Главное — выдержать курс и время

В августе 1944 года мне было приказано: четверкой штурмовиков нанести бомбоштурмовой удар и потопить баржу в самой городской черте города Тарту, у моста. (Бар­жа может закупорить выход из Чудского озера флотилии.) Вылет через 20 минут. Прикрытие: пара истребителей Як-76. Ведущий прикрытия — майор Алешин. Погода: об­лачность 10 баллов, дождь, нижняя кромка облачности — 800-1000 метров.

Як-7

Я понимаю командование: оно отобрало в мою группу опытных летчиков, воевавших на штурмовиках Ил-2 не только днем, но и ночью. Придется лететь в облаках до це­ли. До Тарту больше 120 километров. Из них больше половины — за нашей линией фронта. Противник может на этом длинном участке засечь полет нашей группы и передать эти сведения на аэродромы истребителей в Раквере, что север­нее нашего маршрута полета, и в самом Тарту, где аэро­дром восточнее города. На этих двух аэродромах бывает до 40 новых истребителей «Фокке-Вульф-190″.

Слышал я, что там есть и четырехпушечные машины и что среди летчиков — выпускники берлинской школы воз­душных снайперов. В их числе и командир группы, располо­женной на этих двух аэродромах. На его счету, вроде бы, учитывая бои в Испании, Франции, Польше, в проливе Ла-Манш и на нашей территории, к середине лета 1944 года числится 112 сбитых самолетов. Я сам недавно расписывал­ся на разведсводке, включающей эти данные. Это на бума­ге, а если придется «знакомиться» в воздухе, на территории, занятой противником? Но уже прошло 20 минут.

Раздумывать некогда, и мы взлетаем, одновременно строим клин звена. И не выполняя круга над аэродромом, с ходу, на бреющем полете, берем курс на запад. Пара истребителей майора Алешина рядом. Никаких радиоперегово­ров. Впереди дождь. Пора набирать высоту.

Через несколько минут группой в полном строю, не уменьшая дистанцию, врезаемся в облака. Дождь хлещет. Бьет. Сечет. Но мы идем с открытыми кабинами. Главное — выдержать курс и время.

Пройдено шесть минут. Значит — 30 километров. Прой­дено 18 минут. Значит — 90 километров. Где-то слева впере­ди цель. Я собираюсь уводить группу из облаков вниз. Тем более что началась болтанка.

Ведомые как на волнах: то падают вниз, то взмывают вверх, но не особенно сильно. А вот треск в наушниках под­сказывает, что где-то рядом гроза. Грозовые разряды.

И тут, по закону подлости, облака и дождь уносятся ку­да-то назад. Сквозь верхние облака сияет солнце. Прямо по курсу Эмма-Иыги. Красные крыши Тартуского универси­тета. А еще ближе — взлетная полоса аэродрома, по кото­рой разбегается на взлете пара «Фокке-Вульф-190″. Как оценить — опоздали они со взлетом или успели? Вернее, что делать? Пикировать на самолеты и сбить их пушечным ог­нем на отрыве от земли? Могу. Разбил же я недавно за один день три буксируемые цели-конуса на учебных стрельбах. Бить? А кто будет тогда бить вон ту баржу, выходящую из-под моста? Это моя цель. Подбитая баржа закупорит выход из Чудского озера отряду немецких десантных барж, огне­вая мощь которых равна 60 танкам, и я не имею права не атаковать ее здесь и сейчас.

Меня раздирают противоречивые мысли, а штурмовик мой уже сам нацелился на баржу. Я успеваю предупредить стрелка о взлетающих самолетах и открытым текстом по радио — ведомых и истребителей. Как мало секунд остается до завершения атаки! И как хорошо было бы, чтобы она уже окончилась и я не отвечал бы за нее больше перед са­мим собой!

Цель растет на глазах. Два мои тяжелых реактивных снаряда врезаются в баржу. На опасно малой высоте сбра­сываю четыре стокилограммовые бомбы. Если бы они па­дали на твердую землю, а не на воду и в болотистый берег, то риск подорваться на своих же бомбах был бы велик. Я этого не понимаю, да и некогда думать об этом, потому что Петя, воздушный стрелок, бьет из своего тяжелого пу­лемета Березкина длинными очередями. А он не такой, чтобы тратить патроны зря, — ведь он сам бывший летчик-истребитель. Летал на И-15 и на И-16. Петя знает свое дело, он может не только стрелять, но и подсказать мне, ку­да и когда уклоняться от атакующих сзади истребителей. Сколько раз он так выручал нас, и мы маневром и огнем опережали противника.

Один есть! Врезался в землю! Это Петина работа. Еще перед атакой я почти механически оглядел про­странство и, кроме взлетающих, не увидел в воздухе ника­ких самолетов. «Неужели проскочим?» А машина уже сама прижимается к земле, чтобы нас не атаковали с самого не­защищенного направления — снизу. Левый разворот. Мы уже опять в строю. В плотном, как до атаки. Только пер­вый правый ведомый Коля Семерников чуть проскочил.

Но что это? В строю краснозвездных, на дистанции 12-15 метров от Коли, рядом со мной — одна машина с кре­стами.

Мы несемся на бреющем прямо в грозу, где сверкают молнии. Может, поможет гроза. Эта минута запомнилась мне на всю жизнь. Рядом спра­ва летит немец. Его пушки нацелены на выскочившего все­го на десяток метров вперед первого правого ведомого Ни­колая Семерникова.

Немец гримасничает. Он кричит, говорит по радио. Яс­но, что он вызывает помощь, дает свои координаты, об­становку. Мелькает надежда, что грозовые разряды глу­шат передачу. Надежда слабая. Немец видит в зеркале заднего обзора над головой, что на расстоянии двух корпу­сов его самолета застыл майор Алешин с нацеленными на него пушкой и двумя пулеметами Березина. На такой близкой дистанции эти пулеметы пробивают броню до 14 миллиметров. Никакая бронеспинка от залпа с трех стволов не спасет. Но почему молчит стрелок Николая? Ах, вот оно что! Сержант Фильцев поднял ствол пулемета вверх и на виду у противника, в 15 метрах от него, ремон­тирует что-то в пулемете. Копается! Такой момент, мо­жет, единственный в жизни! Я чувствую прилив непонят­ной и незнакомой мне волны не то жалости к стрелку, не то гнева на него же. Мой Петя говорит: «Я снимаю пуле­мет с турели и буду бить с рук!» Я понимаю: немец рядом точно справа, а пулемет нельзя повернуть под углом 90 градусов на турели. Мы мчимся над верхушками де­ревьев. Снизу к нам не подойти. Я спешу осмотреться: нет ли уже поблизости самолетов противника? Немец рядом. Кричит что-то по радио. Майор молчит. Впереди болото. Николай все-таки на несколько метров приблизился. Он видит меня — и это решает все.

Конец леса. И мы ныряем к камышовым зарослям бо­лота. Все четыре штурмовика, разом. У нас хорошая сле­танность. Раз, два. Только раз-два. Немец не успевает стать точно в хвост Николаю. Он ведь спрятался за него, и Але­шин не мог стрелять из-за риска попасть в своего. И немец оказался всего на полтора метра выше штурмовика. Хлест­нула тройная огненная струя над головой Николая и его стрелка Фильцева. Я это вижу боковым зрением, так как смотрю на землю, она в десяти метрах всего. Голос Пети: «Есть второй! Упал в болото». Мгновенно врезался в него. Ему-то и падать было по времени, может, одна секунда или меньше.

Но где погоня? Минуту-две веду группу в грозу. Потом поворачиваю влево к реке. Вот река. Та самая, где мы но­чью искали на лунной дорожке спрятанные у берега кораб­ли Чудской флотилии, уничтожить которую приказано на­шей 9-й штурмовой дивизии.

То было ночью, а сейчас, днем, мы видим картину: на широком речном плесе красиво идет корабль. Не тупоры­лая десантная баржа, а остроносый, с высокими надстрой­ками красавец. Я еще стараюсь соблюдать радиомолчание и молча выхожу в атаку. Только в последнюю секунду заме­чаю, что слева на меня валится левый ведомый Миша Хар­ламов. Он хоть и рекордсмен СССР по парашютному спор­ту, но сейчас он мой подчиненный. Он тоже молча выходит в атаку. Вдвоем мы над одной целью должны вот-вот столкнуться. Миша отворачивает влево над моей головой. Я ухожу вниз вправо, в последнюю секунду до столкнове­ния. Красавец корабль благополучно следует своим курсом. Несемся к устью реки, где батареи противника. Их видно хорошо. Они не так замаскированы, как береговые батареи на островах Большой Тютерс и Бьерке. Бьем их пушки. Еще 40 километров над озером, и мы будем над своими.

Посадка. Красивая. Мы приземляемся строем на широ­кую грунтовую посадочную полосу. Оба истребителя садят­ся одновременно с нами. Заруливаем на стоянку. Соскаки­ваю на землю: «Экипаж, ко мне!» — и добавляю: «Фильцева ко мне!» Выговариваю с поднятым кулаком. Кажется, я еще и похлопываю по кобуре пистолета. Фильцева нет. Он убежал в лес. Летчики и стрелки окружают меня. Доклады­вают. Кое-кто нервное напряжение разряжает смехом, шуткой.

Среди нас замечаю незнакомого капитана. Он, не сказав мне доброго слова, расспрашивает о чем-то моих ведомых и их стрелков, что-то пишет в блокноте. Это мне мешает восстановить картину боя. Ведь я мало, что видел из того, что творилось сзади, за хвостом моего самолета. Петя мне еще не все рассказал. И я не очень вежливо предлагаю ка­питану отойти подальше. Подходит майор Алешин. Я кида­юсь к истребителю. Волна признания и благодарности ох­ватывает меня. Мы крепко жмем друг другу руки. Я подпи­сываю ему подтверждение о сбитии вражеского самолета. В этом боевом эпизоде вроде все ясно. Ясно, немец попал в безвыходное положение. Но он смело дрался, проявил сме­калку — прятался от нашего истребителя за хвостом нашего штурмовика. Он до последней секунды вызывал, как Неи­стовый Роланд, помощь. А помощь была рядом, в несколь­ких километрах. Летчики и стрелки продолжали шутить, и капитан опять подошел к нам, когда я ушел докладывать командованию о выполнении задания. Уходя, я поймал рас­терянный и виноватый взгляд Миши Харламова. Ведь мы чуть не столкнулись над целью. Вот был бы подарочек про­тивнику!

Статья капитана-корреспондента в газете «Летчик Бал­тики» меня покоробила. Там были такие перлы: «Ведущий правильно рассчитал, что противник под дождем не успеет зарядить оружие. Поэтому истребитель не стрелял по на­шему самолету с близкой дистанции и был сам сбит».

Через полгода, уже в 1945 году, в Моздоке, на Высших офицерских курсах, еще до присвоения «Героя», ко мне по­дошел красивый капитан с четырьмя орденами Красного Знамени и Отечественной войны I степени, командир эс­кадрильи 8-го гвардейского полка 11-й штурмовой дивизии, прибывшей с Черного моря на Балтику летом 1944 года, Борис Морозов. Подошел с такими словами: «Так это ты — Батиевский? Слушай! Как же тебе не стыдно. Значит, ты рассчитывал, что противник не успеет зарядить оружие»? Это была невольная месть корреспондента. Он услышал от кого-то из наших шутку, что зенитки по нам не стреляли, так как мы выскочили из завесы дождя и противник не ус­пел зарядить оружие. Шутка. А капитан приписал мне эту глупость всерьез. Значит, надо мной хохотала вся крылатая Балтика, как над тупицей, да еще и нахалом! Этот эпизод я помню 58 лет.

Он живет в памяти из-за той несправедливой статьи во­енного корреспондента. Что с него взять? Он, возможно, хотел приписать мне такой талант предвидения, что позво­лял мне строить расчет на разгильдяйство противника. А так не бывает.

Источник: Ветераны Арбата: воспоминания. — М. Наука, 2002.