Летная работа

Моя бабушка жила в Наро-Фоминске. Работала ткачихой на прядильно-ткацкой фабрике. Купец построил фабрику и казармы, где размещал своих работников. В казармах жили в стесненных условиях, с общей кухней, я эту картину застал. Жизнь была тяжелая, вся в работе. Воскресенье – один выходной день – собирались все на лужку, за городом. Пели песни, выпивали. В разговорах, помню, бабушки были недовольны властью. Однако жизнь текла своим чередом, несмотря на жесткую эксплуатацию. А сейчас получилось так, что говорят: «Что-то нам хуже стало жить, чем раньше».

Я родился в 1923 году. В тридцатые годы голода как такового не помню. В то время жизнь была в ожидании чего-то, всё боялись. Жизнь была в страхе.

Во время гражданской войны отец служил в кавалерии, пулеметчиком. Когда война закончилась, он вернулся, женился на ткачихе Анне. Работал в МТС, а как автомобили появились, перешел работать шофером в пищеторг. В тридцать четвертом году мама тяжело заболела и умерла. Через год отец женился на молодой женщине, жили мы с ней хорошо. Потом отец построил для семьи дом в Наро-Фоминске на Национальной улице. Из казармы мы ушли. В нашей семье передо мной была девочка, но она в младенчестве умерла, прожила меньше года, заболела чем-то и скончалась. В тридцать шестом году от второй матери родился брат Юра.

Отец работал в военкомате шофером, возил военкома. Мачеха работала в типографии. А я мечтал об авиации. Представлял себе, что в школу не пешком иду, а бегом как бы летел. Мечтал стать летчиком. Как-то в наш город прилетел на По-2 полярный летчик, герой – Павел Георгиевич Головин. Много рассказывал об Арктике, угощал детей шоколадом. Я тогда подумал: «Как хорошо летчиком-то быть, шоколад дают!». А мы-то хлеба, как говориться, вдоволь не видели. А за год до этого к нам приезжали летчики из Серпуховского аэроклуба, и отбирали ребят, которые были повыше ростом, а я был еще маленький. Когда они позвали нас, стали беседовать, говорят: «Хочешь летчиком? Знаешь, ты еще щупленький, тебе будет тяжело. Через год к нам придешь, может, подрастешь. А сейчас пока нет».

Я учился в девятом классе. В школе мне учиться было неинтересно — изучать химию, черчение. Зачем мне это нужно? Небрежно относился к учебе. Но у меня в памяти откладывалось всё то, что надо было знать. Вроде, как посредственный ученик, а хорошо всё понимал и запоминал.

Когда началась война, отец у меня спрашивал: — Куда ты хочешь?

Говорю: — Я бы летчиком хотел быть.

— Только не иди в кавалерию. Я, — говорит, — служил, знаю, что это такое.

— А в артиллерию?

— В артиллерию можно.

Вскоре пришла мне повестка, отец приходит из военкомата, и говорит: «В летной школе распределение уже началось, поторопись».

Так в августе 1941 года меня и еще семь человек, с которыми вместе мы учились, направили в летную школу в Сталиногорск [1]. На базе аэроклуба организовали военно-авиационную школу первоначального обучения. Немцы уже близко подходили, и нас, курсантов, эвакуировали в Чувашию. В сентябре приехали на базу в город Канаш, расположились в казармах. Началась интенсивная учеба, я настроился учиться. Все свои переживания, нежелания отбросил, начал усердно заниматься и с отличием окончил эту школу. Кстати, когда начались учебные полеты, я один из первых на курсе вылетел самостоятельно.

В октябре сорок второго года мы закончили обучение. Из нас сформировали два отряда. Один направили под Иваново, в училище, где готовили штурмовиков. А второй отряд — в истребительную авиацию, в город в ста двадцати километрах за Саратовом – Красный Кут. Там находилось в эвакуации Качинское авиационное училище. В этой местности степь, прекрасные условия для полетов. В этом училище было примерно две тысячи курсантов.

Надо сказать, что отношения в части были, в основном, товарищеские, выручали друг друга: так во время войны я курил, ребята делились табаком и папиросами. Чуваши, мордовы, люди еврейской национальности обосабливались, вели себя по отношению к другим скрытно. К «своим» они относились как к родным, а других чуждались. Среди нас были курсанты, родители которых работали на фашистов. Курсантов из таких семей отчисляли.

Порядки в части были жесткие. Помню, случилось такое нарушение – солдат не отдал честь офицеру. Его отправили в комендатуру и за нарушение устава дали четыре часа работы – дрова пилить.

Время ожидания летной учебы было долгим. С топливом дело обстояло плохо, материальная часть тоже изношена, истрепанные И-16 со старыми двигателями, которые требовали ремонта. Начальник училища – генерал-лейтенант, дважды Герой Советского Союза Денисов позвонил своим выпускникам в полк и договорился, чтобы они отдали запчасти от своих самолетов, которые не эксплуатировались. Сформировали группу из пяти человек для этой работы в действующий полк в Карелию. Я попал в нее.

Приехали мы в Архангельск, лесом пешком двенадцать километров еще пришлось идти. Командир полка встретил нас и сказал: «Занимайтесь своим делом, но будьте готовы, к нам идет эшелон новых самолетов». А у них самолеты были ЛаГГ-3, старые, потрепанные.

Помню, нас поднимали, идти за бурьяном, чтобы завтрак готовить. Уходили в степь, а назад возвращались где-то часа в три-четыре страшно голодные! Давали только хлеб с собой. Больше нечего было дать. А в четыре часа, быстренько разогревали котлы, готовили — был и завтрак, и обед. Еще по норме положено было мясо. А заготавливали его в Казахстане. Давали нам мясо верблюдов. Верблюд у них – кормилиц, работник, и транспорт. Убивали, от которых никакого толку нет, — больных, старых. Этим мясом нас и кормили. Представьте себе, взять в рот резину, пытаться ее кусать, жевать не получается. Только вот так пожуешь, пососешь и выплюнешь.

Нас инструктировал техник звена, он говорил, какие запчасти можно забирать. А наше дело — крутить шурупы. Как-то приходит инженер действующего полка и говорит:

— Давайте, всех на погрузку новых самолетов.

Мы говорим:

— Нас же прислали сюда по делам училища?!

— Ну, что спорить со мной будете?

Пошел к командиру. Командир полка вызвал нас и говорит:

— Некому грузить самолеты. А здесь они очень нужны. Помогите!

Пошли грузить. Грузили на лыжные платформы. На лыжах два скрепленных бревна, на которых установлена платформа. Трактор везет эту платформу, мы его сопровождаем, расчищая дорогу от снега. Таким образом, на базу мы перевезли тридцать самолетов.

После того, как доставили новые машины и закончили заготовку запчастей для самолетов, вернулись в училище. Думали: «Ну, тут без нас летать начали». Нет! Еще ни слуху, ни духу, так тянулось время. Узнали, что пока нас не было, два батальона курсантов набрали и отправили воевать под Сталинград — послали тех, кто после нас прибыл в училище. Надо сказать, что в летной работе важна хорошая подготовка и практика.

Как-то построили нас и говорят: «Требуется несколько десятков человек на судоремонтный завод в Саратов». Наше училище заказало жидкость для разогрева воды и масла, чтобы заливать в двигатели. Холодные двигатели не запускались. А рабочих на заводе – раз, два и обчелся, только старики остались и женщины. По этому заданию опять я попал в группу трудиться в тылу!

Жили мы на берегу Волги, в двухэтажной брандвахте. Через месяц был налет вражеской авиации на Саратов. Утром говорят: «Срочно всех курсантов на восстановление завода». Направили, приезжаем и видим такую картину: крыши нет, цеха разрушены. Завод в мирное время выпускал комбайны, а во время войны — самолеты Як-3. Когда восстановили цеха завода, вернулись заниматься делами училища. Так я проработал там полгода.

В училище опять занимался теорией уже, наверное, в третий раз теоретический курс прошел от начала до конца.

Прислали к нам шестьдесят человек польских офицеров обучать летному делу, готовить из них летчиков. Они занимались отдельно; ходили перед занятиями и после занятий в церковь. С нами контакта никакого не имели. Только иногда когда были какие-нибудь торжества в клубе или кино показывали. Первая картина, которую нам показали, — «Серенада солнечной долины».  Впервые в американском комедийном мюзикле «Сестра его дворецкого» услышал романс «Калитка», который мне очень понравился.

Мы у них однажды в клубе спросили:

— Будете помогать бить немцев?

— Нет, будем готовить своих летчиков. Нас на фронт не пошлют.

Поляков подготовили, передали им шестьдесят самолетов Як-3 и отправили на Родину.

Когда сообщили, что война кончилась, я был в карауле. В 1945 году в училище оказалось много курсантов, которые не имели летной практики, всех распределили по эскадрильям и начали проверять способности. У кого получались полеты – оставляли; у кого не получались – отчисляли. Меня оставили. Отлетал на учебных самолетах, потом перевели в эскадрилью, где уже были боевые самолеты. Во время полетов случались трагедии. Помню, как летчик-курсант заходил на посадку и вдруг вспыхнул. Он резко дал газ, а баки подтекали, языки пламени вспыхнули из двигателя, самолет вместе с летчиком сгорел как свечка. Это был мой друг – Федя Червяков из Москвы.

После окончания училища, меня послали на год в высшую школу инструкторов, в Грозный. Шел 1947 год. Приходилось опять учиться, кроме летной подготовки на более современных самолетах, с нами проводили занятия по педагогике. Грозный расположен между Сунженским и Терским хребтами. На этих хребтах после войны оставались базы чеченских бандитов. Мы летали на больших высотах, нас они не трогали. А у штурмовиков было несколько случаев, когда по ним оттуда стреляли. Дошло до того, что выделили отряд бомбить эти базы.

После окончания курсов я приехал в качинское училище, проработал инструктором целое лето. В это время приехали туда представители из части и начали предлагать переехать к ним в часть летать на новых реактивных машинах. Мне это было интересно, и я согласился. Как оказалось впоследствии, для чего они нас приехали агитировать – нужны были летчики для спецзадания.

В 1949 году поехал в Кубинку. К этому времени я уже был женат. Жена сначала возражала. Объяснил ей, что условия в училище не очень хорошие, а в частях будет отношение лучше, а здесь относились как к бывшему курсанту.

В Кубинке от станции до аэродрома шли пешком. Смотрим, едет «Победа», и вдруг застряла. Вышел оттуда Иван Никитович Кожедуб. Я помог вытолкать машину из сугроба. Когда добрались до места, нас поселили в общежитие, в гарнизон. Начали интенсивно изучать технику, особенности пилотирования реактивных самолетов, и через два месяца уже начали летать. Я быстро освоил новые машины. Впоследствии участвовал в трех парадах над Красной площадью: во время первомайских праздников, в День Воздушного Флота. Принимал участие в учебно-боевых маневрах в Калинине [2]. Кстати, Алексей Анастасович Микоян [3] был у меня ведущим, я у него – ведомый.

В декабре собрали нас по тревоге, сообщают: «Отправляем вас в командировку». Разделили полк на две части, половину оставили, а вторую половину, в которую попал я – в «командировку» в этот же день. Никто ничего не объяснял. Сказали только попрощаться с семьями. Посадили нас в вагоны, едем, проехали Свердловск, Байкал, Иркутск. На Байкале вышли, хотели искупаться, но вода холодная как лёд! Попробовали свежего омуля – всё это осталось в памяти. Смотрим, сибирская водка, шестьдесят градусов! Любители купили. Подъехали к границе, выгрузились в китайский эшелон до г. Аньшань.

Прибыли на место, нам выдали карты, задали курс. Никто ничего не понимает, что происходит. Через день-два – распоряжение: «Все, кто имеет опыт инструктора, оставляем здесь готовить китайских летчиков, а остальные по самолетам и на границу с Кореей в Юань-Дунь». Мы уже слышали, что в Юань-Дуне шла война, понимали, что там придется принимать участие в боевых действиях. Американская авиация имела здесь большое преимущество. У корейцев не было летчиков, которые умели летать на реактивных самолетах. У них тогда не было реактивной авиации, были только наши отечественные – Ла-5, Ла-9.

Начали обучать китайцев. Они понимали русский язык, учились какое-то время в России. После проведения обучения наш полк объединили для боевых вылетов. Кабины летчиков оборудованы радио, слушаем, наблюдательные посты передают шифровку: «Группа бомбардировщиков идет бомбить мост». Первым поднимается встречать их полк истребителей Кожедуба. У истребителя три пушки — достаточно для того, чтобы щепки полетели от бомбардировщика. Если истребитель заходил, боялись, сбрасывали бомбы и уходили, только чтобы не попасть под атаку.

Нас подняли, предупредили: «Вражескую группу сопровождают истребители. Будьте внимательны». Наша четверка поднялась, набираем высоту, идем на максимальной скороподъемности. С земли передают: «Еще идет группа, атакуйте бомбардировщиков!» Наша четверка впереди заходит для атаки. А в это время по нам открывает огонь, как мы их называли, «истребитель-шут». Открываем ответный огонь. Он в прицеле, я лавирую так, чтобы не попасть очередью по своему ведущему. Смотрю, этот «шут» перевернулся и пошел вниз. Я за ним. Мой ведущий тоже переворачивается и спускается вниз. Я подлетаю ближе и вопросительно жестикулирую: «Приказ же атаковать бомбардировщиков». Он выравнивает самолет и показывает, что с машиной плохо и пошел на снижение, на посадку. Но по нему никто не стрелял! Я начал набор высоты, посмотрел – у меня топливо заканчивается, надо самому идти на посадку. Летчику потом за преждевременную посадку сделали внушение, но это уже не Отечественная война была, поэтому ничего серьезного ему не было.

Среди нас был летчик с Украины. Он время от времени говорил: «Ах, Украина! Из нее все жилы, все соки Россия вытянула». Он говорил, что они кормят всю Россию. Самое главное, что осталось от Степана Бандеры там – эта идея самостийной независимой Украины. Эту же идеологию проповедовали некоторые наши руководители страны, например, Н. Хрущев. Теперь анализируя прошлое; думаю так: Хрущев для чего Крым, Николаев, Одессу, Донбасс, Херсон, Харьков отдал Украине? Он говорил: «Надо поддерживать Украину!» Похоже, он хотел там стать царьком, на всякий случай. Хрущев сократил авиацию, военно-морской флот, надеялся на ракеты. Люди нужны! Людьми всё делается, а не ракетами!

Известно, что во время войны западные украинцы активно сотрудничали с немцами. Бандеровцы полностью перешли на сторону фашистов! Сейчас Киев заняли люди с западной Украины — чехи, венгры, поляки. Когда в советское время мы с женой отдыхали в санатории во Львове, массажистка жене моей говорила: «Сейчас приезжает пролетариат из Советского Союза: кто конфетку, кто шоколадку даст. А пан – поляк, когда был здесь, перстенек подарит, браслетик, ожерелье». Они давно там против нас.

Из наград у меня за Отечественную войну только медаль за победу над Германией. Других наград нет. Я же не участвовал на передовой. Мне свое досталось, но не будешь доказывать, по своей воле так сложилось или нет.

[1] Теперь г. Новомосковск, Тульская область.

[2] Ныне г. Тверь.

[3] Алексей Анастасович Микоян — генерал-лейтенант авиации, заслуженный военный лётчик СССР.

Записала Татьяна Алешина
для www.world-war.ru