Действующая система

… ЮТЗ трудится. 4 тысячи человек спешат, озабочены. А рядом громадные судостроительные заводы. У них дела идут еще успешнее. Организация, мобилизация, предвидение, четкость. Но у них и возможности! Корабли – многомиллионные, миллиардные в рублях. И цистерны спирта.

Однажды приезжает руководство завода им. 61 Коммунара: нужно срочно заменить где-то главную турбину на корабле, проходящем Госсдачу. От оперативности зависит выполнение плана в срок! Узнали, что мы готовы дать машину завтра. Я полюбовался их слаженности. Их главный:

– Ваня, завтра утром вагон на колею завода. Доски, крепеж, плотники. Быстро к железнодорожникам. Звони, если задержка. Продвижение срочное по линии, контроль до места прибытия, не более 2-х дней. Роман – такелажников, автокран утром сюда.

– У нас свои, – говорю.

– Наши надежнее. Семен, оформление оплаты за вагон и транспортировку – сегодня. Виктор Степанович! Связь с кораблем, причал, выгрузка, погрузка. Ваши шефы на месте? – вопрос к нашему шефмонтажу. – Что им понадобится, чем помочь?.. Всем все ясно? Вопросы? Побежали по кабинетам одеваться! – это уже из модной песенки.

Чем брали южные кораблестроители в соревновании с ленинградцами?* [* Вот, кстати, пример соревнования — конкуренция в условиях социализма]. Они всегда сдавали головные корабли раньше. Задержки происходили всегда из-за несвоевременности поставок оборудования, вооружения контрагентами. А это, как правило, были тоже новые образцы, там тоже были проблемы с контрагентами. Так вот, южные судостроители высылали своих представителей на заводы-поставщики, скрупулезно изучали ход дела, узнавали, что может помешать, какие их поставщики под сомнением. Ехали к этим поставщикам и за счет своих «стимулов» форсировали нужные изделия. То есть полный контроль за сроками поставок. На десятках заводов-смежников! Где организация, там успех! Таких «стимулов» у обычных заводов нет. Тут нужно искать внутренние резервы. А они, главным образом, в людях, в их организации. Награды сыпались южанам.

У нас дела усложняются: на стенде одна из модификаций вибрирует. Опять разборка, опять ночные бдения конструкторов, поиск причин, совещания, предложения. Что-то дорабатываем, сборка, испытания – опять вибрация. А дни идут! У Колосова инсульт. Мы, помоложе, бледные и худые. Министерство недовольно, промышленный отдел ЦК проводит совещание на заводе. Накал, напряжение. Может, этот подозрительный начальник производства что-то мутит? Прямо никто не говорит. Мне иногда ночью горько.

Меняют директора. Уже второго. Первого, Чумичева, не только сняли, но из Партии исключили. Не понравился Обкому, особенно инструктору промышленного отдела. Мол, заносчив, пришелец, не из своих, Николаевских. Плакал. Конечно, несправедливо! Второй был культурный, симпатичный ленинградец. Но надо же «принимать решительные меры»! Прислали спеца из Авиапрома. Был главным диспетчером на заводе им. Сталина в Перми. Я видел его там, когда ездил перенимать опыт. Крупный, самоуверенный. С набором афоризмов, слышанных им от самого Солдатова, талантливого директора предыдущего поколения. Прошлись по цехам.

– Тут надо полы покрыть чугунными полированными плитами! Видели у нас в Перми?

– Видел. Теперь это будет дорого.

– Ничего! Дам команду!

Дал. Посчитали экономисты. Цифра запредельная. Не доволен, велит пересчитать. Сорвалось. Но разве в плитах дело? Вид недовольный. Ждем, что же предложит «опытный авиационник»? Начал грубо отчитывать лучших начальников цехов по мелочам. После проведенных пьянок с одним из замов (ограниченный тип, осведомитель «органов») стал грубить и мне.

Вдруг звонок: «Я нач. кадров Севастопольского морского завода. Мне рекомендовали вас. Предлагаю перебраться к нам».

– Позвоните завтра в это же время.

Советуюсь с женой. Она за. Она ходила накануне в Партком, искала справедливости для мужа. «Гибкий» секретарь уклончиво поплыл.

– Нужна приличная квартира и оформление перевода через Министерство, – говорю на другой день.

Быстро все устроено. Грузимся в автофургон. Февраль 1962 г.

Директора ЮТЗ Совнархоз уволил в апреле. Вновь назначенный директор ЮТЗ предлагает мне вернуться. Я отказываюсь. Но с какой горечью! Интереснейшая новая техника, прекрасные специалисты. Честные, чистые, преданные делу ИТР и рабочие. Каждый день постигаешь новое. Ясно, такого больше не будет. Брошено все на бегу.

Началась новая эпопея. На ЮТЗ я видел активную деятельность по моему «разоблачению» трех сотрудников – соглядатаев высокого ранга. Здесь, на Севастопольском морском заводе, было в этом отношении много спокойнее. Однако драма иного плана исподволь назревала и тоже привела к конфронтации. Моего романтизма и высокого прагматизма директора.

Треугольник – дирекция, партком и профком – приняли меня хорошо. Контора заводоуправления, как я вскорости обнаружил, настороженно.

– Мы приглашали вас на должность нач. производственного отдела, – начал директор.

– Чтобы эффективно управлять производством, надо знать его изнутри, людей, порядки, систему планирования. Разрешите мне некоторое время поработать начальником цеха.

Это было мое очередное добровольное понижение по службе. Но я не рвался вверх, привыкнув к тому, что моя доля – гуща производства. Меня повезли через бухту в цех 19 и представили его ИТР. Специальность цеха – ремонт дизелей, дюжина наименований изделий машиностроения и ширпотреба (в т.ч. опять кровати), общезаводские участки гальваники и резинотехнических изделий. 860 человек работников.

План марта выполнили. На апрель задание на 20% выше! Столкнулся с начальником ПЭО, сказал, что это авантюрное планирование – без увеличения численности и фонда зарплаты такой скачок. Тот возмутился, пригрозил жалобой в Горком партии (?). Директор промолчал. Выполнили. Но самое серьезное испытание было впереди – ремонт дизелей 16-ти китобойцев и их базы «Советская Украина». Вот где мне довелось с ней встретиться. Года три назад (или больше?) мы с Ниной, приглашенные в числе многих, стояли в толпе у стапеля и наблюдали спуск этого гиганта на заводе «им. Марти». Впечатляюще! Крупнейшее после войны судно, 46 тыс. т., дрогнуло, стронулось с места и, набирая скорость, устремилось в воду, подняв кормой огромную волну. Это уже не управляемое человеком колоссальное сооружение зажило своей жизнью, почувствовало всесокрушающую мощь: бревна, мешавшие ему, летели в стороны как спички.

База и 16 небольших суденышек-охотников уходили в Антарктику на промысел и возвращалась ежегодно в Одессу, потом к нам на 3 месяца на ремонт. Возглавлял эту эскадру легендарный генерал-директор Соляник. Обставлялись церемонии прихода и ухода эскадры пышно, торжественно и с обильным застольем для избранных.

В сезон 1962 г. возглавил ремонт дизелей мой зам, опытный, бывалый. Я учился. Получилось плохо. Оказалось, ремонт дизелей был главной процедурой, определявшей весь срок пребывания флотилии на заводе. Уже наступил срок сдачи – середина сентября, а ни одна из бригад не приступила к испытаниям машин. Шум, ругань, оперативки у директора с угрозами, гневное вышагивание рыбацких сапог Соляника вдоль борта флагмана.

1 октября. Круглосуточно ревут дизеля, китобойцы, упершись носами в причал, буравят воду в бухте. Бригады сутками не выходят из адовых машинных отделений (вот они – Полярные знакомцы Д-100 (Фербенкс-Морзе). Там нет мощности, здесь регулировка форсунок, там коксование масла в кольцах… Срочные переборки шатунно-поршневой группы… Ругань, изнеможение, рев моторов, чад горящего масла.

База ушла в Одессу, вдогонку один за другим бегут охотники. Вот тебе и урок! Делаю выводы для себя: поздно приступили к работам, плохо подготовились в цехе (щелочение, запчасти, уплотнения, мерительный инструмент). Дело в организации! Перебои и с изделиями машиностроения, и с качеством кроватей и ПОУ (подъемно-опускных устройств)… И тесно в цехе от заготовок, арматуры, полуфабрикатов. И быт плох – раздевалки тесны, душа нет. Гальваника примитивна – хром на спинки кроватей кладут прямо на сталь. Очистка под покрытие – только химическая.

Поговорили с парторгом, профоргом и комсоргом – надо все приводить в порядок без какой-либо помощи со стороны, своими силами. Выступил на общем собрании. Срыли бугор, построили эстакаду с кран-балкой. Вытащили все сегодня не нужное на площадку. Оборудовали душевую в бывшей до войны котельной. Соорудили дробеструйку. Смонтировали стоявший пару лет в ящике станок шлифовки шеек коленвалов. Соорудили стенд испытания ПОУ. Бригадир слесарей съездил в Харьков, привез годовой запас гипоидных пар для «мешалок формовочных земель». Расшили «узкие места».

Новая задача: изготовить «кран-наполнитель» для ракетчиков. Штука не очень сложная по конструкции, но хитрая по технологии. Тонкие стенки из нержавейки. Таких труб нет, надо точить из болванки. Поворот на 90º – варить из сегментов. Сварка – рентген-просветкой, с паспортом. Прецизионная пара для бойка, оба элемента из нержавейки! Однородные, мягкие! И т.д. Еду в Мариуполь, к военным, уточнять техусловия.

Сделали. В декабре приезжает в цех директор: приказано сделать за декабрь 100 наполнителей! Это номенклатура завода, определяющая участь этой статьи плана, т.е. судьба премии за квартал и год.

– Что тебе нужно? Чем помочь?

Подумал.

– Лучшего токаря из цеха 18; разрешение на принятие на работу асса, уволенного за пьянку; перенос заводской рентген-лаборатории в цех на месяц (нишу в шахте мы оборудуем); круглосуточную работу ОТК; бесперебойное снабжение материалами.

– Будет.

– Остальное мобилизуем у себя.

25-го декабря докладываем – выполнено! Всем участникам премии.

Землемешалки, выпускавшиеся с перебоями по 1-2 штуки в месяц, дошли до 13 в месяц.. ПОУ – без задержек.

Кровати – сотнями.

Главное – ремонт дизелей на судах – без задержек.

В конце каждого месяца докладываю коллективу о результатах прямо в цехе с трибуны – конторки мастера. Конечно – внимание к людям, четкие задания, контроль исполнения. Конечно, вникание в мелочи, приветливость, хлопоты.

И опять пришла флотилия китобоев. Загодя поговорил с бригадирами всех 17-ти судов. Наметили план действий. Уточнили, все ли готово. Вот она – эскадра – швартуется утром у причалов завода. А мы-то на другом берегу бухты, в «Северном доке». Бригады дизелистов в первые же минуты облепили дизеля. Приглашаю хозмастера:

– Иван Кузьмич! От Вас зависит успех всей эпопеи ремонта: нужно сегодня к вечеру привезти шатунно-поршневые группы со всех китобойцев и обязательно опустить в ванны с кипящим раствором. Берите машины – они готовы – и на тот берег. Бригадиры будут готовы часам к четырем. Пожалуйста, обратите внимание, последний паром уходит в 17:30. Крановщики на причале могут уже кончать смены, их нужно упросить погрузить. С главным механиком я договорился, но знаете, дисциплинка… Видите, Вы сегодня – главный организатор успеха цеха. Надеюсь. Буду у себя вечером ждать результата.

В 19:00 Иван Кузьмич, усталый, но довольный докладывает: ШПГ в ваннах, раствор кипит.

– Спасибо, – жму руку. – Будет премия – поделимся.

Первые 11 китобойцев сданы в августе, остальные до середины сентября. Досрочно. Ни одной оперативки у директора, никаких круглосуточных вахт. Все дело в организации.

Вскорости директор предлагает перейти в заводоуправление.

– Начальником производства? – спрашивает он.

– Вы недавно на оперативке показали осколки корпуса брашпиля нашего производства, присланные Пароходством Дальнего Востока. На изломе крупные кристаллы. Заливка велась холодным чугуном. Шестерни брашпилей, нарезанные в 18-м цехе, доводятся ручным шабрением. Это же дикость! Какая там глобоида! Конечно, это не газовые турбины, но, должен сказать, беда завода в низкой культуре производства. Я бы взялся за нее.

– Добро, назначу главным технологом. Завтра сдавайте цех и переселяйтесь в ОГТ.

Прежде всего, обошел цеха, поговорил с технологами. Везде люди старательные, привычные к традициям судоремонта. Но ведь машиностроение совсем другая культура, другая психология! В литейном и кузнечном цехах ни одной термопары! Пресс Бринля есть, но запылен, в темном закутке.

– Как же так? А температура металла? А графики отжига, отпуска, закалки для разных металлов?

– Так видно же по цвету нагрева!

Иду в отдел снабжения.

– Как можно скорее надо закупить самописцы с термопарами хромель-капеля и хромель-алюмеля.

Критический взгляд.

– Напишите, как это выглядит.

Через пару месяцев приборы получены. Потребовался год, чтобы появились графики термообработок, журналы учета, обработка по-марочная, результаты анализов после обработки. Заработали металлография, разрывные машины, химанализ, – все это оборудование и лаборанты есть, но «никто не заказывал». Хуже с зубом. Червячные фрезы на качество эвольвенты не проверяются, прямо с завода-изготовителя – в цех. Отдел инструментального хозяйства (ОИХ) и ОТК удивляется придиркам этого приезжего зануды.

– Купите прибор контроля фрез.

Изучили – таковых промышленность не изготовляет.

– Но ЮТЗ пользуется!

Изучают.

– Там импортные. Отечественный осваивает Харьковский инструментальный.

– Закажите!

Через год получили – первый, опытный, без гарантий. Попробовали. Результат неопределенный. Чувствовалось, что другого никто и не хотел. А задиры зубьев продолжаются. Советуюсь со своим замом по машиностроению. – Однородность металла колеса и шестерни – одна из причин задиров. Надо бы изменить твердость одного из участников пары. Проще калить шестерню – меньше зубьев. Целиком заготовку калить нельзя – потом не нарежем зуб. Надо бы калить поверхность зуба. Подумайте. Азотирование, как на ЮТЗ, нам не «поднять».

Он подумал, почитал, предложил и изготовил «кондуктор» с механизмом заводки его на зуб. Поверхностная электрическая закалка. Сам и отладил. Прекрасный результат! Молодец! Но не на 100% удача. Так проблема и не была снята полностью до моей отставки. Не удался и отжиг сварных корпусов брашпилей: корпуса деформировались потому, что не прихватывались к мощным правильным плитам, как я требовал. Но не успел дойти до исполнения.

С утра до ночи, каждый день проблемы в судоремонте, машиностроении, по­стройке плавучих кранов — новой продукции для Союза, гордости СМЗ. Потом мно­гие станут лауреатами Госпремии. Я — нет. Директор так распорядился.

Очистка днищ судов в доках, нанесение прочных и противообрастающих покрытий. Трудоемкая ручная, грязная работа. Краски плохие. Рядом филиал Института технологии судостроения. Согласны с остротой проблемы, но «не наш профиль». Вот те на! Построили шикарный корпус, сотни сотрудников, а практической помощи нет. Ведь «коррозийка», борьба с коррозией, а «не наш профиль».

Еду в Ленинград, в самый головной Институт. Две тысячи сотрудников! Прекрасная дешевая столовая. Масса лабораторий. Добираюсь до нужной – покрытий. Три дня беседую с сотрудниками, руководителем. Заняты теоретическими вопросами, пишут книги, защищают диссертации, заняты общественной деятельностью, делятся новостями. Никто не может сказать, какие покрытия из выпускаемых нашей промышленностью нужно применять. Нет, рассуждений предостаточно!

– Свинцовый сурик, – рекомендует кандидат.

– Да, но его уже сняли с производства. Да и давно пройденный этап. Реклама предлагает цинкосодержащие, на основе эпоксидки. Но это все за рубежом. Что у нас?

– Мы работаем в этом направлении.

Уехал я в уверенности, что от этих ребят мы ничего не получим.

Внедрили химочистку якорьцепей погрузкой в ванну с раствором: не надо долго (и далеко не тщательно) обстукивать молотками. Возродили пробу цепей на цепопробной машине. Освоили правку и термообработку бронзовых гребных винтов. Термообработка – непременное требование Регистра, чтобы лопасти не поломались в работе. Для этого сконструировали, изготовили и успешно применили большие «сковородки» с крышками.

Заболел главный инженер. Месяцев 9 исполнял по совместительству его обязанности. Не шибко успешно. Во-первых, знал, что на постоянно меня не возьмут все по той же причине. Во-вторых, уж больно много инженерного брака кругом; психология ремонтников, а не изготовителей.

Что за безобразие в оформлении ремонтных ведомостей, в их прохождении через нормирование материалов и трудоемкостей, в определении себестоимости! Сколько тут вольностей и произвола. Судно стоит недели, пока оформляются первые ордера цехам, ведутся необходимые подготовительные работы – сдача топлива, обустройство трапов, ограждений, подключение освещения и т.д. Потом приходят бригады, уточняют работы, вскрывают новые, идет выписка материалов (по нормам из справочников!).

Три месяца — текущий ремонт. Капитальный — год. Никого особенно не беспоко­ит. Команды отдыхают, занимаются «саморемонтом», идут в резерв или на другие суда. В ремонте одновременно 30 судов. Идет плата за акваторию, вывоз мусора, осве­щение. И все это идет в зачет плану завода.

А нормирование? Излишками материалов, «сэкономленными», забиты кладовые цехов. Ими проложены магистрали водопроводов в двух тысячах садовых участков, построены садовые домики… Завод благоденствует, шефствует, помогает окрестным совхозам, расширяет базу отдыха в «Южном», откликается на все нужды и просьбы районных, городской и областной парторганиций. Слава заводу и его деятельному директору!

Вот я и подошел к конфликту.

Кому нравится и.о. гл. инженера, который сердито требует порядка, технической грамотности, четкой организованности, от главного механика и гл. энергетика – работы на аварийных объектах в выходные и ночью?! Никогда такого не было! Лезет в экономику! От гл. металлурга – строгого соблюдения требований ТУ. От гл. сварщика – нормативных швов на стрелах плавкранов. От нормировщиков – элементарной честности. От ОТК – не задерживать приемки.

Главный строитель по военному судоремонту – солидный, заслуженный с прочными связями в Техупре отставной капраз, подает на утверждение рацпредложение по сокращению объема работ на очередном крейсере на сумму в 200.000 рублей. Смета согласована и утверждена меньше месяца назад. Гл. строитель участвовал в ее составлении, украсил своей подписью. И вот рацпредложение с круглой суммой вознаграждения. Конечно, вся операция разработана во всех инстанциях. Наверняка, обдумана и итоговая позиция – как будет израсходован гонорар. Осталась пустая формальность, годами установленная – подпись гл. инженера, как председателя Совета по изобретениям и рационализации. Я не оправдал надежд: написал «корректировка ремведомостей входит в обязанности гл. строителя». Не мог ведь иначе, после пережитого в плену.

Скандал! Возмущены все участники. Как тут терпеть этого типа на этом месте!

Идем с директором по цеху 18, начальником которого несколько лет назад он был и с которого началась его карьера.

– Опустился цех! Я тут поставил десяток пальм, а тут был большой аквариум! Газеты писали!

– Читал, – говорю. – Вам повезло, в машиностроении вам бы за это крепко влетело. Производственная площадь, особенно эта – подкрановая, рассчитывалась для снятия продукции, а не для пальм, еще и мешавших такелажникам. Он внимательно посмотрел на меня и я понял – это был выстрел, карьера моя обречена.

И еще я был бестактен многократно. Вслух удивился, когда сразу после моего ухода из цеха 19 новый начальник без труда подписал новые расценки на работы на 20% выше действовавших при мне. Довольный, он показал мне: вот как нужно руководить!

Обошел как-то все хозяйство завода, заглянул в разные закутки. Что за люди, чем заняты? Немало странностей. Докладываю директору о многом. В частности, в трех котельных существует 3 лаборатории анализа котельной воды по 4 лаборанта; журнала контроля нет; одна котельная законсервирована; лаборантки варят борщ. Надо бы сделать одну лабораторию, но хорошую.

– Знаешь, Николай Петрович, тут сложности с трудоустройством кадров. Не морочь себе голову не своими вопросами.

То есть, понял, не суй нос, куда тебя не просят. И вообще, слишком много на себя берешь.

Замечаю, как быстро растет штат заводоуправления. Вполне умещался в небольшое здание, а теперь возводится огромный дворец, облицованный зеленым стеклом. Длинные коридоры с бесчисленными дверями. ОГТ я держал в составе 17 человек. Все активны, на ногах, задержек за нами нет. Через два года после моего ухода – их десятки! Накладные расходы из года в год растут на сотни процентов, перевалили за 1000. И никаких возражений Главка или заказчиков: последние автоматически включают эти расходы в статью «судоремонт» своих накладных, повышают стоимость работы на законном основании, т.е. облегчают себе выполнение плана по объему производства. Такова действующая система.

Один из старых работников завода высказал крамолу: удивительно, раньше цех 3 (механический) гудел в 3 смены, ни один станок не простаивал, а теперь едва загружена первая смена, а мы увеличиваем объем производства, выполняем план на 100,3%, регулярно получаем премии, а начальство ордена.

Зам. подотдела Госплана по судоремонту, недоумевая, спрашивает меня: «Почему у вас ремонт подлодки стоит в 3 раза больше, чем на соседнем тринадцатом заводе при одинаковом объеме выполненных работ?». Помалкиваю, тайна директора. Но что же вы за госплановцы, если не понимаете очевидного!

Директор просто раньше всех нас увидел, куда катится колесо. В системе Минсудпрома нет никаких утвержденных нормативов по судоремонту. Зато как хорошо иметь завод, постоянно выполняющий план, и директора, такого разворотливого и гостеприимного! А какой порядок он навел: всюду цветы, несколько фонтанов, даже скульптура рабочего с флагом (рабочий этот сильно похож на директора). Утомленным рабочим после смены не надо подниматься по крутой лестнице к проходной на Корабельную сторону – заработал фуникулер. Сооружен памятник павшим в войне, есть музей трудовой славы. Ну, вместо 12 кг поковок выдан 1 кг, но ведь он прошел 12 операций нагрева: отрезки, нагрева, протяжки, нагрева… Вот и 12, ставим в отчет. Все довольны. Зато нет преград: любой вышестоящий может получить путевку в «Нижнюю Ореанду», балбеса-отпрыска устроить в МИМО… Секретарь секретаря Горкома получает доступ на склад одежды и выбирает наимоднейшее (прямо через Горком нельзя!). Любой сановник обеспечен новейшим бытовым оборудованием и услугами лучших мастеров завода… Все люди (полезные) – братья! Партком скрежещет зубами. Секретаря меняют. Так наступила «перестройка» задолго до Горбачева, там где были «умные» руководители.

У нашего было клеймо для таких «правильных», как я – «умные дураки». Он был прав. Ему скоро стало ясно, что из меня союзник не получится. Хуже, излишне осведомлен. Примитивен, без реального понимания ситуации. Надо избавиться. Рекомендовал меня Обкому на должность директора завода «Море» в Феодосии, на должность зав. пром. отдела Горкома, на должность главного строителя кранов (это отдельное замкнутое производство). Везде я отказывался с недоумением: столько накопилось чисто инженерных проблем, именно моего круга, а меня куда-то суют. Все проблемы развития завода – технические, организационные, экономика, учеба руководящего состава – все, естественно, составляло круг забот руководства предприятием. Директор привлекал и меня. Я вел семинар молодых руководителей цехов. «Теория управления», «Психолого-педагогические проблемы в работе мастера» и т.д. Выступал с докладами, писал статьи: «Эффективизация ремонта торгового флота» (1972), «Применение математических методов и ЭВМ в управлении производством (1968), «Экономическая эффективность мероприятий технического прогресса» (1968) и т.п. Директор приветствует мои предложения по сетевому планированию, созданию заводской типографии, организации производства изделий ширпотреба.

Не знаю, казалось, директор доволен. Послал меня с лекцией в Управление руководящих кадров в Министерство, на актив города, на ВДНХ в Москву, на семинар во Владивосток… И вдруг: «Предлагаю должность гл. строителя плавкранов». Я не понял, почему на этот уже давно организованный, отделенный спецификой от завода участок? Не согласился. «Пожалеешь», – сказал он тихо и зловеще. И вдруг понадобилась бригада специалистов в Египет, Александрию на только что построенный с нашей помощью завод. Заниматься судостроением едут с Херсонского завода, а мы – ремонтом.

Директор предложил Министерству мою кандидатуру. Вызывает меня.

– Николай Петрович, Министерство предлагает вам ехать на 3 года в Александрию дублером – наставником гл. инженера верфи по судоремонту. Согласны?

Я обескуражен. Будто можно и отдохнуть, как-никак другой режим работы, туристический край. Но горько: отправляют за рубеж обычно тех, без кого можно обойтись.

– У меня ощущение, что меня отправляют в ссылку.

– Ну, почему? Апрелев говорит: «Пошлите толкового, надежного, чтоб не было стыдно». Разве вы не такой?

Вижу, насильно мил не будешь. Мол, посоветуюсь с женой. Все обдумали. И дети дома останутся с бабушкой, дети хорошие, подросли уже, бабушка еще крепкая. Нина будет как можно чаще к ним приезжать. Тут все одно нет перспектив. Оплата неплохая, за мной и женой сохраняется место прежней работы. Другого выхода не видно.

– Вы человек высокой культуры, присмотритесь, может, пойдете дальше по линии ГУПИКС.

«Э, значит – не возвращайся!» Не ко двору со всеми твоими знаниями и честностью. «Умные дураки» – пережиток.

Я уехал. А директор добился своего – взят заместителем министра. Потом прошел в Главснаб (ориентировался он талантливо). Не хочу судить однобоко: директор был, конечно, человеком энергичным, уважаемым. Он организовал строительство целого микрорайона с тысячами квартир для заводчан, двух стадионов и многого другого. Ловкачом его сформировала система безобразного управления сверху, приведшего к краху экономики. И всего.

Египет

Приняли нас хорошо. Квартиры, полностью оснащенные мебелью и всем инвентарем, были обширнее наших, оставленных дома, и для нас бесплатны. Море, излишне теплое летом, было достаточно теплым для купания и зимой. Работа – ремонт судов и обучение местных ИТР и рабочих, не так напряженна, как дома. Оплата… Мы получили вдвое больше, чем дома. Однако, втрое меньше, чем Египет оплачивал труд каждого из нас государству. Объяснялось это тем, что мы имели бесплатный медпункт, консульское обеспечение, страховку. В деньгах это выглядело так: Египет платил 300 фунтов, оплачивал квартиры (порядка 50 фунтов), обеспечивал транспорт для доставки на работу и обратно; оплачивал больницам наше лечение в стационаре, если кто-то из нас заболеет. Нас – руководящий состав ИТР, часто приглашали в рестораны, на экскурсии. Чем не жизнь?

Однако многое огорчало. На руки нам выдавали 100-120 фунтов. Когда моя жена уезжала к детям – месяца по 3 в год – я получал 80 фунтов, меньше своего переводчика (дела велись на английском, многие египтяне им владели). Личная задача всех советских, командированных на 3 года, – скопить 18 тыс. сертификатов для покупки дома легковушки. Поэтому все жмотничали. Ни чистильщики обуви, ни парикмахеры, ни содержатели закусочных, ни таксисты, ни мелкие лавочники – продавцы сладостей и орешков, от нас не имели ни пиастра. Нас видели и тихо возмущались в «народных» продовольственных магазинах, созданных Насером специально для малоимущих – там продукты были дешевле.

Постепенно население стало воспринимать нас как бедных, нахлынувших сюда для наживы. И что это была за пропаганда социализма, к которому призывал курс новых руководителей Египта?! То ли дело англичане, долго жившие в Египте до нас! Это были гордые, не мелочащиеся, принимавшие всякие мелкие знаки подхалимства и услуг, оплачивавшие все. И то, что они иногда употребляли свои стэки, так на то они и вершители порядка.

Обидно было и за наших ИТР. Ну, языков не знали. Я объяснял это египтянам так: наша страна огромна, у нас много работы дома, нам нет надобности связываться с иностранцами; мы здесь на короткий срок и больше никогда не будем за границами, и вообще, русский язык богат, он лучше английского. Говорил я по-немецки, поэтому слушали. Вежливые слушатели слегка соглашались.

Низкая общая культура, и даже по специальности – не лучшие наши представители. Откуда-то прислан металлург. Что-то делал в литейке. Когда потребовался нам баббит, он заявил, что он спец по черным металлам. Когда потребовалось закалить деталь, он заявил, что печь не работает, еще не подключена, не опробована. Когда же он отказался дать простую отливку из ковкого чугуна, пришлось пригрозить ему высылкой и заменой.

Лаборатория заводская оснащена довольно полно. Но ничего не делает. Наш руководитель на первую же получку купил стереопроигрыватель и, уютно расположившись на солнечной лужайке, с закрытыми глазами наслаждается жизнью. Пришло судно с разбитым брашпилем. Отрезаем кусок поломанной детали. Прошу провести анализ.

– Все в норме, – отвечает.

– Проверьте содержание азота.

– Да, в 10 раз больше нормы.

– Проверьте, пожалуйста, это важно.

– Проверил, в 10 раз больше.

– От вашего заключения зависит наш престиж. Нельзя ошибаться, будьте внимательны.

– Все верно, в 10 раз.

Говорю владельцу. «Выставляю претензию изготовителю», – говорит.

Через пару дней нач. лаборатории:

– Мы ошиблись: азот в норме.

Пришлось браться за всю лабораторию. Через месяц директор, доктор Эффат, торжественно объявляет о вводе в строй заводской лаборатории, зачитывает приготовленный нами перечень возможных механических, рентгеноскопических и прочих анализов.

– Мистер Удоденко, вы разбудили спящую красавицу.

Потребовалась оцинковка. И для верфи, и для заказов со стороны. Так получилось, что спецов среди нашей группы (человек 70) не оказалось. Пришлось браться самому. Опыт цеха 19. Рассказал, насколько это хлопотно. Начальство согласилось. Ввели.

Главное – ремонт судов. За 3 года через наши руки прошло около 300 судов! Это в 2 раза больше, чем на СМЗ за это время. Параллельно с собственно ремонтными работами, вели оснащение производства. Стенд для опрессовки арматуры разных назначений. Пресс для выпрессовки пальцев из поршней и др. сам проектировал и доводил до фотографирования оснастки в кругу своей бригады (впоследствии, дома, трагично закончивший жизнь) очень инициативный, толковый, веселый Зарапин. Наши – севастопольцы, работали все дружно, безотказно, инициативно. А херсонцы, наши коллеги судостроители, построили красавец сухогруз «Александрия» — первенец египетской верфи, гордость страны.

Моим арабским напарникам был мистер Самуил. Раньше плавал механиком. Добродушный, приветливый, честный, с юмором. Шефом судоремонта – коммерческим и снабженческим – был капитан Тауфик. Мы были хорошими друзьями и в нерабочее время. Все бы ладно. Но!

Хвалю я прилюдно директору мастера Фуат Базиля, мол, знающий, энергичный. Тот же – в присутствии всех директоров, злобно на него набрасывается (по-арабски, слов мы не разумеем, но все видим). Фуат виновато прячет глаза, склоняет голову, над которой гремят ругательства и угроза. Э!.. Вот оно что!

Инженер, недавно вернувшийся из Германии, где пробыл 16 лет и потому стал мне особенно удобным для работы без переводчика, поначалу приветливый, даже угощавшийся с женой у меня на квартире, вдруг стал бешено враждебным. «Вот как, значит, кто-то внимательно следит и действует».

То-то, смотрю: Эффат поначалу привечавший меня и на банкете заявивший, что «мы не отпустим мистера Удоденко после окончания контракта», вдруг стал показывать мне спину и разговаривать сухо официально. Кривошеин, руководитель всей группы специалистов на Александрийской судоверфи, объяснил: «Вы слишком откровенно характеризовали Эффата фашистом в автомобиле, а там стоят подслушивающие жучки». И пусть знают!

Наши военные спецы – все люди безусловно честные и компетентные, держались в свойственной им манере приветливости, бесцеремонности, боевого братства. Но воспринималось это местными офицерами, хоть внешне и зеркальным поведением, с плохо скрываемым презрением. Они воспитаны были на английских традициях внешней безукоризненной выправки, глянца и эффекта, эдакого родства избранных. Наша искренность претила им как низменное панибратство. Увы, в массе своей наши доверчивые русские не видели этого. Поэтому очень удивились, когда им однажды холодно и сухо предложили удалиться. А ведь как стойко они держались в своих норах при зенитках, охранявших порт Александрию и в песках раскаленной пустыни.

Как-то случайно мы с женой пригласили группу к себе в свою благоустроенную квартиру, покормили, дали помыться в ванне. А подводники, приходившие на несколько дней после трехмесячного лежания на грунте! Бедняги, бледные и злые они выскакивали из люков на свежий воздух. Группу офицеров мы с женой возили на Мамуру-дачу и пляж. Трудно им было, мы гордились ими.

Выше я начал об огорчениях. Увы, их было много, и они были куда существеннее личных. Уже сам посол в Египте, маленький и толстый, возмутил нас подделанным под эту «серую» аудиторию примитивизмом. Выступая перед собранным в Каире активом специалистов, он достал из папки почтовый конверт и вытряс из него крупинки пшена.

– Что это за позор просить родственников пшено с Родины?! Вы что, голодны? Как не стыдно послу так понимать теплоту и юмор корреспондентов! Все мы скучаем по ржаному хлебу, селедке, каше. И что тут дурного?

Штат посольства и консульств заполнен какими-то суетными, озабоченными, угрюмыми человеками. Наш уполномоченный ГИУ – главного инженерного управления (кап. II флотский), за 3 года ни разу не улыбнулся, ходил в жару в черном костюме под недоуменными вопросами коллег-арабов – прятал нужное при себе в карманах. Когда вернулся в Москву, получил длительный срок за какие-то махинации. Его Каирский начальник (полковник), наглый и пустой нарцисс, хвастал, что получает зарплату выше, чем посол. Всем было ясно, он должен отоваривать эти деньги и снабжать начальство в Главке. На взятках вся система!

– Пора бы уж и в ресторан! – говорит он Эффату, смущая нас бесцеремонностью.

– Мы опасаемся провокаций, избегаем, – дипломатически побеждает свое возмущение, директор.

– Да ничего страшного! – полковник в гражданском.

Не срамотища?

Говорю ему наедине: нас недолюбливают, мы не всегда тактичны. И рады будут от нас избавиться.

– Хе! Да захоти мы уйти, они просить нас будут остаться!

«И такие люди представляют Страну!» Наша группа уехала день-в-день через 3 года. Остальных они вскоре пригласили убраться.

ГИУ шлет и шлет все больше представителей в штат. Уполномоченных, координаторов, инспекторов.

– Зачем еще прислан господин N? – спрашивает Эффат. – Разве вы не справляетесь?

– Чтобы согласовать нашу работу, мы ведь из разных ведомств, – ищу я оправдание. А Египетской-то стороне надо всех оплачивать. А нужды в них никакой, вред от междоусобиц, соревнование рангов. Что там думают наверху? Невольно всплывает подозрение. Открывается представительство Регистра в Александрийском порту. Правильно, думаю, надо выходить на мировые просторы. Арендуется особняк (очень дорого – месторасположение в порту), автомобиль, телефон. Надо, думаю, окупится, приобретется опыт. Но опять горький осадок – инспектора не знают языков, общая культура общения – никуда. В порту действует десяток разных иностранных Ллоидов, Веритасов… конкуренция. Видел, наших пригласили только болгары. Горько. Ну, и наши рыбаки, конечно, пользовались их услугами..

Опять присланы «свои», а не действительно нужные спецы? Но верх обиды за страну доставил «представитель Советского Союза в движении неприсоединившихся». Сидим вечером в консулее. Буквально вскакивает – спешит человек застать чиновников на работе – помятый, неряшливый, с распущенными кудряшками мужичок лет пятидесяти.

Но верх обиды за страну доставил «представитель Сов. Союза в движении неприсоединившихся». Сидим вече­ром в консуле. Буквально вскакивает — спешит человек застать чиновников на работе — помятый, неряшливый, с распущенными кудряшками мужичок лет пятидесяти.

– Где тут можно получить деньги? Я поиздержался, срочно нужно хотя бы тысячу долларов.

Кто-то знающий сказал, мол, подождите, должен подойти секретарь.

– Я из Туниса, спешу в Танзанию, там в конце недели конгресс (называю страны условно, не помню точно). Без конца спешка, конгрессы, речи, резолюции – надоело. Кстати, кто интересуется, могу посоветовать: в Тунисе хорошо идет японская электроника, в Ливии выгодно сбыть итальянскую обувь, в Танзании идет трикотаж, из Берега Слоновой кости мы обычно везем зерно какао… Он сыпал подобной информацией, веря, что мы такие же, называл цены, делился заботами, как быть с таможней и портовым досмотром…

Мы, труженики заводов, с грустью смотрели на этого нашего представителя в международном движении пробуждающихся народов. Идейность!.. Чистота нравов!.. Образец духовности!.. Советский человек!.. А мы вкалываем в цехах, куем основу, крепим дружбу народов, читаем красивые статьи… Где же совесть? Где преданность, верность – все, на чем должна держаться мораль, крепость духа, вера в успех, уверенность? Куда все девалось? Или погибли в войне все честные, остались одни прохвосты? Куда мы идем? Кто нас ведет? Ах эта мораль пленника… Невольно горечь заполняет душу. Нет, скорее на завод, в цех, ближе к бесхитростным трудягам.

Вдруг меня посылают в Москву. Не понял. «Доложишь», – говорят. Ну хорошо, скажу, что снабжение ремонта неправильное: прислали большую партию совершенно ненужных запчастей, всяких светильников и дверных ручек для эсминцев 30-бис, задраек люков, головку дизеля, и т.д. Верфь обязана оплатить. Оплатила с недоумением.

– Мистер Удоденко, зачем нам это все?

Что я отвечу, что это бюрократия творит? ГИУ заказал ведомости институту, в институте поручили девицам с инженерными дипломами, которых папы устроили близ дома. Идиотизм!

– Видимо, предполагается вскорости прислать такие корабли сюда в ремонт, – выкручиваюсь неуклюже.

– Так было бы проще этим кораблям взять нужное с собой, а так ведь трудно угадать. Будет бесцельно пылиться у нас на полках.

— Видимо предполагается вскорости прислать такие корабли сюда в ремонт, — выкру­чиваюсь неуклюже.

— Так было бы проще этим кораблям взять нужное с собой, а так ведь трудно угадать. Будет бесцельно пылиться у нас на полках.

– Видимо, так планируется ремонт на ближайшие годы.

А самому стыдно. Я написал предложения. Ответа нет. Вот обсудим в ГИУ. Прихожу. – Откуда, фамилия?

– Идите сначала сюда.

Водят по кабинетам. Везде полно женщин, что-то пишущих, считающих. И столоначальники. Но никого не интересуют проблемы. Наконец, начальство. Вопросительный взгляд.

– Ну как?

– Работаем, но вот со снабжением…

– Да-да, знаем. Ничего, не смущайтесь, дело будет постепенно налаживаться, желаю успеха!

Я вернулся самолетом поздно ночью. Встретили двое из посольства. Напряженно неприветливы. Привезли в зафрахтованную «гостиницу», переждать до утра. Только у товарищей понял, в чем дело. Из Москвы был звонок, что визитом Удоденко начальство недовольно. Оказывается, это была моя очередь везти всем подарки! Тьфу, сволочи! Вот и работай у них…

Среди парков Монтазы и вилл Мемуры, знаков внимания и почтения коллег по работе постоянно сверлила мысль о бессмысленности творимого дома бездушного, расточительного ведения хозяйства. Почему все так нерационально? Почему все молчат об этом? Или всех устраивает?

Что творится в нашем судоремонте? Зачем столько ненужных работ? (Эта боль после 19-го мая 1941 года). Стало судно в док – снимается вся забортная арматура – и в цех на проточку клапанов и гнезд. Зачем? Почему так бездумно крушатся трубопроводы, чтобы вытащить насос? Режутся борта и палубы – вынимают дизели. И главные, и вспомогательные, режутся кабели, бьются светильники. Ремонт начинается с погрома. Ничего, все сделаем новое, лучше. Дай время, материалы, деньги. А это и загрузка, и зарплата, и план, и премия. И заказчику – освоение средств, ежегодно растущих по статье судоремонт. Все довольны. Но ведь в итоге жизнь слишком медленно лучшеет! Техническое обоснование? Пожалуйста: ППР – система планово-предупредительного ремонта. Гарантия безопасности плавания. Это тебе не капиталистическая хищная гонка за прибылью с риском для жизни моряков!

Газеты, журналы пестрят тревогой о нехватке судоремонтных мощностей, о предстоящей катастрофе по этой части. В стране в поте лица трудятся две специализированные конструкторские организации с сотнями сотрудников по обеспечению техдокументацией судоремонта. Машина крутится, постоянно набирая темп, вовлекая все большее количество людей и рублей.

Уезжая в Египет, я взял чемодан со всеми ремонтными ведомостями гражданских судов за прошлый год. Долго сидел над ними в большой квартире богатого курортного пригорода Александрии. Параграф за параграфом, с красным карандашом. Потом свел цифры в таблицы. Но все это через год после приезда.

Год участвовал в ремонте иностранных судов, наблюдал за деятельностью арабской договорной группы. Судовладельцы заказывают самый минимум. Докование, один клапан, один электромотор перемотать, выточить поломанный валик. Непременное условие – не более 3-х суток. Один хозяин привел судно, на котором работает только главный дизель. Никаких Регистров он давно не знает. Судну 25 лет. Нужен ремонт пожарного и откачивающего насосов, вентилятора м.о., замена хотя бы 20 м труб, смена 8 клапанов, переборка дейдвуда. И набор доковых работ. Ремонт брашпиля. Капитан Тауфик говорит – 45 тыс. фунтов.

– Что? Да я за 25 тысяч куплю другое судно! Или ремонт за 20 тыс. и не более недели, или я по всему средиземноморью объявлю, что вы несостоятельны, чтобы к вам никто не становился в ремонт!

Вот тебе и ППР, вот тебе и месяц на дефектовку, нормирование и согласование цены! И все сделали! Но это крайность. Обычно 3 дня ремонта, приглашение представителя одного из классификационных обществ – в зависимости от личных симпатий, тайный получасовой разговор в каюте капитана – и судно с исправными документами ринулось в круговорот бизнеса. И что удивительно: по данным Ллойда общий уровень аварий судов в мире – 0,78%, советских 0,82. Опять же, вот тебе и ППР, и 3 месяца ежегодного ремонта. В 30 раз дольше, в столько же, если не больше, дороже, потеря четверти полезного времени, простой команды… Зачем?

Составляю итоговые таблицы. Пишу выводы и предложения. По возращении в Союз печатаю и переплетаю 4 экземпляра. 1 – в Госплан (Юрьеву Геннадию Иннокентьевичу), 1 – в партком завода, 1 – директору СМЗ, 1 – в институт совершенствования руководящих кадров Министерства. Тут глянули: «Так это же диссертация!». «Нет, – говорю, – это революция, которая никому не нужна». Конечно, никакой нигде реакции. Действительно, кому это нужно?

Чуть ли не каждый месяц нас посещали визитеры из Москвы. Разных уровней, разных ведомств. Чтобы повидать пирамиды, отряхнуться от повседневной напряженки. И г-н президент Подгорный (удивил странными заумными речами), и первый секретарь ЦК Комсомола, чиновники Министерства, Главка, ГИУ ГСК… Всех надо привечать, угощать, одаривать. Директор верфи с трудом скрывал возмущение.

Деловым был визит секретаря ЦК по промышленности Пономарева. Предстал и я с коротким докладом о ходе дел. Вихрь мыслей. Говорить только о местных неполадках? Но ведь это исключительная возможность открыть глаза самого верха на безобразия в руководстве экономикой, на ляпы в межгосударственных делах, на коррумпированность и неспособность чиновников? А почему он должен верить этой мелюзге где-то в Египте? Кто он, почему лезет не в свое дело? Не получится.

— Надо расширить судоремонтные мощности верфи, достроить это крыло новыми цехами, — сказал я.

— А что это ты так печешься о них?

— Посылали, сказали чтобы работал хорошо. Тут неограниченные возможности в рабочей силе, будущем пролетариате.

Он – сухо, строго своему секретарю:

— Запиши. Позвоним в Минсудпром.

Через две недели прибыла бригада проектантов из Ленинграда.

Смотрю на пирамиды – потрясающе! Сфинкс. Тысячелетия люди всматриваются в его лик, недоумевают, спорят, высказываются. Вот и моя очередь. Среди громад – могильных памятников – пирамид, такая странная, такая огромная фигура – мощное тело царя зверей и голова царя природы – человека. Высшее соединение силы и разума, воплощение Жизни. В самом деле, как мыслил мудрец, духовник, жрец, художник того сказочно одухотворенного мира? Он хотел противопоставить монументальность, незыблемость явлений бытия – Смерть и Жизнь, представить их контрастно и едино – на одной площадке. Пирамиду и Сфинкса. Символа разума и силы природы – Жизни.

Лицо сфинкса обращено на восток, оно ждет восхода солнца, оно ловит его лучи. Но выражает оно, мне показалось, скорбь и мудрость. Ибо, как сказано: «Во многой мудрости много печали».

Меня ожег этот взор: сразу возникла в памяти забинтованная голова, торчащая из-за борта огромного тракторного прицепа, заполненного полуживыми солдатами. Прицеп брошен посреди привокзальной площадки станции Семь Колодезей. Рядом взрывы, всполохи каких-то серых радуг, в щепки летят вагоны, а сверху все пикируют и воют штукасы, с удовольствием, как казалось, и садистским наслаждением при полной безопасности для них. Взгляд этой головы – такой же печальный, укоризненный, отстраненный: «Люди! Образумьтесь! Ваши страсти губят вас!».

Не только честолюбцев меча осаживает сфинкс: «Подумай о смысле жизни, она так быстротечна!» Тот же философ и психолог, наш современник, Франкл беседовал с американцами, двадцать лет тому закончившими престижный университет. Все в один голос – заявили: да, я удачно потрудился, имею коттедж с бассейном, несколько автомобилей, счет в банке. Но… Но вот сижу на этом богатстве и оглядываюсь – жизни-то не было! День и ночь – бизнес, погоня, ловля, хватание, отнимание… И что теперь? Ну, ел-пил, ем-пью. А з-а-ч-е-м? И делает вывод: человеку нужно какое-нибудь признание его трудов, моральное удовлетворение от общественной полезности его усилий.

Не читают наши олигархи. Авось дойдут на старости. Мне лучше: ничего нет, зато везде теплые приветы.

Продолжение следует.

Воспоминания записаны 3 декабря 2003 года.

Переданы для публикации на сайте www.world-war.ru
внучкой автора Марией Телегиной