крикнул, чтобы он отдал велосипед и встал в строй, но он этого не делал. Решался вопрос дисциплины и власти. Тогда я вынул пистолет, передернул, то есть приготовил к бою, двинулся на солдата, громко сказав, что мародеры должны расстреливаться на месте, война еще успеет списать негодяев-солдат. В строю поняли, что мирное время еще не так велико, чтобы не оформить соответственно. И, замерев, смотрели, чем это кончится. Я приблизился близко к солдату, но не то, чтобы он мог на меня напасть. Поднял пистолет и начал целиться. У меня был хорошо пристрелянный пистолет, я не собирался убивать его, мне надо было сильно напугать, и чтобы не только он, но, главное, стоящие в строю поняли серьезность моих намерений, что я блюститель дисциплины и мне это позволено или пройдет с малым наказанием. Я целился так, чтобы пуля прошла рядом с ухом, чтобы он услышал свист пули около уха. И это получилось мастерски, он услышал свист пули и, чтобы он поверил в серьезность и что я просто промазал. Я после выстрела поднял еще раз пистолет. Вот тут он поверил, что со второго выстрела я могу его убить, побледнел и бросился ниц на землю, прося о пощаде, не убивать. Строй замер, следя – что будет дальше. Никто не бросился к нему на помощь. Не буду гадать, кто что чувствовал и как воспринимал, для меня было важно повиновение строя. Я пистолетом указал ему на строй и, не давая осознать происшедшее, повернул команду по пути следования и двинулись строем. На ближайшем перекрестке я повернул колонну, свел ее с маршрутного шоссе на проселочную дорогу и, пройдя полчаса, остановил у речки. Собрал старших групп, дал команду отдыхать до темноты, выставить дежурный караул, назначил начальника караула, приказав держать со мной связь. Пока отдыхали, я наметил маршрут движения, минуя, по возможности, населенные пункты и чтобы к назначенному времени прибыть в штаб армии – выполнить приказ. С наступлением темноты мы двинулись в путь, времени было достаточно и мы не спешили, я не гнал солдат. Настал день. По времени мы могли уже быть на месте или быть со всем уже близко.

Все остальные прибыли, ждали нас. Армейский генерал распорядился прогнать мотоцикл 10-15 км и посмотреть, как у нас дела. Мотоциклист прогнал 25 км и нас не обнаружил, о чем доложил. Последовал приказ прогнать весь маршрут до нашего обнаружения и позвонить в штаб дивизии, узнать, есть ли у нас вооруженная охрана. Позвонили, узнали, что охраны нет. Возвратился мотоциклист, доехавший до поломанных и брошенных велосипедов. Вот тут начались волнения и стали искать крайнего за возможную гибель команды, ведь шли без охраны. Оставался час до назначенного срока прибытия, а признаков нашего появления нет. А я тем временем подвел колонну с другой, не ожидаемой стороны. Приказал бодро и с песней войти в город – к штабу армии. Грянула знаменитая «Калинка» и тогда нас заметили. У штаба был сооружен какой-то помост, на нем были офицеры и даже генерал. Я остановил колонну, дал команду: «Смирно, равнение налево!» и ускорил шаг, чтобы доложить о прибытии. Мой доклад прервал генерал, осыпав потоком матерной брани и стал мне чем-то угрожать. Когда он закончил, я ему спокойно ответил: «Я выполнил приказ в назначенное время, привел колонну в полном составе. Маршрут был вынужден изменить, чтобы пресечь мародерство и по причине того, что в штабе дивизии не дали охрану, хотя бы отделение автоматчиков. Нас могли полностью уничтожить два-три автоматчика. А вы вместо благодарности за принятое решение материтесь». Это слышали офицеры штаба и солдаты моей команды. После паузы генерал выдохнул: «Извини, мы так переволновались за вас. Дай команду «Вольно», пусть курят. Пойдем со мной в штаб».

В штабе я узнал, что всех прибалтийцев приказано отправить в Союз. Эшелон подан, я должен был сдать команду подполковнику — начальнику эшелона, но генерал думал. Наконец, он принял решение: «Вы проявили себя как офицер, способный принять ответственное, самостоятельное решение и выполнить приказ. Назначаю вас начальником эшелона. Предупреждаю, что придется ехать через Польшу, это опасные друзья, от них нужно ждать любой гадости, надо быть бдительными, да и личный состав у вас – бывшие эсэсовцы, с ними тоже надо держать ухо востро. Задание трудное, надеюсь на ваш ум, желаю успеха. Документы после сдачи сдадите в штаб оккупационных войск в Потсдам генералу Баранову. Людей сдадите в 330-й запасной полк в Белорусский.

Команде скажете, что едете в Прибалтику для пополнения национальных армий по приказу Сталина, что в связи с этим каждый будет служить на родине и даже может повидать родных. Это будет стимул и подстраховка при переезде. Охрану даю – отделение автоматчиков, оружие сдать в запасной полк, отделение отправить по месту службы, оставив одного для сопровождения с вами документов. Предписание получите через час, отправка эшелона через два часа.

Вот я — начальник эшелона, у меня штабной вагон, отделение автоматчиков, планшет, пистолет и ничего более, а ведь едем в Союз. Такие возможности, а я пустой совершенно, впереди только возможные неприятности, неизвестность. Удружил мне генерал поездку, а что делать – приказ надо выполнять в любой ситуации.

 

Продолжение следует.

Воспоминания для публикации на сайте www.world-war.ru прислал внук автора Павел Агабабов.