Дальше на запад

Читайте первые части: Известие о войне

Дивизия моя уже была брошена из Чехословакии опять в Венгрию, и я нашел ее западнее Будапешта, где она отбивала атаки немецкой группировки, пытавшейся прорваться к окруженным в Буде. В штабе полка я нашел много новых, незнакомых офицеров. Я не спрашивал, почему их, новых, так много. Я помнил то поле.

Через несколько дней я получил приказ о назначении меня в батальон связи дивизии. Через день я уже был в дивизии, а через два дня меня назначили старшим патруля в деревне, где находился штаб дивизии.

Мне показалось, что этому наряду все уделяют преувеличенное внимание, и не понимал почему. Начальство осмотрело меня и предупредило, чтобы я имел образцовый вид. Это было нетрудно, так как в госпитале я получил новую шинель взамен пробитой осколками старой.

Инструктаж начальника патруля делал сам начальник штаба дивизии. К назначенному времени я прибыл к кабинету начальника штаба и был встречен его адъютантом, который осмотрел меня и рассказал, как я должен вести себя с начальником штаба.

Мой инструктаж Юницкого прошел благополучно, я вернулся, обнаружив, что батальонные офицеры питают сильный интерес к тому, что было у Юницкого.

Оказалось, что Юницкий — злой дух дивизии, которого все боялись как огня. По любому случаю он приходил в ярость, бил телефонные трубки, мог отправить и в штрафную роту.

Через несколько дней дивизия остановилась на отдых и доукомплектование в придунайском городе, который назывался Кишкунлацхаза.

Старожилы дивизии не припоминали другого такого случая за всю войну. Фронт проходил за Дунаем в 50 километрах западнее.

Моими обязанностями теперь была организация внутренней связи на КП. Здесь была телефонная станция и телеграф. При смене КП я должен был заранее выезжать к месту развертыванию нового КП, организовывать с него связь, и только после этого штаб переезжал на новый КП.

Работа эта требовала хорошего владения картой, умения ориентироваться на местности, в обстановке и определенной самостоятельности в принятии решения. Здесь пригодились полученные знания в училище и в период учебы в академии. Техника связи была сложнее, чем в полку, но для меня трудностей не представляла. Люди все здесь были опытные и четко выполняли свои обязанности.

Здесь я впервые увидел свою дивизию в полном составе. Для торжественной церемонии с вручением ей ордена дивизия выстроилась на стадионе, и все мы поразились, как малочисленна она была.

Правда, предстояло еще получать пополнение, недостающую технику и вооружение.

В дивизии наступила мирная жизнь, от которой все уже отвыкли. По вечерам принимались разведсводки по телеграфу.

Они говорили о полном спокойствии на фронте. Ни с нашей, ни с немецкой стороны активных действий не наблюдалось. Так проходил день за днем, и ничто не предвещала грозы.

А она уже собиралась за линией фронта. Немцы концентрировали большие силы перед 2 и 3 Украинскими фронтами, пытаясь удержать на стороне Германии своего последнего союзника — Венгрию.

К январю 1945 года немцы дополнительно сосредоточили здесь 37 дивизий и половину всех немецких бронетанковых сил, действовавших на всем советско-германском фронте. Сюда же с западного фронта была переброшена 6 танковая армия, собравшая все лучшее, что еще нашлось у Германии. Всего этого мы тогда не знали.

Однажды спокойные разведсводки сменились тревожными. Немцы перешли в наступление, и через два-три дня фронт наших войск был прорван. Немцы стремились выйти к Дунаю, окружить и разгромить войска 2 и 3 Украинских фронтов.

Прошел еще один день. Ночью меня разбудил замкомвзвода. Он сказал, что по телеграфу сейчас частям идет шифровка. Похоже, что это боевой приказ дивизии.

Если это так, то минут через сорок–пятьдесят нам предстоит выехать к месту развертывания нового КП дивизии. Там, где-то далеко впереди, дивизии предстоит вступить в бой с немцами. Замкомвзвода уже готовил команду, которая поедет со мной.

Минут через 30 раздался звонок. Меня вызвали к командиру батальона. “Давай твою карту”, — сказал комбат.

На карте он карандашом поставил точку. Здесь, в лесу, должен быть развернут новый КП дивизии. До этого леса было километров 40-50. Там мне предстояло принять связь с корпусом и полками, которые совершат марш и займут оборону.

Когда я вернулся от комбата, на дороге уже стояла повозка и люди, которые поедут со мной. Я наметил маршрут движения. Предстояло переправиться через Дунай по действующей понтонной переправе, которая была ниже по течению, километрах в 15 от нас.

На запад от Дуная шло несколько шоссейных дорог, но впереди еще были широкие судоходные каналы. Можно было предположить, что переправа и дороги будут забиты переправлявшимися войсками.

Трудности начались с переправы. Здесь уже переправлялись какие-то войска. Мы заняли свое место в колонне и медленно продвигались вместе с ней, приближаясь к переправе. Движение колонны иногда приостанавливается на какое-то время, потом возобновляется. Далеко впереди видны немецкие самолеты, бомбящие переправу. Туда, неотвратимо, фатально, ползет наша колонна. Никто не может нарушить твердый порядок движения колонны у переправы. Всякое нарушение его немедленно карается.

Переправа под огнем — одно из самых труднопереносимых испытаний на войне. Все сидят на своих местах, никто не может убежать, спрятаться. Здесь правит судьба, везение. И ничего нельзя предпринять, изменить, ускорить. Нужно это перетерпеть.

Все ближе переправа. Уже видны идущие и лежащие раненые, лежат возле дороги убитые люди, лошади, стоят разбитые машины и повозки.

А на самой переправе ад. Пикируют самолеты, гремят разрывы, захлебываются огнем зенитки, стоит дым, пыль и грохот.

Разорванные участки наплавного моста немедленно восстанавливаются, и замершая колонна вновь начинает движение.

Тут работают саперы. Колонна проходит, а они остаются здесь, и уйти из этого ада им не дано.

Наконец мы на другом берегу, мы проскочили. Тот лес, где будет КП дивизии, еще далеко. Двигаться в колонне войск означает большую трату времени. Нужно выбрать другую, свободную дорогу. Главная опасность здесь — взорванные мосты.

Пока все идет хорошо. Но впереди канал и взорванный мост. Канал судоходный, он широкий, переправочных средств не видно. Едем вдоль канала в надежде найти какие-нибудь переправочные средства.

Впереди виден висячий пешеходный мостик на канатах. Он раскачивается, когда по нему идешь, кое-где отсутствует помост. Ширина едва позволяет пройти повозке. Нужно принимать решение.

Переправа по такому мостику экономит время, но может закончиться и тем, что все наше имущество окажется на дне канала.

Ломаем заборы, ремонтируем частично разрушенный помост, затем переносим на другую сторону имущество, держим лошадей и медленно начинаем движение, так, чтобы не испугать лошадей. Мостик качается, скрипит. Лошади нервничают. Малейшее резкое движение, и может случиться катастрофа.

Медленно сокращается расстояние. Наконец, мы на другой стороне канала. Риск оправдался. Все довольно улыбаются, будто после успешного боя.

Теперь задача выйти на шоссе, проходящее в нескольких километрах восточнее. К нему придется добираться по целине. Наконец, добираемся до шоссе и пристраиваемся к проходящей колонне.

Мы сэкономили несколько часов, намного опередив колонну войск с которыми были на переправе, до конечного пункта нашего маршрута осталось километров 20. Колонна двигалась без задержек, и мы рассчитываем через 3–4 часа быть на месте.

Но вот показались немецкие самолеты, идущие к переправе. Теперь нужно ждать, что часть их скоро выскочит где-то сзади и пойдет вдоль колонны, поливая ее огнем.

Так и случилось. Один за одним пронеслись они над колонной, поливая ее огнем. Нас не задело.

Появились наши истребители, завязался воздушный бой. Немецкие самолеты исчезли. Некоторое время двигаемся спокойно, потом опять приходится разбегаться по кюветам. Падают листовки. Заголовок, конечно, — “Пропуск в плен”, а в тексте объясняется, как нам будет плохо, когда немцы выйдут к Дунаю. Запомнились слова: “ Жукову Берлин отдадим, а толоухинцев в Дунае искупаем”.

Мы воспринимали это как юмор. Никто не мог подумать, что немцы еще способны на это.

Внезапно вблизи стали рваться снаряды. Где-то впереди слышались крики: “Танки!”

Колонна стала распадаться. Впереди, навстречу нам шли немецкие танки, ведя огонь по колонне. Такой встречи никто не ожидал. До линии фронта было еще километров 20. Но уже занимали позиции и разворачивались артиллеристы, следовавшие в колонне. Бегом в поле занимала оборону пехота.

Мы возвратились в деревню, которую только миновали. Было ясно, что фронт прорван, предполагаемое место развертывания КП дивизии находится на захваченной территории.

Находим какой-то штаб в деревне и обходными путями связываемся с дивизией, я докладываю обстановку. Получаем новую задачу: развернуть узел связи в деревне, 7 км восточнее г. Шиманторния.

Это недалеко от нас. Скоро прибываем на место. Где-то впереди должны занять оборону полки дивизии.

Через некоторое время появляется связь с полками, затем появляются и корпусные связисты, обеспечивая связь с корпусом. К утру прибывает штаб дивизии. Я получаю новое задание: развернуть передовой узел связи в Шимантории и обеспечить связь НП комкомандира дивизии с НП командиров полков и КП дивизии.

Шиманторния был маленьким, чистеньким городом, застроенным одно–двух этажными домами под черепичными крышами. Население его уже где-то спряталось, не было и войск. Город казался пустым.

Мы развернули наш узел связи в одном из домов. Неподалеку расположился и НП командира дивизии. Где-то ниже, на склоне горы, заняли оборону полки. Выло тихо и спокойно.

Впереди, где-то за холмами, были немцы. Мы сели завтракать и через окно наблюдали, как из-за холма вдруг выполз немецкий танк и тут же скрылся.

Закончить завтрак нам не удалось. Немецкая артиллерия открыла огонь по городку. Через несколько минут снаряд ударил в угол нашего дома, прямо под щиток с кабелями.

Но мы уже переносили коммутатор в маленький погребок во дворе и быстро восстановили связь.

Интенсивность огня нарастала с каждой минутой. Появилась авиация и началась бомбежка. Артогонь достиг небывалой силы. Мы непрерывно восстанавливали повреждения линии связи.

В воздухе стояла красная пыль от разбитой черепицы. Нам уже не видно было, что там впереди, но мы понимали, что там идет жестокий бой. Артогонь по городку стал затихать.

После обеда к нам пробрался адъютант, старший нашего батальона связи. Не знаю, как он сумел остаться живым при этом, но возвращаться обратно он не торопился.

Но вот затих артиллерийский огонь по городку. А городка больше не было. Стояли догорающие руины домов, улицы были завалены обломками домов, и все покрывала красная черепица. Было непонятно, зачем был уничтожен этот красивый, тихий городок. Очевидно, у немцев стало плохо с разведкой, и они очень торопились.

Постепенно становилось все тише, а наши связи стали прекращаться. Линейный надсмотрщик, вернувшийся с линии, сказал, что на НП командира дивизии никого нет. Не отвечали и НП командиров полков. Мимо пробежала группа солдат. Обстановка становилась тревожной.

Вдруг наш адъютант закричал: “Немцы!” и выскочил из подвала. Дежурный у коммутатора, не отключая линий, выдернул коммутатор, и мы кинулись следом за адъютантом.

За городом саперы устанавливали минные поля. Занимала оборону пехота. Найдя свою линию, мы связались со штабом дивизии и получили указания начальника связи возвращаться в штаб дивизии. Вечером мы прибыли в деревню, где размещался штаб.

Ночью деревня была обстреляна какими-то мощными снарядами. Несколько воронок были таких размеров, что в них мог поместиться небольшой дом. Днем упало еще несколько таких же снарядов.

Начальник штаба дивизии полковник Юницкий решил перенести КП в соседнюю деревню, которая лежала за каналом.

Я получил задачу выехать туда и подготовить там связь. Мы выехали уже в темноте по направлению к каналу, намереваясь переехать его по мосту, который был на карте.

Вскоре нас обогнала машина Юницкого, который торопился покинуть нашу деревню.

Через некоторое время мы подъехали к мосту, но оказалось, что мост взорван. Пришлось ехать вдоль канала к другому мосту, надеясь, что он цел. Нам повезло, и скоро, переправившись через канал, мы прибыли на место. Юницкого там мы не нашли и, организовав связь, стали ждать штаб.

Первым приехал комендант дивизии. Он спросил, где Юницкий, но мы и сами искали его.

Комендант обследовал канал у моста, и вскоре из воды была вытащена машина Юницкого. В ней кроме Юницкого было еще 4 человека. Все погибли. На фронте ездят с выключенными фарами, а Юницкий торопился уйти от смерти, но от судьбы не уйдешь.

Прорвав наш фронт и продвинувшись до 20 километров, немцы были остановлены, но затем возобновили наступление. 8 дней шли ожесточенные бои между озерами Веленца и Балатон. Здесь немцы наносили главный удар и здесь, вместе с другими, сражалась наша 202 стрелковая дивизия.

Неся огромные потери в танках и живой силе, немцы смогли продвинуться от 6 до 8 километров и были остановлены. Тут же наш фронт начал наступление, дивизия наша перебрасывалась на юг, к границе Югославии.

Мы совершали длительный марш, огибая с юга озеро Балатон. Шоссе вело нас по берегу озера, по местам, уцелевшим от войны, мимо великолепных курортов, живописных вилл. У причалов стояли многочисленные яхты, лодки, катера. Но все это было нам недоступно, дивизия торопилась, обогнув Балатон, повернуть к австрийской границе.

Периодически возникали бои с отступающими немецкими войсками. Последние бои были за австрийский город Фюрстенфельд.

Дивизия двигалась по шоссе в направлении города Грац. Сплошного фронта больше не было. Справа и слева вдоль шоссе были горы, поросшие лесом. Все встречающиеся на пути населенные пункты белели белыми флагами. Лишь иногда вспыхивали бои с отдельными группами немцев, когда они с гор пытались выйти на шоссе. Здесь вести бой приходилось и штабу дивизии, двигающемуся за полками.

Немцы торопились уйти, чтобы сдаться в плен англичанам, которые наступали с запада. Австрийские Альпы, которыми мы двигались, представляли собой красивейшие места. Мы вступали в одну из стран, знаменитую своими горными курортами.

Все больше исправной техники, брошенной немцами, встречалось вдоль шоссе. Иногда это были сотни машин, оставленные на какой-нибудь лесной поляне.

Все говорило, что война уже закончилась, и мы ждали сообщения о наступлении мира.

Однажды под вечер застучал на телеграфе аппарат, который стоял на связи с корпусом. На ленте возник текст: “Германия капитулировала, мир”. Моментально весть дошла до полков. Мы услышали беспорядочную стрельбу оттуда, где были полки.

Тогда мы не знали, что телеграфистка корпусного телеграфа, передавшая это сообщение, была отстранена от дежурства, а дежурный по связи был направлен в штрафной батальон.

На следующий день мы услышали официальное сообщение о капитуляции Германии. Наконец показался город Грац — конечная цель нашего наступления.

Это был первый город, в котором продолжалась жизнь. Чистенькие улицы, толпы людей, приветствующих нас, работающие магазины представляли сказочное зрелище. Этот город показался нам оазисом в пустыне, обещая, наконец, долгий и приятный отдых после долгого, изнурительного пути. Навстречу по шоссе двигались какие-то солдаты в шляпах. Это были канадцы.

Мы еще не знали, что на рассвете оставим этот райский уголок канадцам и отойдем на восток за линию разграничения между войсками союзных стран, одержавших трудную победу.

Город Грац, к которому мы так долго и тяжко шли, который так много обещал и мог бы рассказать что-то о той, все еще не виданной нами жизни западного города, оказался для нас недоступным и навсегда остался маревом.

Однако война кончилась, наступил мир и для солдат: это был самый дорогой, бесценный подарок.

Только теперь, далеко на западе, мы смогли посмотреть на окружающий мир любопытными глазами человека, который был от него всегда заботливо огражден, недоступен и проклят идеологией.

Пройдя от Румынии до Австрии, мы видели только поля, леса, населенные пункты, разрушенные или целые. Люди, их жизнь, быт не попадали в поле нашего зрения. Наверное, мир на войне больше видится сквозь прорезь прицела. Не находится и свидетелей боя, люди прячутся, когда проходит передовая.

Но все же мы видели, что чем дальше на запад, тем благоустроенней становились села, города, тем лучше были дороги. Маленькая австрийская деревушка, куда мы прибыли, покинув на рассвете Грац, утопала в садах, склоны гор зеленели виноградниками. В каждом доме стояла бочка с яблочным сидром, который местные жители употребляли вместо воды. Люди здесь жили своей привычной, давно налаженной, устоявшейся жизнью. К нам они относились дружелюбно, а мы испытывали блаженство комфорта и приводили себя в порядок, начиная замечать, что крепко одичали и вспоминали многие полузабытые правила и нормы поведения.

Излишне говорить, что настроение у нас было праздничное, частенько подымали мы тосты за нашу победу, да и население понимало нас, и само, радуясь наступлению мира и балуя нас прекрасным виноградным вином. Дошел слух, что в каком-то полку наладили перегонку яблочного сока в спирт.

Постепенно и у нас налаживалась мирная жизнь. Из домов мы перешли в палатки. Что бы занять людей, начали ремонтировать имущество, приводить в порядок форму.

Приемники передавали музыку. Казалось, в Европе не было войны, диапазоны были забиты работающими радиостанциями. Это была та музыка, которую сквозь трески атмосферных помех я пытался принимать когда-то в Киеве. Здесь она звучала божественно.

Мы уже стали замечать, что австрийские девушки очень симпатичные и дружелюбные. К этому времени мы, не теряя времени даром, уже обзавелись немецким дизелем с крытым кузовом, из которого была выброшена радиостанция, а лошадиная тяга, на которой мы передвигались, была отправлена в обоз. Начальство побольше выбирало себе легковые машины. Но райская наша жизнь, увы, оказалась короткой, и завершилась маршем, который привел нас в Венгрию.

Через месяц наша дивизия получила приказ на возвращение домой. Возвращение выглядело, как долгий марш через всю Центральную Европу. Каждый день — 25 километров в колоннах.

Теперь все окрестное население выходило к шоссе смотреть на марширующих русских, победителей и освободителей в этой долгой и жестокой войне. Кое-где играли оркестры, возникали танцы. На лицах людей мы видели радость, дружелюбие и чуточку гордились собой.

Иногда дивизия проходила местами, где шли бои, и тогда мы останавливались у могилок наших товарищей, которые не дошли, и становилось по-настоящему грустно. Мы вспоминали этих ребят, рассказывали о них тем, кто их не знал, вспоминали, как и когда мы потеряли их.

Этот последний свой марш дивизия закончила в г. Яссы, в Румынии. Погрузившись в эшелоны, мы двигались к маленькому украинскому городку, где было назначено расформирование дивизии.

Пересечение границы воспринималось, как возвращение домой. На станциях эшелон атаковали дети. Они просили не карандашей, как это было в Румынии, а хлеба. На железнодорожном полотне работали железнодорожные рабочие, это были женщины.

Все подтверждало, что это уже наш дом, наш край, уставший, голодный, разрушенный, оборванный и грязный.

Но это была наша родина, и каждый думал, какой цветущей она станет теперь, после такой войны, когда мы возвратились домой.

Расформирование дивизии проходило быстро.

Мы исписывали горы актов на имущество, которое числилось с начала войны, и придумывали когда и как, в результате чего, этого имущества недоставало теперь.

Каждый день уезжали однополчане домой. Но часть офицеров получала назначения в другие части.

Получил его и я. Мне надлежало прибыть в полк связи моей же 27 армии на должность командира учебного взвода. Полк располагался в городе Виннице.

 

Продолжение следует.

Текст прислал для публикации на www.world-war.ru автор воспоминаний.