День комбата на плацдарме
Георгий Владимирович Смирных, директор спецшколы ВВС в г. Свердловске, фото 1951 г.
Почему, собственно, день? Скорее уж ночь! В пределах суток, если нет большого боя, центр тяжести приходится именно на темное время. Даже большая часть подготовки к очередному расширению плацдарма отнесена на ночь. Приказ обычно я получал вечером. Продумать, как его выполнить, было главным. Здесь, под Кюстриным, мы отчетливо знали начертание не только переднего края, но и, частично, второй траншеи противника. Огневые точки – крупнокалиберные пулеметы, артиллерийские орудия непосредственной поддержки, даже выделенные на передний край малокалиберные зенитки – были хорошо изучены и на основных, и на запасных позициях. Это не Магнушевский плацдарм, где передний край проходил по лесу. Но вот что там за Зееловскими высотами – не знал никто. Хотя оттуда била артиллерия, приползали танки…
Если бой, то надо прикинуть план подавления огневых средств противника, встретиться для этого с приданными и поддерживающими и поставить им задачи. Обязательно проверить, чтобы их передовые наводчики сидели в нашей первой траншее. Уж после этого собрать командиров рот и, отдав им боевой приказ, всесторонне обсудить возможные варианты атаки. Под Кюстриным мы совершенно не имели топокарт, поэтому самому приходилось обходить все ротные КП и ставить задачи на местности. Все элементарные схемы набрасывали сами от руки. Обход ротных КП требовал много времени, но там можно было поговорить уже не только с ротным, но и со взводными командирами и коммунистами, а это ускоряло процесс доведения боевой задачи до отдельного бойца. На обратном пути из первой траншеи обязательным было зайти к соседу и обговорить с ним план огневой поддержки, так как прямой телефонной связи с ним не было, а через полковой коммутатор звонить долго. Да и не все телефону доверять можно было, ведь линии связи — и немецкие, и наши — были проложены в каких-то 500-700 м друг от друга. После этого надо было проверить и тыл, самое слабое звено управления, связь как-то мобилизовать. Так вот ночи особо и не хватало. Отдельная тема – постоянные звонки начальства, особенно перед боем. И готовность проверят, и что-то уточнят в последний момент… Так что если часок и удается выкроить на сон перед боем, так это хорошо.
А если завтра нет боя, разве дадут поспать? Как же! Ночь – самое опасное время. Даже если немцы и отводили в дневное время своих солдат во вторую траншею на отдых, то с наступлением темноты они уже все тут как тут. Большинство их и дремлют, но много и тех, кто готов какую-нибудь пакость устроить. Активность немецких поисковиков-разведчиков заметно снизилась, солдаты в обороне сидят локоть к локтю, но опасность потери «языка» все же существует. Так что каждую ночь я обходил весь свой передний край. Зайти на ротный КП было обязательным. Комбата все должны видеть. Я не хвастаю, таковы были и требования сверху, и мои собственные убеждения. И хотя у непьющего комбата не было пьяных офицеров, но и в этом нужно было убедиться.
Что бы ты ни делал – ночью спать нельзя, да и весь плацдарм жил более активной жизнью именно ночью. Редкую ночь не навещали меня офицеры-операторы из полка и дивизии уточнить что-то по обстановке, частенько наведывались командиры приданных и поддерживающих частей, в основном, артиллеристы, а перед наступлением и танкисты. Иногда в роты попадал уже под утро и тогда весь день проводил там, в первой траншее. И противника лучше рассмотришь, да и уходить по мелким ходам сообщения небезопасно. Не хочется же представлять удобную мишень для немецкого снайпера!
Ну а днем, даже в боевой обстановке, надо провести политинформации, а то и партсобрание. Замполита мне после Познани так и не дали, политруков в ротах не было ни одного за весь период. Коммунистов также было маловато, все они были назначены политинформаторами или политбойцами. Потери среди них были самыми большими – первыми они поднимались в атаки, шли на самые тяжелые задания, первыми же получали и свои пули… И в этих условиях я продолжал работу по подбору и приему бойцов в партию. Собирал и комсомольский актив рот. Если собираешь собрание или актив, то за тобой и доклад. К нему хоть как-то, но подготовиться необходимо. Что касается вышестоящих политработников, то тут, к сожалению, похвалить я их не могу. Газет мы не получали, ни центральных, ни многотиражных, замполита полка я так в батальоне за все время и не видел.
А ведь главное для командира днем – это наблюдение за противником. Это проверялось строжайше. Каждое утро — опрос рот о потерях за ночь и представление сводки в штаб полка. Адъютанта старшего у меня не было, так что и писарем приходилось работать. Днем же собирались сведения из рот с результатом наблюдения за противником, опять сводка в полк. Днем же доклад командира хозвзвода о наличии боеприпасов, запасах продовольствия, по сохранности табельного имущества. И опять сводка в полк… А еще вызовы в штаб полка, бесконечные уточнения… При всех условиях необходимо еще и поспать часа 3-4, посадив на КП своего единственного заместителя. Поэтому не могу разделить размышления нашего командарма В.И. Чуйкова, который в своей книге «Конец Третьего Рейха» сетовал на то, что в обороне наши войска «страдают от однообразия и безделья». На переднем крае, в батальоне, уж чего-чего, а «изнуряющего однообразия жизни» не наблюдалось!
Вот сегодня суточный рацион с большим опозданием на КП принес пожилой повар-сибиряк Сорокин. За всю войну он был несколько раз ранен, на днях контужен взрывом самолета-снаряда в расположении хозвзвода, но в госпиталь не уходит. Оправдывается, что не мог найти нас на плацдарме – войск столько, что найти трудно. Он рассказывает, что пехота в тылу почти не окапывается, артиллерия стоит ствол к стволу, для меня ясно – решающий бой назрел.
И тут нас неожиданно сменили и предоставили дневку в тылу. Но отдыха не получилось. Мы остановились в солидном, полуразрушенном доме и улеглись спать в полуподвальном этаже, а роты распределили по оставшимся вокруг дома глубоким немецким траншеям. Никто и не заметил, как посередь бела дня во двор вкатили несколько танков. А вот немцы все заметили, пристреляно у них было вокруг все, и тут же несколько тяжелых снарядов легли точно во двор. Танкистам хоть бы хны – привычно нырнули под танки, а батальон понес неоправданные потери. Среди других был убит и наш храбрый военфельдшер Боря Пинхасевич. А я остался невредим лишь из-за того, что разбуженный докладом о приходе танков и, намереваясь призвать к порядку их командира, задержался, натягивая сапоги…
Уже ночью нас вывели на другой участок, и с утра батальон уже вел бой за расширение плацдарма. Бой сложился довольно удачно, продвинулись мы километра на полтора, и на ночь КП-НП разместился в полуподвале среди ячеек второй линии батальона. На 14 апреля я уже получаю более серьезное задание: при усиленной артподдержке прорвать первую линию обороны противника. Фронт наступления предельно сужен, видимо, наверху учли, что у меня в ротах людей совсем мало. Но танков не придали, а перед нами все та же увешанная противопехотными минами проволока. Удалось вызвать командиров рот и договориться об атаке, преодолении проволочного заграждения, прикрытии флангов. Решили ударить по проволоке фаустпатронами и добиться хотя бы частичной детонации заграждения. В случае удачи подрыв мин мог наделать проходов и в самой проволоке. Приходилось считаться и с возможностью рукопашной схватки.
Утром, после мощного артналета, на редкость удачно атаковали первую траншею и быстро ее очистили от немногочисленных немцев. Но попытка прорваться ко второй линии, до которой было метров 400 по открытой местности, захлебнулась под убийственным огнем противника. На просьбу к комполка поддержать огнем атаку второй траншеи, я получил приказание закрепляться на достигнутом. Но уже следующей ночью опять получаю приказ идти на прорыв второй линии из двух траншей с последующим захватом хутора Хунгриген-Вельф, до которого по карте было километров пять.
Утром 15 апреля на мой КП прибыл комполка, мне полагалось уйти вперед, но куда? Наши едва окопавшиеся цепи лежали в каких-то 100 метрах впереди. Увидев все своими глазами, Шишкин приказал объединить КП и оставил меня на месте. Мне запомнилось, что когда мы накануне ворвались в этот двор, там еще стояли 2 мотоцикла с колясками и заведенными двигателями. Составляю схему, готовлю атаку, проигрываем на схеме с офицерами наши действия, ориентируемся по местности и выделяем ориентиры. Все как обычно. Но вот на что мы не рассчитывали, так это на ночную атаку! Но в середине дня прибывает представитель комдива с приказом: с наступлением сумерек начать разведку боем без артподготовки и вести ее и днем и ночью. При этом не зарываться, не лезть вперед на рожон и постоянно докладывать, как ведут себя немцы. Особо подчеркивалось, что нельзя давать немцам покоя, давить, беспокоить их и держать в постоянном напряжении, привязать к передней траншее.
Тщательно уяснив себе требования комдива, решаю вести атаки небольшими группами пехоты при поддержке становых пулеметов. Минроту распределить повзводно между стрелковыми ротами, дабы поддержать атакующие группы огнем. Васин ворчит, что по линии артобеспечения он уже получил график стрельбы при артподготовке прорыва и перечень целей для поражения. Да и огневые позиции днем менять нельзя. Но мин, что бывало крайне редко, на сей раз много, и Васин незамедлительно приступает к пристрелке целей. Уточняю задачи командирам рот через связных, для чего пришлось послать толковых разведчиков, по телефону это делать запрещено. Особенно обращаю внимание на синхронность действий разных групп на флангах. Когда группа 1-й роты заканчивает имитацию атаки, то тут же на другом фланге начинается притворное наступление 3-й роты. Немцам придется маневрировать огнем, а это одна из наших задач – уточнить не только расположение огневых точек, но и вскрыть систему огня. В командиров рот я верю, в прошедших боях мы научились понимать друг друга с полуслова.
С наступлением сумерек батальон начал этот необычный бой. Ни разу за всю войну я не был так оснащен, как в боях на подступах к Берлину. Один за другим на мой КП прибывают командиры приданных и поддерживающих частей и подразделений. Тут и саперы, тут и артиллеристы всех «калибров» — от непосредственной поддержки малого калибра до «крупнокалиберных», тут и танкисты. На сей раз у меня даже представитель авиации объявился! Каждый представляется, с каждым нужно переговорить, уточнить задачи. Очень радует и то, что на вопрос о наличии боеприпаса следует ответ о 2-3 боекомплектах! А то и просто: «О расходе не стоит беспокоится, товарищ гвардии майор! Будем стрелять сколько надо!». Всем нужно уточнить задачи, ближайшую и последующую, указать рубежи переноса огня, сигналы, ориентиры, дать позывные и кодовые слова. Каждый приданный тащит с собой связиста, а то и пару, а кто побольше чином – еще и адъютанта с охраной. Людей на КП скопилось густо, а если учесть, что и КП полка в этом же дворе, то «немецкой мине упасть некуда»… Да, я еще забыл представителей вышестоящих, на сей раз даже из штаба корпуса пожаловали. Ходят за тобой и глаз с тебя не спускают! А ведь мне надо командовать и руководить боем, кроме меня никто здесь ответственности не несет. Спасибо Мусуркееву, быстро разобравшись, что за проблема, он выставляет около меня настоящий заслон из разведчиков, ко мне пропускает, как в кабинет, только тех, кто нужен.
Роты организованно начали «демонстрацию» атаки, противник активно реагирует, все идет хорошо. Комдив частенько сам на проводе и интересуется ходом боя напрямую, а не через полк. Автоматчики прорываются к самой траншее немцев, и мы быстро понимаем, что она занята противником густо, что перед проволокой опять минные поля. За первой траншеей густота минного поля еще больше. Разведчик, прибывший с докладом, жалуется: «Как их там утащить, они почти в 2 ряда в траншее стоят!». Он же приволок и какую-то странную мину, невиданного ранее типа. Сапер-капитан моментально хватает ее уходит, но довольно скоро возвращается: «Самоделка низкого пошиба, дрянь. Выдохлись уже!». Присутствующий здесь танкист, однако, не разделяет его оптимизма: «А мне какая разница – на чем подрываться!». Комдив, узнав о трофее, приказывает доставить мины к нему. Отправляю со связным.
На КП чувствуется напряжение, но так как все идет по плану, то в глазах у всех искорки оживления. Все понимают, что это может быть последним прощупыванием немецкой обороны перед броском на Берлин. И так час за часом. Напряжение и усталость нарастают, день клонится к вечеру, а бой не затихает. Меня все больше начинает беспокоить мысль: а с кем пойду я на прорыв? На плацдарм мы пришли укомплектованными наполовину, все время вели бои за расширение плацдарма. Хотя потери и небольшие, но изо дня в день они все накапливаются, сейчас уже вторые сутки атакуем немцев, потери растут, а пополнения так и не получили. В управлении батальона остались 2 офицера, в ротах их еще меньше. Радует одно: бойцы и командиры опыта набрались, и даже при таком бое потери минимальные. Но даже богатырским силам есть физический предел.
Надо сказать, что в 8 гв. Армии был очень неприятный порядок – вводимые в бой подразделения не сменялись до тех пор, пока не утрачивали боеспособности, уж не знаю, как было дело в других Армиях. Под Одессой я принял батальон в два десятка человек, с плацдарма за Вислой на пополнение я вывел немногим больше, после разведки боем на Магнушевском плацдарме нас оставалось не более половины штатного состава, а после боев в Познани перед замком Зигмунда я отвел на доукомплектование человек 40… Вот и сейчас! А боевая задача ставится на батальон! Обидно – боевые подразделения расходовали до последнего. Шанса выжить у простого солдата в такой мясорубке было немного. А когда меня раненого выносили в тыл, я же видел, как много войск стояло нам в затылок! А в моих ротах бойцов можно по пальцам было сосчитать…
Продолжение следует.
Материал подготовлен и передан для публикации внуком, полковником запаса
Игорем Александровичем Сабуровым
Loading ...
