Брать ответственность на себя — может оказаться вредительством

Беликов радирует: «Болты поставили, гнезда разбиты, пароход пойдет тихим ходом». И ничего о причинах. Опять запросил, опять уклоняется. Что за игра? «Каганович» отдал свои баржи, тихо идет домой. Дотянул до Намцев. Еду смотреть. Эге! Гребной вал изогнут так, что фланцы перекошены на сантиметр! Докладываю начальнику (теперь уже был Тухтин). Он опытный, советует рихтовать вал: жаровней, подведенной под колено (вал выпуклостью вверх) с коксом, разогреть вал настолько, чтобы он собственным весом провис в обратную сторону. При остывании он немного вернется. Надо только угадать степень разогрева.

Обсудили с местными умельцами, приготовили, подвесили жаровню, подвели сжатый воздух для скорейшего разогрева, установили индикатор для замера прогибов, наблюдаем. Колено выпрямилось. Убрали жаровню, ждем. Вал опять начал загибаться, но колено стало наполовину меньше. Повторный нагрев, остывание, бой 0,1 мм. В 2 ночи звонит Тухтин (не спит!). Доложил. «Прекрасно! Отдыхайте».

Заварка водотрубного котла, сотни швов, в основном точечных. Опрессовка. Сижу в топке. Давление поднимают холодной водой, естественно. Опасность практически небольшая. Главное, как швы? Ведь электроды-то без обмазки, просто проволока, и сварщик доморощенный, без диплома. Все это нарушения. Глубокая ночь. По мере повышения давления – потрескивание. Освещаю переноской. Достигли максимума, держим томительных полчаса, следим за манометром. Если падает, значит где-то течь. Под утро подписываем акт. Риск кругом, нарушения предписаний Регистра. Дело подсудное.

Много случаев, как и везде на транспорте. Но один случай был просто личной авантюрой. За неделю до начала навигации механик «Кагановича» звонит из Намцев:

– У меня в котле выпучина.

– Что ж молчал всю зиму?

– Сам только обнаружил.

Совещаюсь с Тимошиным, показываю в книге типовые примеры.

– Вырезать, разделать кромку под сварку, изготовить выпуклую заплату (для обеспечения усадки при охлаждении). Варить тонким электродом, простукивать, паяльной лампой греть весь шов.

Звонит – все сделали правильно, но при остывании шов лопнул. Еду тут же. Повторяем тщательно. Разрабатываем очередность швов по периметру в разной последовательности. Бесполезно. Собираю мастеров мастерских, механиков судов, своих из МСС.

– Надо посоветоваться. У кого случалось подобное, что предложите?

Общее молчание, прячут глаза. Ясно, надо брать на себя.

– Спасибо, все свободны.

Велю изготовить кольцо шириной 22 мм с разделанными кромками, вставить в дыру котла до упора в наружную стенку котла (в этом месте она была в 20 см), приварить к той стенке, потом к внутренней и, наконец, на разъеме кольца. Глухой люк. Швы сели хорошо. Опрессовали. Горячая проба на рабочих параметрах. Подписал акт. В срок уложились, буксир ушел в рейс.

Буксир ушел, а тревога осталась. Всю навигацию. Слежу за сводкой диспетчеров. Надо же, до самого устья ведет караван, по левой протоке в море! Морем до реки Оленек, там где-то разгрузка барж, и обратно. Морем! Соленая вода! Хватит ли запаса пресной? Буксирчик-то совсем маленький, колесный, 200 лошадиных силенок всего. А волна? И корпус жидок, и плицы на волне не работники. А не дай Бог засолят котел! Любая из аварий – взрыв котла. Вот где, наконец, оправдается неусыпная бдительность агентов КГБ! Вот и попался вредитель! Потный просыпаюсь. Не уснуть. Иду к радистам. Что там на линии? «Каганович» пришел в Жатай на зимовку своим ходом. Слава Богу! Назавтра заходит Упольников, садится какой-то загадочный.

– Вы родились в рубашке. Когда спустили воду из котла, раздался громкий удар. В месте вварки «люка» и до кромки прошла трещина до 2 мм шириной. Мы всю навигацию боялись.

Нет, шутки плохи. Нужно быть поумнее. Ну, задержал бы на неделю выход судна. А так и команду обрек на риск.

И вообще, плавание по сибирским рекам, особенно Лене, было очень рисковое. Пришлось однажды с караваном идти в Сангары. Там обнаружили сильные течи в бортах понтонных барж, ждущих погрузку угля. Баржи не ремонтировались как следует, пришли из случайных отстоев. Нужно было организовать их ремонт на плаву. Со мной бригада плотников и материалы. Выхожу на мостик. Красиво. Но сразу стало не по себе: я ждал увидеть берег левый, берег правый, а мы посреди – привольно, неспешно. Как бы не так! Ничего не понять: из-за множества поворотов коридора нет. Есть небольшое озеро, земля со всех сторон. Течения я не вижу, куда буксир тянет караван? Впереди – земля. Путевых знаков на Лене тогда было очень мало – в самых опасных местах. «Так как же капитан ориентируется? А ночью? И ведь фарватер иногда меняется – Лена своенравна, несет массу песка, все море Лаптевых засыпала! Не случайно «Капитан Белоусов» неделю сидел на песчаной мели в 1948 году!»

На Лене мало населенных пунктов, особенно ниже Якутска и до устья. Мало таких мест, где можно спрятать караван при внезапном похолодании, чтобы спастись от грозного ледохода весной. А на реках, текущих с юга в Ледовитый океан, ледоход особенно опасен. В верховьях река вскрывается раньше, лед прет, лавина нарастает и любое препятствие превращается в дамбу. У Жиганска, где берега создают «ворота», такая дамба поднимает уровень воды за пару суток до 12 метров. Прорыв, и вода резко падает. И прячущиеся в местной затоке баржи должны срочно попасть на нужную глубину, что очень трудно в условиях прущих льдов и отсутствия «точек опоры». Поэтому по берегам летом видны скелеты барж-неудачниц. А те, что вмерзли посреди реки (мороз застает врасплох), нужно спасать от весеннего ледохода. Ведь льдины толщиной в метр утащат и раздавят любое судно, тем более деревянное.

Управление Пароходства имеет ограниченные возможности, поэтому шкипера барж просят самое необходимое. Например, трос длиной 200 метров и иногда кайла – однорогие кирки. Хороший шкипер всегда возит пару кайл с собой. Иногда просят мешок крупы. Шкипер с помощником (команда должна состоять на большой барже из 4 человек, но из-за нехватки охотников, да и для получения двойного оклада, обычно их двое на борту) роют землянку на берегу, перетаскивают запас еды, утварь, печь. И начинают обкалывать баржу кайлами. Всю зиму, и в мороз ниже 50º. В такой мороз трудно двигать руками. Но надо. Не паникуя, никуда не бросаясь за помощью: «Капитан, бросивший баржу, знает». Значит, самое нужное как-то доставят: а они долбят месяца 3-4. Сначала полметра. Мороз проморозит еще на метр. Можно кайлить глубже. Надо отделить баржу ото льда. Под днищем остаются только метровой ширины опоры. Долбится канал для вытаскивания баржи на поверхность льда. По пути к месту укрытия (устье речушки, мысок и т.д.) вмораживаются столбы из растущих поблизости лиственниц на расстоянии ~150 м друг от друга. Делаются вороты. Ими с помощью троса баржу медленно, но обязательно затягивают в укрытие. Робинзоны. Никаких митингов о правах человека.

В 1952 году у нас случилось 19 случайных отстоев. Мороз нагрянул внезапно. Застряли и буксиры. Правительство создало штаб. Начальство Главсевморпути закрепило авиагруппу во главе с Героем – Супруном. Прилетел в Тикси и новый начальник. Крупный, сердитый. Вызвал нас – начальника Тухтина, гл. инженера и команды близлежащих случайных отстоев. Сделал выговор, сказал, что он обязан еженедельно докладывать тов. Молотову о ходе спасения флота.

– Почему баржа застряла у Тит-Ары, а буксир прошел мимо? – грозно надвинулся на Тухтина. Тот молчит.

– И правильно сделал, что прошел, – заявляет спокойно шкипер этой баржи. Иначе и он бы замерз посреди реки, если б тащил меня.

Начальство не ожидало, тон снизило.

– Сегодня летим в Жиганск. Какая нужна там помощь?

Все молчат.

– Кайла, – выскочил я не по рангу.

– Какие кайла?

– Такие однорогие кирки, – кто-то тихо подсказал.

– Это несерьезно! Я спрашиваю о важных делах!

– Кайла там нужнее, чем наша делегация, – заело меня это «несерьезно». Конечно, это было по-мальчишески, от неопытности.

Неловкое молчание.

– Сколько нужно?

– Штук 40.

– Иван Иванович, – обратился он к начальнику порта, – посмотрите, пожалуйста, чем можете поделиться.

Зима была беспокойной, нервной. Летали самолеты, пробивались автоколонны по реке, телеграммы, окрики, команды, доклады, взрывы льда, бомбежки…

Золотые люди, эти сибиряки, Ленские старожилы, потомки политических ссыльных. Немногословны, неунывающи, предприимчивы, терпеливы. Вот общий сбор капитанов по итогам навигации у начальника Пароходства. Садятся по мощностям двигателей. Поближе – у кого помощнее машина. Курят непрерывно, густо дымящим табаком. Говорят поочередно. Каждое слово – только о возникших неувязках в руководстве и чем помочь оказавшимся в беде судам. Настолько кратко, настолько точно – диву даешься. Поучиться бы хозяйственникам благополучных областей! Намечен точный план спасения случайных отстоев. И никаких сомнений, никто не подведет. Все суда были и спасены, и отремонтированы, и вступили в навигацию. Это была школа деловитости и организованности, что пригодилась и мне, обреченному на постоянную трудовую напряженку.

Летом меня пригласил Иван Иванович Елисеев. Все было удивительно. И его затемненный кабинет, подсвеченный только узким лучом низко наклоненной настольной лампы – эдакий грот волшебника. «Прием, явно заимствованный у кого-то из вышестоящих, вернее – вышесидящих», – мелькнула мысль. И нежданно вежливый тон.

– Мы побеспокоили вас, Николай Петрович, чтобы посоветоваться. У вас кончается срок контракта. Дела у вас идут хорошо. Мы не смогли подобрать замены. Есть мнение предложить вам продлить контракт еще на один год.

И тон и содержание удивили. Роем завертелись мысли: доверие; но никаких предложений или обещаний на будущее. У меня самого не обеспечен тыл – меня никто нигде не ждет. Почему Елисеев, а не Тухтин? Ведь обсудили же, и там решили. Почему? Елисееву проще уйти от возможных моих прямых вопросов – мол, это не по его линии будущее устройство. А если я стану требовать принять в Партию, здесь можно и потемнить. Мол, нужны поручители, нужен кандидатский срок, а он кончится позже окончания контракта и т.п. Игра. Ладно. Не стану унижаться. А за год спишусь с ребятами, авось, найду место.

– Согласен.

Через год все стало понятным и мне. Готовилось расформирование Главсевморпути, планы передачи всего огромного хозяйства этой мощной и многоплановой организации – и портов, и флотов, и совхозов на крайнем севере, и гидрографии, и полярных станций, аэродромов…

В дни смерти Сталина все мы искренне горевали, стояли у портрета в почетном карауле, выступали…

В мае приехали «генералы тяги» Минречфлота в нашивках и звездах. Ревизии, ознакомление со всеми сторонами деятельности – экономикой, договорами, финансами, кадрами… И конечно – с техническим состоянием флотов – нашего и лурповского (Ленского управления речного пароходства МРФ). Два главных инженера докладывают. Сначала он. Таблицы, сводки. Опять как-то неуверенно, сбивчиво, с уточнениями. Я доложил без бумажек, где и в каком состоянии суда. Кратко.

– Какие остались недостатки, какая помощь нужна?

– Теплоход «Олег Кошевой» имеет поломанные леера. Сварочного агрегата на месте отстоя нет. Прошу ЛУРП принять судно в своих мастерских, выполнить сварку. Еще 2-3 подобных просьбы.

– Замечательный доклад! Куда вы намерены идти после слияния пароходств?

«Значит, и тут нет хороших предложений. Конечно, беспартийный, темное прошлое».

– Поеду к товарищам на юг.

– Какие просьбы?

– Не задержать расчет и разрешить перелет самолетом с семьей.

– Конечно-конечно!

– Спасибо.

Нине до родов оставалась неделя.

– Выдержишь? – спрашиваю.

– Не рожать же здесь, а потом с крохой лететь! Выдержу!

Ах, молодец, подружка! Что значит рязаночка! И в самом деле. Летели, с заправками на частых посадках, 33 часа до Симферополя. Перед Уралом ночью вдруг провалились на 3 км в воздушную яму. «Ну, сейчас закричит!» Нет, все спокойно. Ай да умничка!..

Укачалась уже в такси: до Алупки столько поворотов по тогдашней дороге!.. И через 3 дня – доця. «Раз Ленская, значит Лена – Елена», – сказала моя мать, баба Витя. В этом году Елене будет 50.

А тогда, в пятидесятых, тандем Краснов-Горком сработал: после повторного выговора Краснову за появление на работе в нетрезвом виде Пуляевский был снят и исключен из партии. Краснов донес о том, что в годы Революции какой-то родич Пуляевского был не на той стороне.

Списался с Малярчуком. «Приезжай, – пишет, – тут много наших общих довоенных однокашников, что-нибудь придумаем». В сентябре 1953 жена с дочкой на руках и я с двумя чемоданами сошли с парохода на пирс элеватора в Николаеве. Трамвайчиком к Алексею. Тамара, его жена, ласково встретила. Пошли с Алексеем к секретарю по промышленности Горкома Виктору Бугаенко. Звонок на Южный турбинный завод, строящийся пока. Без такого звонка нет шансов у приблудного «с улицы», да еще с таким листом автобиографии, попасть на оборонный завод.

Принят диспетчером. Опять низшая должность. «Ну что-ж, неплохо для начала», – шутил старшина в популярной песенке. Но не так все безнадежно! Через две недели директор, очень известный в Минтяжмаше человек, созывает всех ИТР (человек 20).

– Получен приказ представить через две недели техпромфинплан на будущий год! «Одно название чего стоит!»

– Бланки – вот, – показывает на горку зеленых форм. – Кто способен?

Все потупили взоры. И в самом деле, завод не только строится, но и перестраивается на ходу – вместо паровых будет выпускать какие-то неведомые газовые турбины. А тут подай расчеты технической, экономической, финансовой, кадровой и т.д. деятельности на будущий год! А кто знает, что там будет?

– Исаев! (нач. производства) – строго. – Ты что молчишь?

– А что, Николай Семенович, мое дело командовать производством, а не планировать.

– Ты кого тут набрал? – напирает директор. – Мне что – разогнать всех, набирать, кого поумнее?

Вижу, все в тупике. Как-то дело надо решать.

– Давайте я попробую, – заявляю.

– Что значит попробую! У меня тут что, лаборатория или завод?

– Сделаю. (Пригодился опыт разоблачений липовых техпромфинпланов Жатайского завода).

Через две недели едем в Министерство.

Конечно, решающую помощь оказал Колосов (главный конструктор): показал схему турбин, назвал основные данные – вес, примерную трудоемкость.

– Какую численность и фонд зарплаты ты написал, – по пути в Министерство спрашивает директор.

Называю.

– Увеличь в 2 раза!

– Нельзя, не освоим. А такое увеличение сразу увидят – нереально.

– И пусть увидят, я скажу – ты ошибся!

«Странно рассуждает! Это и есть опытность?»

– Нельзя, я предусмотрел запас.

– Ну, смотри! Ответишь! Где расписываться?

«Надо же, на заводе ему недосуг было не только посмотреть цифры, но и расписаться». Начальник ПО Главка – пожилой, но живой мужик, погонял меня по формам. – Нет, так дело не пойдет! Вес заказанных металлов в 3 раза больше веса турбины! – Так и есть. Вот корпус передней опоры, – черчу эскиз. – Все выфрезеровывается. Вес готового в 10 раз меньше заготовки. И иначе нельзя – никаких сварок.

Заглянул директор, озабоченный.

– У вас лучший нач. ПЭО заводов в Главке! Поздравляю, – неожиданно для меня, и, конечно, директора заявляет этот главковский спец.

Так я стал и.о. нач. ПЭО. Опять, конечно, и.о. – этот ослиный крик сопровождал меня еще долго.

Продолжение следует.

Воспоминания записаны 3 декабря 2003 года.

Переданы для публикации на сайте www.world-war.ru
внучкой автора Марией Телегиной