Два года в концлагерях Германии

Данный перевод выполнен в рамках сотрудничества проекта «Непридуманные рассказы о войне» и Сообщества Друзей Народа в Афинах (Греция). В архиве Сообщества собраны дневники и записи политических деятелей и представителей Церкви. Использование архива и перевод выполнен с разрешения сына маршала Александра Папагоса.

Александрос Папагос

Папагос, Александрос Леониду (9 декабря 1883 г., Афины, Греция — 4 октября 1955 г., там же) — греческий военный и политический деятель. Премьер-министр Греции с 19 ноября 1952 года.

Учился в Военной академии (Бельгия, Брюссель), кавалерийской школе в Ипре, в армии с 1906 года. В первую Балканскую войну офицер Генштаба, воевал в Македонии. Как сторонник монархической формы государственной власти, уволен в 1917 году, по восстановлении монархии возвращен в ряды вооруженных сил, воевал в Малой Азии против турок (в кавалерии), снова уволен в 1922 года, восстановлен в 1927 году. В 1934 году — командующий корпусом, в 1935—1936 годах министр обороны Греции, на каковом посту оказал содействие реставрации монархии. В 1936—1940 годы начальник генштаба, в 1940—1941 годы — Главнокомандующий во время Итало-греческой войны.

В 1949—1951 годы вновь Главнокомандующий (в гражданской войне с коммунистами), единственный в Греции полководец, получивший высшее воинское звание в ВС Греции — стратег (28 октября 1949 г.), что соответствовало званию фельдмаршала. Занимал пост Премьер-министра до своей смерти.

***

Мы находились в пути шесть дней и ночей. Всё это время мы совершенно не могли уснуть или хотя бы немножко отдохнуть: узкое помещение вагона не давало нам возможности лечь. Но повседневная пища, которую нам давали, была вполне сносной: консервы и чёрный кисловатый хлеб.

В Вене была часовая остановка, чтобы пересадить нас в другой поезд. Движение на станции Франц Иосиф было невообразимое. Поезда, переполненные военными, непрестанно прибывали и отбывали. Другое же скопление сил Вермахта оставалось на перронах, ожидая погрузки. Австрийской столице было предназначено стать центром снабжения юго-восточного фронта. По выражению немецкого коменданта, Вена была пружиной, которая выталкивала из резервов всевозможные запасы туда, где в них была нужда.

«Приехали! – объявил нам офицер-гестаповец, который получил нас в Белграде. – Там, на холме, крепость Кёнигштайм. Сейчас она используется как лагерь военнопленных. Вас везут туда».

Кёнингштайм – это древняя крепость XVI века, являющая собой величие своей эпохи. Отвесная скала, на которой она построена, делает её неприступной. Настоящее орлиное гнездо. В этой крепости в XIX веке был заключён первопроходец социалистических идей русский анархист Бакунин.

В Кёнингштайме находились в заключении очень многие генералы из разных стран: было сорок французов, среди которых Конде [1] и Буре, пять голландцев во главе с их маршалом Винкерманом. Со всеми ними за время нашего там пребывания нас связали узы дружбы. Общение и беседы с ними были весьма интересны. Французские и голландские генералы не упустили возможности похвалить героизм греческой армии во время войны с Албанией. Битвы в Корице, в Аргирокастре, в Клисуре, в Трембесине и на Пинде были им известны во всех подробностях, и мы испытывали чувство гордости за греческий народ, когда слушали их, говоривших об этом с неподдельным восхищением и энтузиазмом. Один из французских генералов сказал мне: «Сражения, которые дала греческая армия в горах Эпир [2] и в Албании, останутся навечно для всего мира, как ни с чем не сравнимый пример народа, который умел, как никакой другой, сражаться и погибать за свою свободу».

Эта искренняя оценка Греции и её мужественных бойцов утешила нас: значит жертвы народа не были напрасными и в совести союзников наша маленькая страна вновь явила себя поборницей свободы и национального достоинства.

Мы часто беседовали с маршалом голландской армии Винкерманом. Он объяснил мне, почему его страна не смогла выстоять более четырёх дней. «По причине подавляющего превосходства германской армии, – поведал он мне, – выброса парашютного десанта в тыл сражающейся голландской армии, но особенно ввиду мощной бомбардировки Роттердама и Амстердама – система обороны была мгновенно парализована». То же самое сказал мне позже и бывший начальник германского Генерального штаба и тогдашний заместитель командующего военной операцией по захвату Голландии генерал-полковник Гальдер. С генералом Гальдером мы встретились в концлагере Дахау. Он был арестован по приказу Адольфа Гитлера.

Не так давно из лагеря пленных Кёнигштайм совершил побег французский генерал Зиро, впоследствии активный участник Французского Сопротивления.

Побег генерала Зиро был легендарным. Расскажу об этом так, как мне поведали о том мои собратья по плену. До этого дерзкого побега французскому генералитету разрешалось выходить из крепости на два-три часа в день, но предварительно с них была взята подписка о том, что они не предпримут побега. Привожу эту историю, чтобы показать, что генерал Зиро не нарушил данного им слова чести. Он избрал такой способ, который не связывал его морально.

Как я уже описал, крепость Кённингштайм построена на вершине отвесной скалы, которая господствует над рекой Эльба. Неприступность окружающей крепость местности исключает всякую возможность спуска даже для самого смелого акробата. Решившийся на подобного рода предприятие обрекает себя на верную смерть.

Соратники генерала Зиро, побег был тщательно подготовлен, соорудили некое деревянное сиденье, привязали к нему верёвки и таким образом спустили генерала из крепости. Верёвки были получены частями в посылках, которые присылали французским заключённым, поразительно, что это ускользнуло от внимания проверяющих.

У подножия крепостной скалы Зиро ожидала машина. Генерал вскочил в неё, сменил свою одежду и отдал себя в полное распоряжение тех, кто математически точно рассчитал всю операцию этого исторического побега.

До дня побега генерала Зиро в Кёнингштайме было установлено дважды в сутки совершать проверку наличия заключённых охраной крепости: первая – в 8 утра и вторая – в 9 вечера. Зиро осуществил свой побег около 10 утра. А значит, с того момента вплоть до вечернего обхода, когда было обнаружено его отсутствие, прошло 11 часов. Побег был совершён в субботу.

Когда немец, комендант крепости, обнаружил исчезновение Зиро, он не сообщил об этом сразу вышестоящему начальству. Размышляя о тяжести своей ответственности, он попытался сам разыскать сбежавшего генерала и приказал прочесать окружающую Кёнингштайм местность. И только в воскресенье вечером, отчаявшись в своих тщетных попытках розыска, он доложил о случившемся в Берлин. Его отстранили от должности и наказали шестимесячным заключением в крепости.

Совершенно ясно, что за этим последовало: многочисленные органы Гестапо прибыли в Кёнингштайм, провели следствие, начали вести изматывающие допросы и определили ограничительные меры для заключённых: была введена ещё одна, третья, проверка; прогулки разрешались только группами и только в сопровождении немецких офицеров и охраны, а также было ограничено до минимального свободное перемещение заключённых внутри крепости.

Эти строгие меры действовали в течение примерно трёх месяцев, затем они начали ослабевать к великому облегчению заключённых. К счастью, именно в это время и началось наше там заключение. Нам были предоставлены чистые и просторные комнаты, разрешены прогулки по парку крепости и пользование биллиардным залом. Наши французские и голландские сотоварищи были страстными поклонниками этой увлекательной игры. А также, благодаря заботе французского генералитета, была составлена интереснейшая библиотека из уже имевшихся ранее книг.

Питание наше было больше похоже на спартанское: утром горный чай с минимальным количеством хлеба, варёный картофель в обед и вечером горный чай – уникальная диета по авитаминизации организма. Часто нам давали варёное пшено. В такой день птицы грустно смотрели на нас, потому что мы поглощали их еду. Чтобы они не были в обиде, мы бросали им часть от нашей доли, и таким образом продолжалась уже общая трапеза людей и птиц.

Но вскоре наше питание улучшилось, потому что наши французские соузники стали давать нам различные продукты из посылок Международного Красного Креста, что очень тронуло нас. На самом деле очень трогательно, когда кто-то в таких тяжелых условиях ограничивает себя, чтобы помочь своему товарищу по заключению. В начале второго месяца нашего пребывания стали приходить и наши посылки. Это было радостным событием для всех нас. Мы внимательно исследовали их содержимое, всё пробовали с таким чувством, что нам было подарено нечто поистине бесценное.

Дни проходили монотонно, и наша жизнь шла своим чередом. Отрезанные от внешнего мира, мы пребывали в неведении относительно реально разворачивающихся событий международной военной обстановки. Мы могли читать только немецкие военные сообщения, а это все-таки недостаточная осведомлённость. Доходили до нас и всевозможные слухи, но это были только лишь слухи, ни на чём не основанные и ничем не подтверждённые.

Неожиданно в начале октября 1943 года, когда шел уже третий месяц нашего заключения в Кёнингштайме, комендант крепости полковник Эсельман объявил нам, что мы должны в течение двух-трёх дней приготовиться к переезду в другой концлагерь. Дать какую-либо дополнительную информацию он отказался.

Эта дурная весть была подобна взорвавшейся бомбе, ибо перевод касался только нас, греческих военных, а не всех заключённых. Мы поняли, что положение наше ухудшилось. И, действительно, оно ухудшилось до такой степени, что потом мы с сожалением вспоминали о нашем трёхмесячном пребывании в Кёнингштайме.

Но что стало причиной принятия в отношении нас такого решения? Окончательный вывод, к которому мы пришли, заключался в том, что причиной нашего внезапного перемещения стал я, или, точнее, моя беседа, которая произошла по просьбе наших соузников – французов. В той моей речи, продолжавшейся три часа, я говорил о героической борьбе Греции, о вероломном вторжении, которому мы подверглись от фашистской Италии, и подчеркнул бесчестность немецкой политики в отношении к нам.

Позже я узнал, что многие были расстреляны в концентрационных лагерях и по менее значительным причинам. Например, русский генерал был повешен, потому что в разговоре выразил своё мнение, заключавшееся в том, что Германия проиграет войну. За подобное же высказывание заплатил своей жизнью и бельгийский полковник.

Как только стало известно о нашем отъезде, французский генерал Буре, как высший по званию среди прочих заключённых, в присутствии всех своих соотечественников обратился к нам с тёплой приветственной речью. Он подчеркнул, что все они были чрезвычайно счастливы и горды тем, что удостоились знакомства с полководцами, которые привели к победе героическую греческую армию. Он выразил искреннее сожаление от лица всех своих соузников по поводу нашей внезапной разлуки и пожелал нам удачи.

В ответ я поблагодарил его за добрые слова, подчеркнув, что мы сохраним добрые воспоминания о трёхмесячном совместном пребывании и общении в заключении, и пожелал скорого освобождения и счастливого окончания общей союзнической борьбы.

Девятого октября 1943 года нас привезли поездом в концлагерь Ораниенбурга, что в двенадцати километрах к северу от Берлина. В нём были собраны люди из разных стран, но они не являлись военнопленными. Лагерь охранялся эсэсовцами. Не могло быть никакого сравнения с крепостью Кёнингштайм.

Ораниенбургский концлагерь состоял из бараков, которым не видно было конца. Во избежание любой попытки побега он был обнесен двумя или тремя рядами колючей проволоки, через которую был пропущен электрический ток. Помимо этой внешней колючей проволоки, существовали и внутренние подобные ограждения вокруг бараков.

Нас бросили (в полном смысле этого слова) в один узкий и длинный барак, разделённый на пять микроскопических клетей, с одной комнатой посередине. Эта комната была одновременно отхожим местом и умывальной.

Вокруг нашего барака, на расстоянии примерно десяти метров от центра, возвышалось ограждение из металлической сетки высотой полтора метра. На четырёх сторонах этого ограждения были изображены на деревянных дощечках черепа. Их отвратительный вид заставлял заключённого вспомнить о предостережении коменданта концлагеря, что «снайпер выстрелит без промедления в каждого, кто попробует преодолеть эту преграду».

На расстоянии трёх метров от первого ограждения было второе, намного более высокое, под электрическим током. И вокруг этого проволочного ограждения – стена высотой примерно в три с половиной метра, а поверх неё – проволока под электрическим током. В углу этой стены находилась караульная вышка со снайпером, высотой в пять с половиной метров, оснащённая мощным прожектором, который часто ночью освещал нашу деревянную лачугу.

В этом огромном концлагере содержали видных политических деятелей Европы вместе с военными высоких рангов и интеллигенцией. Тут же были и обычные взломщики, воры, евреи, саботажники, разведчики всех национальностей, даже немцы-антифашисты.

Условия нашего пребывания в Ораниенбурге были ужасны во всех отношениях. Всякое общение между заключёнными было запрещено. Также было запрещено известить наши семьи о нашем новом местопребывании. Но чудовищнее всего было то, что мы должны были постоянно писать им, что находимся в Кёнингштайме, куда и переправлялись наши письма, а оттуда пересылались по почте в Грецию.

Цель фашистов была очевидна: ввести в заблуждение не только наши семьи, но и Международный Красный Крест, оставляя их в неведении относительно того, что нас держат в концлагере для нежелательных лиц, а не в лагере военнопленных. И обман этот продолжался вплоть до дня нашего освобождения.

Я решительно протестовал против этой безнравственной практики, подчёркивая, что такие действия – явное нарушение Международного Права «Об обращении с заключёнными». Но мой протест остался безрезультатным. Немец-комендант объявил мне, что таковы указания вышестоящего начальства и что не следует возвращаться к этой теме.

Наш барак находился на правом краю отделённым от лагеря, который назывался «Особый лагерь личностей», среди которых были видные политические и военные деятели. От наших охранников мы узнали, что в первом слева от нас бараке находились два русских генерала, один польский полковник и девять английских офицеров. В следующем от них бараке держали бывшего канцлера Австрии Суснига с его супругой и трёхлетним ребёнком, появившемся на свет в концлагере. Этот ребёночек со дня рождения не имел возможности вдохнуть воздух свободы.

Сусниг был арестован, как только Гитлер оккупировал Австрию и насильственно присоединил её к Германии (аншлюс). Сначала его заточили на несколько месяцев в подвалы гостиницы «Метрополь» в Вене (здание было захвачено гестапо и использовалось в качестве его центрального административного управления), а оттуда переместили в концлагерь Ораниенбурга. В третьем слева бараке держали сына маршала Сталина, офицера русской армии, и племянника Молотова, также офицера. О сыне Сталина мы получили интересные сведения. Немцы заставили его подписать документ (послание), которым подтверждалось, что с ним достойно обходились. К тому же его принудили сфотографироваться в различных ракурсах среди офицеров Вермахта. Это послание с фотографиями распечатали тысячами экземпляров и с самолётов сбрасывали на русскую линию фронта и в русский тыл.

Сын Сталина узнал о происшедшем от вновь прибывших в концлагерь Ораниенбурга русских пленных и был в крайней степени разгневан. Он неоднократно требовал встречи с комендантом концлагеря, чтобы выразить протест против такой бессовестной фальсификации. Комендант же всячески избегал этой обременительной встречи. От каждого нового отказа сыном Сталина овладевал такой гнев, что он буквально исходил криком.

В один из дней острейшего нервного напряжения он вырвался наружу из своего барака и попытался прорваться к администрации концлагеря. Снайпер приказал ему остановиться, но тот не подчинился приказу. Раздался выстрел, и воцарилась полная тишина. Сын Сталина был расстрелян, потому что посмел не повиноваться правилам и дисциплине концлагеря. Это убийство произошло в мае 1943 года. Мы же узнали об этом значительно позже.

Продолжение следует:  Преступления ХХ века: ораниенбургский ад

Перевод с греческого для сайта www.world-war.ru
монахини Дионисии (Вихровой)

[1] Конде (Conde) Шарль Мари (1876 – 13.10.1945), французский военный деятель, дивизионный генерал в ранге командующего армией (7.11.1936). С 31.12.1939 Великий офицер Почетного легиона. Во время Французской кампании 1940 назначен командующим 2-й группой армий. После капитуляции Франции 20.6.1940 сдался германским войскам и 20.8.1940 был официально уволен в отставку. Всю войну провел в заключении в Германии и был освобожден только 12.5.1945 г.

[2] Эпир — историко-географическая область на западе Греции, большая часть в горах Пинд.