Финишная прямая на пути к передовой

Георгий Владимирович Смирных, директор спецшколы ВВС в г. Свердловске, фото 1951 г.

ОПРОС – отдельный полк резерва офицерского состава – располагался в самом городе. Прибыл, нашел канцелярию, представился, предъявил документы – и старые и новые. Какой-то писарь заполнил на меня огромные анкеты, выдали талоны на питание в столовой (после сдачи госпитального аттестата) и получил указание остановиться «где-то неподалеку» и сообщить в штаб свой адрес. В столовой встретился с такими же, как я, «искупившими вину», а также несколькими увешанными боевыми наградами офицерами. Тогда уже награждали не то, что в начале войны и, встретив в полку бывшего начштаба нашего батальона, я поинтересовался, нельзя ли и мне получить за тот бой награду. Он сделал многое – оформил характеристику, опросил свидетелей, но дело дальше не двинулось – батальон уже сдал дела по нашему набору и переместился в полосу другого фронта. В то время я долго жалел, что не мог надеть «Красную Звезду» или «Отечественную войну»…

Коллега-политработник пригласил меня разделить с ним хату – он был ярым преферансистом и искал третьего игрока. В чистеньком домике двух интеллигентных дам я получил отдельную комнату! На старом диване мне постелили белье, и я был обрадован еще больше, увидев приличную библиотеку. Посетил я и уже открывшуюся городскую баню и, от души помывшись, расположился на диване и открыл первый том полного собрания сочинений Шекспира. Это было верхом блаженства – чистый, сытый, в теплоте, да еще и с хорошей книгой в руках. Занятия в полку были, но проводились нерегулярно, скорее всего, какие-то отдельные лекции. Засадить офицеров-фронтовиков за учебники было трудно, да и командование не особо пыталось это сделать. Наша кампания частенько играла в преферанс. Хотя жили в самом городе, воспоминаний особых ни о нем, ни о Днепре не осталось. Да и ходить по городу разрешалось только по увольнительной, которую в полку можно было получить с большим трудом. Хотя настоящие фронтовики открыто манкировали штабные указания и все время проводили в городе.

Тут-то и произошло событие, которого я так долго ждал. На доске объявлений при входе в самое посещаемое в полку место – в столовую – я увидел распоряжение прибыть в штаб. Принял меня сам начальник штаба и с церемонией вручил мне 2 выписки – одну о присвоении мне воинского звания «майор», а вторую – о восстановлении меня в правах офицера. Первую справку у меня забрали в 240-м полку при введении единых офицерских удостоверений, а вот вторую я припрятал и сохранил. Вот сколько времени заняли эти проверки и контрпроверки! Как я радовался этим простым справкам и как я переживал! Но я еще не знал, что всю жизнь останусь «окруженцем», и все эти тыловые герои, «дистрофики» (как их звали за огромные животы) будут с удовольствием топтать меня при первой возможности. Так мы, сотни тысяч ни в чем не повинных, заплатили за ошибки Верховного, о чем полушепотом скажут лишь 30 лет спустя и не с партийной трибуны, а только в мемуарной литературе. И вот били нас и немцы, били и свои…

Хватит об этом – история оправдала победителей! Но у меня, оправданного офицера, остался вопрос восстановления партийности. Партбилет у меня был, все проверки я прошел, казалось, уплати партвзносы и вопрос закрыт. Но я понимал, что партийные вопросы так не решаются. Опять приходилось ждать.

Итак, оставался последний этап на пути на фронт, финишная прямая… В какой-то день все офицеры получили уведомление о перемещении полка в Кривой Рог, выдали нам сухой паек на дорогу, дали ориентировочную дату прибытия и … старшие офицеры самостоятельно определившись в группы, двинулись на запад. Из нашей небольшой группы «6 майоров» помню лишь бакинца (кажется, его фамилия была Алексеев) и переаттестованного в майоры батальонного комиссара Веселова. Бакинца знали практически все из-за невероятного по тем временам «номера» — он взял и сгонял в Баку на свидание с женой! И ведь обошлось, никто его не предал, не попался он особистам, а ведь легко могли обвинить его в дезертирстве! Но он и сам маялся до отправки – проскочит, не проскочит, а жену он видел только один день…

Ох уж эти тыловые дороги! В путь мы отправились, удовлетворенные по 3-й дорожной норме… В памяти полностью она не сохранилась, но, приблизительно, состояла из 600 грамм хлеба, где-то грамм 120 кукурузной муки, сколько-то хлопкового масла (а куда его налить?!), немного сахара и еще пары баночек консервов (те же крабы, заменявшие мясо). Причем все это «богатство» выдавалось дня на три, а то и на пять… Если повара в столовых часто еще могли что-то из этого сотворить, то самому из этих продуктов приготовить было и невозможно, да и негде. Сухой паек был съеден в первый же день, за исключением хлеба. Так что передвигались мы на своем привычном «транспорте» Н-2 (две ноги) по … «бабкиному аттестату»… Что это такое, придется вкратце поведать. Шли мы, правда, по довольно богатым районам – в 1941 году немцы быстро их захватили почти без нашего сопротивления, а в 44-м еще быстрее драпанули от стремительного наступления наших войск. Так что хутора стояли нетронутые войной и продукты у населения были. Ходили слухи, что скрывать, что у молодых лейтенантов обилие утреннего угощения у сердобольной жинки зависело от «ночного поведения». Оплата, так сказать, «по труду». Во всяком случае, я знал одного лейтенанта, который по возвращении из госпиталя гордо доложил, что «по пути заработал массу благодарностей от местного населения»… Ну а в случае с 6 немолодыми уже майорами, подход был другой. Надо было найти хату со стариком — «дедком», который слаб на разговоры. И вот оказав уважение и «побалакав», можно было рассчитывать, что старик даст команду своей половине продемонстрировать свои кулинарные способности.

Но в память запал один курьезный случай из того путешествия. Вечереет… подходим к хутору и слышим оживленный гул из одной хаты. Заходим во двор, присаживаемся и меня направляют «в разведку». Захожу. Хата полна народа, преимущественно одни старики и старухи, но тут в центре замечаю пышущую здоровьем дивчину и какого-то, скажем явно колченогого, молодого парня (ясно, полевой военкомат уже поработал и забрал всю молодежь подчистую). Свадьба! Неожиданного гостя, да еще и майора, встречают восторженно. Тут же появляется стакан молодого вина, освобождается место рядом с молодыми и передо мной появляется тарелка с обильной закуской. Не теряя времени, произношу приличествующий случаю тост и окунаюсь в гостеприимство… Отворяется дверь и появляется второй майор, также встреченный подобающе, но когда в хате появляется пятый… напряженную тишину прерывает лишь вопрос хозяина: «А сколько ж вас там еще, в сенях-то?». Но, однако, узнав, что еще только шестой и последний, дед смиряется и идет откупоривать очередную баклажку винца.

В Кривом Роге сначала разместились в какой-то хате на близлежащем хуторе. Это запомнилось только потому, что хозяйка попалась просто прекрасная, да еще и тем, что накормили нас там мясом. В тылу мясо — вещь просто исключительная, а тут при отходе немцы гнали стадо коров, рядом упали несколько наших снарядов, погонщики скот бросили и убежали. Население же не растерялось и быстро развело уцелевших буренок по домам, а мясо убитых поделили. Живых коров отобрали в колхоз, мясо же осталось… Надо знать, что на Украине ледников нет, мясо долго не выдерживает, а тут мы как раз и пришли… Одним словом, к дежурной баланде в офицерской столовой прибавились домашние отбивные.

Опять что-то ждали, но уже через несколько дней я был вызван к кадровикам и получил назначение в отдел кадров 8-й Гвардейской армии. Вместе со мной разыскивать Армию отправились еще 5 майоров – повторилась история с 6-ю майорами, только в другом составе. Из нас уже официально создали команду, выдали улучшенный сухой паек и продаттестаты и спровадили «куда-то в район Одессы». Опять пошли, догоняя линию фронта. Кормились чем попало, но и на этом отрезке пути хутора попадались нам зажиточные и не попорченные войной.

В Одессу пришли на второй день после ее освобождения. Поближе к центру нашли большой двухэтажный дом и самовольно в нем разместились. Встретили нас жители, правда, хорошо, но … городская беда была остра как никогда – ни воды (немцы при отходе взорвали водовод), ни продовольствия. С утра отправились искать комендатуру, но и там мало, чем могли помочь – войска развили такой темп наступления, что обозы отстали далеко … нам от этого было не легче. Комендант порекомендовал пойти на базар. Но тут очередная загвоздка – в полку нам выдали сберегательные книжки, а не живые деньги. Получить наличные в только что освобожденном городе негде.

Но на базар отправились и то, что мы увидели, долго еще стояло в наших глазах. Вспомните описание Сорочинской ярмарки у Гоголя и переведите все это на современные продукты, да еще удвойте-утройте! Чего там только нет! Мяса, колбасы всех сортов, консервы любые (и что интересно – помимо немецких и румынских, в продаже уже и наши!), сдобы, сладости… До сих пор не могу забыть огромный свадебный торт в какой-то частной кондитерской! Но перечислять просто не стоит. И что интересно – все баснословно дешево. Пример — в Кривом Роге мы купили литр дрянного самогона для того, чтобы отпраздновать направление на фронт и обошлось нам это в 6 тысяч рублей, а здесь, после перевода по курсу 1 румынский лей – 1 рубль, прекрасный коньяк стоил 12 рублей, а литр отличного виноградного вина – 4-6 рублей. А мы – видит око, да карман пуст!

Эх, все равно война есть война, и я решаюсь продать свои швейцарские часы, подаренные на прощание мне Зименко. Тем более что визит в комендатуру завершился предложением «прийти завтра». Но поход на рынок просто озадачил – часы, за которые мне в Кривом Роге предлагались 10 тысяч, здесь готовы купить лишь за 100 рублей. Такого разбазаривания нехитрого скарба я не потерпел и мы с опущенными носами вернулись на постой. А там по двору ходит гоголем капитан, получивший назначение в тыл нашей Армии. В город только что явился. Слово за слово, и я предлагаю ему купить часы. Он только глянул на них и пришел в восторг: «Беру! Сколько?». Переглянувшись с коллегами, отвечаю «три тысячи», он достает из нагрудного кармана толстенную пачку денег, отсчитывает 3000 рублей, не забывая еще и благодарить меня! Деньги получены, и мы честно признаемся, что на базаре такие можно купить рублей за 150. Но наш новый знакомый на нас не в обиде. Надо признать, что тысячу я зажал и до конца войны держал ее в нагрудном кармане. Но такой покупательной силы они нигде уже не имели!

И еще одно воспоминание об Одессе – поев, отправились на море, но знаменитую лестницу так и не посмотрели – побережье было густо заминировано, а, спустившись к воде, обнаружили, что она еще очень холодна. Зато на Дерибасовской я получил огромное удовольствие в парикмахерской! Частный мастер, увидев перед собой майора (по румынским меркам – большой чин!), буквально расшибся в лепешку, брея меня и приводя в порядок грязные волосы. Белоснежные салфетки, какой-то немыслимый одеколон, летающий мастер… все это осталось в памяти прочно. Помню также и его вопрос о будущем частного предпринимательства. Расстраивать его не хотелось, и я изобразил негу… А вечером мы попали в …театр! Героическими усилиями актеров, на пятый день после освобождения они дали хоть и не целый спектакль, но сценки из пары оперетт. Это был другой мир! Помню прекрасную Сильву и ее партнера … из рабочих сцены. Ни петь, ни двигаться он не умел и очень смущался. Но до таких ли мелочей нам было? Это был праздник, таковым он и запомнился.

На следующий день, получив-таки направление из комендатуры и какие-то деньги, мы еще раз заглянули на рынок. Но цены на нем уже были другие – одесситы есть одесситы…

Перечитал последние страницы и подумал, что не знающему военную обстановку может показаться, что уж очень много времени мне пришлось «отдыхать» в резервах и мало воевать. Веселая жизнь, так это или не так?

Во-первых, абсолютное большинство из нас стремилось «жить на фронте», а не «гнить на тыловой норме». Повторюсь еще раз – от нас это не зависело.

Во-вторых, уже официально подсчитано, что в той войне командиру взвода отводилось жизни на передовой – наступлении 2 недели, а в обороне – до месяца. Командир роты, соответственно, в среднем мог рассчитывать прожить на передовой до 2 месяцев, а комбат – до трех. Затем либо смерть, либо ранение, с последующим лечением по госпиталям и отсидка в резервах в ожидании назначения. Но это все усреднено. Назначенный к нам в 240 гв.сп заместителем командира майор был убит в первый же день на плацдарме за Днепром. Что говорить про простого солдата? Во время боев в Познани за замок Зигмунда Стрыя я получил пополнение – 80 человек. Через 2-3 дня в строю из них осталось менее десятка. Упомянутые мною ранее «чернорубашечники» вообще воевали один день… А ведь надо еще помнить о тысячах и тысячах погибших под бомбами еще на подходе к фронту… они, получается, вообще не воевали? Для большинства пехотных солдат первый бой становился последним…

В-третьих, бой – высшее напряжение всех физических и духовных сил человека, и для этого напряжения силы копятся чуть ли не всю жизнь. Вспомнить хотя бы пограничников 1941 года, которые погибли буквально в первые минуты войны, но именно они положили начало нашей Победы и убили первых врагов.

Так что пребывание в резерве – это естественное состояние командира-офицера на войне. Хуже другое (чему я был свидетелем неоднократно) – ранят человека, его подлатают и сразу же на передовую, потом снова и снова и так до тех пор, пока он не гибнет или не становится полным инвалидом. Что говорить, людей у нас в ту войну не берегли и за ценность не считали, особенно нас, пехотных…

Продолжение следует.

Материал подготовлен и передан для публикации внуком, полковником запаса
Игорем Александровичем Сабуровым