Бои за Берлин

Итак, любая военная операция начинается с её подготовки. И чем тщательнее она подготовлена, тем больше шансов на её успех, тем быстрее она может осуществиться и с наименьшими потерями. Я уже говорил, повторю ещё раз, что потери высшее командование не интересовали, интересовал успех, победа. Задача противника – тоже тщательная подготовка к операции с учётом своих задач и задач противника. Поэтому противник с немецкой точностью и аккуратностью готовился к этой операции, тщательно были подготовлены оборонительные рубежи, особенно восточнее Берлина, где была сосредоточена сильная группировка войск. Глубина первой оборонительной системы Одерско-Нейсенской достигла 20-40 км. Кроме того, на пути наших войск были естественные препятствия, приспособленные к обороне, в том числе реки Одер, Нейсе, Шпрее. Все города и населённые пункты на этом пути были превращены в сильные опорные пункты. Особое внимание было уделено оборонительной системе Берлина. Вокруг него было построено три оборонительных обвода – внешний, внутренний и городской. Город делился на девять секторов, восемь из которых располагались по окружности, девятый – в центре. Вся система обороны была взаимосвязана. Разумеется, наше командование разработало во всех деталях план операции и проиграло его в деталях возможных действий с командным составом соединений.

Главный удар предстояло нанести 1-му Белорусскому фронту на восточных подступах к Берлину с плацдарма на Одере западнее Кюстрина с последующим взятием Берлина. Для облегчения выполнения этой задачи войска 2-го Белорусского фронта от Балтийского моря по линии городов Каммин, Штеттин от Одера наносили сокрушительные удары до реки Эльбы по городам Штральзунд, Росток, Висмар, Шверин, Демиц, Виттенберг и другие, южнее по реке Эльбе.

Наша 8-я Гвардейская армия действовала на самом трудном участке южнее Кюстрина, соседу севернее достался тоже трудный участок. Там действовала 5-я Ударная армия, её командующий Берзарин стал после окончания боёв за Берлин первым комендантом города, и мой друг Путятин Павел Васильевич, зам. начальника 8-го отдела этой армии, стал помощником коменданта Берлина. Ну, это потом. А пока нас ждали трудные бои за Берлин на его подступах и в самом городе, и в центре Берлина за овладение Рейхстагом. Хотя, как исторически известно, сердце Берлина – Рейхстаг – официально взяла 150 дивизия, и в частности 1-й батальон 756 полка под командованием С.А. Неустроева. А о нас было скромно сказано, что к штурму Рейхстага готовились и другие подразделения. Об этом чуть позже.

Форсирование реки Одер на нашем участке, на мой взгляд, как на войне, вполне нормально. Переправлялись чисто по-русски, кто как мог и на чём мог. Правда был наведен понтонный мост, его больше использовали для переброски техники, а в промежутках частично и пехоту. Мост, конечно, усиленно бомбили, в том числе и летающими бомбами, именуемые «Фау-2», это родоначальники ракет. Но они ещё не были управляемые, и точность попадания была низкой.

Берлинская операция началась в ночь на 16 апреля 1945 года в пять часов по московскому времени, в 3 часа по местному берлинскому. Артподготовка была интенсивной, так как было сосредоточено очень большое количество огневых средств, и длилась всего 20 минут. Затем артогонь был перенесён вглубь обороны, и пехота вместе с танками двинулась в атаку. В это время мощные лучи прожекторов осветили поле боя, ослепив своим светом противника. Танки включили сирены, психологически воздействуя на противника, одновременно обстреливая огневые точки. Пехота тоже на ходу вела огонь. Эта трескотня, вой сирен, ослепление прожекторами на некоторое время привели противника в замешательство, что нам и требовалось. В результате этого эффекта и гвардейского натиска была прорвана первая линия, и мы продвинулись на глубину до 2 км. Затем, как обычно – упорное сопротивление. С рассветом подключилась бомбардировочная и штурмовая авиация, хорошо работала и артиллерия на подавление огневых точек. Хотя наша брала, мы продвигались, но противнику надо отдать должное, он ожесточённо сопротивлялся.

Мы несли большие потери на Зееловских высотах. К вечеру 17 апреля противник не выдержал нашего натиска, дрогнул и начал отступать. К исходу 19 апреля были прорваны все три оборонительные полосы Одерского оборонительного рубежа. За эти 4 дня упорных боёв 1-й Белорусский фронт продвинулся до 30 км, а его командующий Жуков требовал от нас всё новых и новых побед, желая на плечах противника ворваться в Берлин.

Но противник бросал всё новые и новые резервы, пытаясь остановить нас. Нас тоже становилось всё меньше и меньше, но мы, окрылённые победой, продвигались, и думаю, что остановить нас уже было невозможно. Завязались уличные бои.

Бои в условиях города, как я их назвал, уличные бои, имеют свою специфику для всех родов войск. Я не буду описывать эту специфику, хочется только сказать, что на маршах пехота всегда завидовала танкистам за лёгкость продвижения. А вот в уличных боях в Берлине пехота с особой жалостью относилась к танкистам не только потому, что улицы ограничивали маневренность танков. Дело в том, что было введено в бой новшество — секретное оружие – фаустпатрон. На первый взгляд – примитивное устройство: кусок трубы, начинённый порохом, при взрыве которого выбрасывается круглая граната, пробивающая взрывной волной насквозь броню танка. Выстрел с лёгкостью можно произвести, выйдя из-за угла дома, из окна, подворотни, и мгновенно скрыться.

Танки нещадно выводились из строя, загромождая улицы и мешая боевым действиям других танков, артиллеристам.

Мы с ужасом смотрели на наши подбитые танки. Но более миллиона этих фаустпатронов нашим войскам удалось захватить на складах. Быстро были созданы подразделения фаустников, и их оружием мы стали бить их самих. Особенно они хороши в уличных боях при подавлении огневых точек не только в верхних этажах зданий, но и в подвалах. Это значительно облегчило задачу нашим артиллеристам по подавлению огневых точек и по борьбе с танками противника. Так что эта палка оказалась о двух концах. Упорные бои шли за каждый дом, этаж, комнату. Как особенность боя в Берлине, хочу подчеркнуть, что кроме гари, дыма, особо отразилось, что мелкая пыль разбитого кирпича густо насытила воздух так, что трудно было глазам. Глаза резало до боли, они слезились, и это затрудняло ведение боя. Но как бы там ни было, а к исходу 28 апреля наша 8-я Гвардейская армия вышла на центральную улицу Шарлоттенбург шоссе в центральный сектор обороны Берлина, на расстоянии одного квартала от Рейхстага. Нужно было срочно на ходу пополнить наши ряды живой силой, боеприпасами и вперёд на штурм Рейхстага.

В каждую роту были выданы красные флажки, чтобы водрузить их в Рейхстаге, после чего должно быть водружено над Рейхстагом знамя дивизии, полученное от военного совета армии, как знамя Победы. Было организовано как бы соревнование, кто первый.

И вот наступила ночь 28 апреля на 29, мы срочно пополняемся боеприпасами. Получил сообщение, что прибыло пополнение, надо принимать. Право выбора по физическим параметрам отдаётся миномётчикам, пулемётчикам из-за тяжёлой матчасти. Пополнение прибыло прямо в первую линию, остаётся получить и сразу распределить по взводам. Иду с командирами взводов. Темно, у оконных проёмов дежурят пулемётчики, автоматчики – это, как говорят, передок, передняя линия, на другой стороне улицы – противник.

Освещаю фонариком построенное пополнение, удивлён, изумлён. Таких рослых, плечистых, сытых мужиков я ещё не видел. Откуда таких взяли в последние дни войны?

Да и стояли они не так, как обычно стоят наши солдаты, что-то злое было в их позах, она напоминали позы эсэсовцев, показанных нам в кино. Когда я отобрал и распределил пополнение по взводам, понял, что не ошибся в предположениях. Я услышал обрывки фраз, разговаривавших между собой солдат. По этим обрывкам фраз я понял, что это эстонцы, латыши, литовцы, служившие в немецкой армии в войсках «Эсэс», каким-то образом попавшие к нам на пополнение. Позднее я узнал, каким образом это отрепье попало к нам на пополнение и расскажу об этом ниже. А пока надо пополнить боекомплект и штурмовать Рейхстаг. Но перед этим надо преодолеть водное препятствие – канал Ландвер, а за ним, естественно, укрепленные позиции. Хоть канал и не широкий, но под прицельным обстрелом и он может проглотить много жертв. Кольцо наших войск над Рейхстагом сжималось. С западной стороны по реке Шпрее были войска 3-ей Ударной Армии и её передовой 150 дивизии. Нам предстоит преодолеть канал Ландвер. Чтобы выйти на финишную прямую к Рейхстагу, 150-й дивизии – реку Шпрее.

Кому больше повезёт, ведь на водных преградах можно и подзадержаться. И ещё, 150 дивизии до Рейхстага по расстоянию было в два раза ближе, чем нам.

Итак, началось соревнование за быстроту и натиск. 150-й дивизии с форсированием Шпрее повезло больше, чем нам с каналом. Канал был уже, поэтому его больше усилили огневыми средствами и более стойкими войсками. Но после форсирования реки 150 дивизия встретила более жесткое сопротивление, и её стали теснить от Рейхстага к юго-востоку, а затем к востоку. Вместо того, чтобы нанести удар по Рейхстагу с запада, её оттеснили на восток к нашим позициям. Вот здесь и произошло смешение войск 3-ей и 8-ой Гвардейских армий. Как мы поняли, командование было в недоумении, особенно 150-й дивизии. Мы их даже видели на переднем крае с картами в руках, пытающимися понять, куда по воле боя вышла дивизия. Откровенно говоря, и понять было трудно, так всё было разбито. Это произошло в районе Шарлоттенбург-шоссе. У меня такое мнение, что и командование нашей дивизии четко не знало, где передний край дивизии. Так что на дивизионных и армейских картах отметки положения войск могли не совпадать с истинным нахождением войск.

И вот мы совместно, а точнее сказать, вперемешку с войсками 150-й дивизии вышли на площадь перед Рейхстагом. Понятно, что площадь – это открытое место, пристреляна и простреливается.

Сделаю маленькое отступление. Я смотрел кинофильмы по взятию Берлина. Удивлялся, возмущался дурью кинорежиссёра и военных консультантов. Ну как можно допустить и показывать такой абсурд, что войска врываются в парадный вход Рейхстага? В соседнем с нами доме бабушка, никогда не воевавшая и не знающая военного дела, из-за боязни, что к ней могут ворваться воры, баррикадирует свою входную дверь.

Итак, парадный вход в Рейхстаг был заложен наглухо кирпичной кладкой, и изнутри эта кладка была заложена мешками с песком, чтобы даже прямой наводкой из пушек не разрушить этот вход. Окна были тоже заложены кирпичной кладкой, но в них оставлены щели (амбразуры) для ведения стрельбы из стрелкового оружия, так что подступы и площадь простреливались и обстреливались. Только в южной части этого укрепления были бронированные ворота, которые могли быть открыты с внутренней стороны в случае необходимости.

Так что преодолеть площадь перед Рейхстагом и приблизиться к нему – это ещё не значит ворваться в него, да ещё через центральный вход. Понятно, преодоление площади стоило нам больших жертв. Многие солдаты с красными флажками, желавшие водрузить это маленькое красное знамя в Рейхстаге или около него, так и остались лежать на площади в руках с этими знамёнами.

И вот передовая группа солдат пробилась к зданию, к парадному входу. А он замурован, окна также, да ещё из их щелей стреляют. Чем всё это разбить, пробить? Ни лома, ни кирки нет, но у солдат есть гранаты, приклады автоматов. И вот они пошли в ход. Гранаты связывали, создавая большую мощность, дёргали за верёвку, предварительно укрывшись, затем в этом месте дробили прикладами кирпич, и снова гранаты, снова приклады. Нужна хоть маленькая дырка, чтобы сделать большую. А в это время в них стреляли, надо было ещё отстреливаться – прикрывать эту работу. Большой ценой была пробита маленькая дырка, позволившая сделать дыру, чтобы можно было пролезть. Ну, попробуй, сунься в эту дыру, получишь десятки пуль, ведь на неё нацелен не один автомат. А лезть надо. Вот истинные герои, бравшие Рейхстаг, но их имён почти нет. Перечислено всего полтора-два десятка. Сколько героев сложило головы! И когда уже ворвались в здание, заняли первый и второй этаж, доложили командованию, вот тогда оно приняло решение, кому поручить чисто техническую задачу – водрузить над Рейхстагом дивизионное знамя – знамя Победы. Достали, как говорят, из сундука дивизии знамя, оно находилось в тылу, в штабе дивизии, и не было в бою, поручили двум сержантам-разведчикам Егорову и Кантария, находившимся при штабе дивизии, водрузить знамя и оформили через указ присвоение звания Героя Советского Союза. Благо, что включили трёх офицеров: Давыдова, Неустроева, Самсонова, принимавших участие во взятии Рейхстага.

Расторопность нужна во всём, ведь воины нашей дивизии 8-й Гвардейской армии тоже в числе первых штурмовали и ворвались в Рейхстаг. Возможно, командование нашей дивизии не знало об этом или не сумело, или не дали ей оформить это документально. Ведь на картах отмечено, что 150 дивизию волей боя оттеснили к нашим позициям и что произошло смешение войск – этому не придали значения, хотя потом были вынуждены признать, что в этом штурме принимали участие и другие подразделения, без уточнения, какие. Не будем делить славу. Для меня важно, что я со своими солдатами принял в этом участие и имею от этого моральное удовлетворение. Не знаю, кто докладывал командованию о моих ратных делах, но за три недели Берлинских боёв меня дважды представили к награждению орденами, и я был награжден орденами «Красная Звезда», «Отечественная война II степени». Скажу откровенно, что на Волховском и Ленинградском фронтах воевал нисколько не хуже, чем на 1-м Белорусском. Видимо, там не было явных побед с продвижением наших войск. Отсюда и скупо награждали, а перемалывали там живой силы и техники значительно больше, да и героизма было не меньше. До меня доходили слухи, что меня представляли и там к награждению орденами, но почти каждый раз я в связи с ранениями выбывал из строя этой дивизии.

Если читать официальные сообщения о взятии Рейхстага и водружении Знамени Победы, то можно встретить самые противоречивые высказывания. Это ещё раз доказывает, что командование толком не знало истинного положения дел. Даже в одном журнале «Падение Берлина» (издательство Минобороны СССР 1975 г.) можно прочитать: «…В ночь на первое мая на фронтоне Рейхстага было водружено Знамя Победы» (страница 25), а на стр. 28 «В 18 ч. 30 мин. 1 мая с огромной силой начался последний штурм центральной части города. Наши полки обрушили удары на имперскую канцелярию. Эсэсовцы, чувствуя неминуемую гибель, оказывали жестокое сопротивление. Но уже в полночь атакующие ворвались в здание и уничтожили его гарнизон..».

Как очевидцу этих боёв, мне необходимо внести ясность. Что же происходило на самом деле в упомянутое время?

Ночью 30 апреля со стороны немцев замаячила чёрная фигура с белым флагом. Фигура была одета в кожаную куртку без погон, хорошо говорила по-русски и просила проводить его к командованию. Что и было сделано. Затем его проводили назад два офицера из штаба армии. Офицеры стали ждать на передней линии. Через полтора часа появилось трое, один из них прежний, с белым флагом. Двое из них были в военной форме, один в шинели с генеральскими погонами, при оружии – пистолете, второй, видимо, адъютант или денщик, во френче. Ждавшие офицеры встретили их. Парламентера с белым флагом оставили ждать на передовой, а генерала с адъютантом сопроводили в штаб 8-й Гвардейской армии к генералу Чуйкову. Конечно, мы не знали, о чём они говорили, но предполагали, что о капитуляции. Это и понятно. Как потом стало известно, генерал был начальник штаба сухопутных войск Г. Кребс. Цель его визита  — избежать полной безоговорочной капитуляции. А наше командование на другое решение не было уполномочено, а уже и так было очевидно, что на другое нет смысла соглашаться, практически, решение было предрешено.

Действительно в 18 ч 30 минут 1 мая был нанесён мощный удар, но по всему центральному сектору обороны Берлина, а точнее по тем объектам, что ещё держались.

В части взятия Рейхстага следует уточнить одну существенную деталь. Создавалось впечатление, что он был взят ещё 30 апреля, коль скоро водрузили знамя Победы. И действительно, наши воины находились там. Но здесь одно «но». Дело в том, что на каждом этаже были бронированные двери, которые не брала даже противотанковая граната и даже связка из них. Эти двери плотно завинчивались изнутри, как на подводных судах.

Они вели в подземные бункеры, где были сосредоточены хорошо вооруженные эсесовцы, с запасом боеприпасов, продовольствия. К этому укрытию подходили поезда под землёй, и оно имело выход на запад в 65-ти км от Берлина. Возможно, электропоезда не действовали, а дизельные могли вполне, и даже если поезда не функционировали, то факт возможности выхода за 65 км от Берлина много значит уже сам по себе, тем более на Запад. И ещё двери, выходящие к нам, внезапно открывались. На этаже появлялась группа автоматчиков, обстреливала нас, забрасывала гранатами, и так же внезапно уходила в эту дверь. Вот такое положение было в Рейхстаге.

И ещё хочется особо остановиться на опубликованном сообщении об убийстве Гитлера, Евы и их собаки.

Средства информации сообщили, что разведчики 5-й Ударной Армии обнаружили во дворе Рейхстага спрятанные и обгорелые трупы Гитлера, Евы и их собаки. Разумеется, трупы собаки и Евы в подлинности сомнений не вызывали и интереса тоже. Они были облиты бензином и сожжены до такой степени, чтобы их можно было всё же принять за трупы Гитлера, Евы предположительно. И спрятаны так, что их можно довольно быстро обнаружить до окончательного разложения. Спрашивается, зачем сжигать до определенного уровня, зачем прятать так, чтобы можно было быстро обнаружить. Официально объясняют это спешкой исполнителей. Но здесь надо помнить, что немцы исполнительны и аккуратны, их все структуры работали до последней минуты и небрежности в работе не допускали.

Спешка – объяснение несостоятельно, применительно для немцев, к нам она подходит.

Далее. Известно, что внимание  Гитлера привлек лучший специалист мира по пластическим операциям. Он создал ему все условия для плодотворной, творческой работы, как говорят, при дворе, он успешно работал. У Гитлера только по официальным версиям было шесть двойников, и он ими пользовался. Почему бы в такой критической ситуации, спасая себе жизнь, он не воспользовался одним из двойников, разыграв этот спектакль. Труп Гитлера был обгоревшим, но надо было как-то и чем-то подтвердить, что именно этот труп – труп Гитлера. И тогда нашли зубного врача, у которого Гитлер лечил зубы, и там имелся снимок челюсти для протезирования зуба. Вот и все доказательства, что это труп Гитлера. До смешного мало и наивно. Но почему бы это заранее не предусмотреть и сделать эти снимки кандидату в трупы Гитлера! Но для общественного мнения было выгоднее признать подлинность трупа Гитлера. Что с легкостью было сделано. Конечно, после разгрома фашистской Германии Гитлер, как политическая фигура, ценности не представлял, но награбленного они вывезли много в разные страны. И пакости они везде много могли бы наделать, особенно под лозунгом «Возрождение единой Германии».

Итак, вернемся к последним суткам событий в Берлине в центральном его секторе – Рейхстаге.

Попытка Генерала Кребса уйти от безоговорочной капитуляции не могла быть принята нашим командованием. Он на это не надеялся, видимо, сделал для очистки совести или по каким-то другим соображениям, чтобы выиграть хоть сколько-то часов для чего-то.

Победа для нас очевидна через несколько часов или, самое большее, сутки.

Приближалась полночь на 2-мая 1945 года. В 00 часов 40 минут по радио была объявлена просьба прекратить огонь для возможности высылки парламентеров для ведения переговоров о безоговорочной капитуляции. И снова белый флаг парламентеров. Увидев это, мой друг по оружию, командир минометной роты, прошедший с боями от стен Сталинграда, стал вслух вспоминать, что он ещё там видел белый флаг парламентера, но флаг был маленький, в виде носового дамского платка, и переходила линию фронта весьма элегантная дама. Я попросил его рассказать об этом более подробно. (У меня сохранилась его фотография, где мы с ним сфотографированы после войны. Его лицо бесхитростное, благожелательное, располагающее к доверию. Считая, что ему можно поверить, да ещё в то время, в той обстановке, зачем ему было что-то сочинять без всякой надобности, да и по характеру он был не способен на это).

У нас вроде перекур, можно и вспомнить былое. Было вот так же темно. Видим, что-то движется со стороны противника, какое-то темное пятно, точнее, фигура в темном, только три точки белые. Даю команду не стрелять без команды. Фигура приблизилась, солдат спрашивает пароль. Ответ соответствует. Пропускает. Я был рядом, по положению, с ней начал говорить командир стрелковой роты. Разговора не получилось. Она не стала отвечать на его вопросы, а приказным тоном потребовала немедленно доставить её в штаб полка, на что он ответил только по инстанции через командира батальона. Она не стала разговаривать ни в штабе полка, ни в штабе дивизии. Попросила незамедлительно доставить её в штаб армии и позвонить туда, чтобы пока она едет туда, чтобы там к её приезду был готов самолет с заправкой до Москвы, иначе вся ответственность ляжет за промедление на всех, с кем она общалась. При этом, никаких доводов, доказательств она не приводила. Одно было бесспорно, её поведение, манеры и приказания, не терпящие возражений, объяснений и, главное, промедлений. Все поняли, что надо выполнять незамедлительно, иначе, может быть, головы не сносить. Каждый остался при своих догадках, но хотел показать, что что-то знает, но сказать не имеет права. В штабе армии выполнили её требования, и самолет был уже готов к отлету. Видя, что её требования безоговорочно выполняются, она, уже любезно, попросила отправить в ставку Верховного главнокомандования шифровку ее личного кода, чтобы там не было проблем.

В Москве, видимо, по её шифровке все было подготовлено. Под утро она вернулась и перешла линию фронта назад, но с ней уже было около тридцати человек одетых в офицерскую немецкую форму. Было понятно, что это наши. Вскоре после их перехода, главнокомандующий немецкими войсками по радио дал команду о капитуляции. Вот практически все, что он видел. Но после этого командир полка, желая показать свою осведомленность, рассказал, что это была любовница Паулюса, имевшая к нему вход в любое время суток, чем и воспользовались прибывшие с ней люди, негласно окружившие штаб, а двое вошедших с ней принудили Паулюса по радио дать капитуляцию, избежав тем самым ненужного кровопролития. Он даже рассказал что она из семьи крупного военнопромышленника, заброшенного ещё в начале 20-х годов в Аргентину, затем перебравшегося в Италию, а потом в Германию. Что она сыграла роль патриотки, и добровольно выехала на фронт, но в силу своего положения в обществе, работала при штабе Паулюса, сделалась любовницей его и выполнила свою миссию, исполнив свой патриотический долг, и, как говорят, отработав затраты. Вообще-то версия правдоподобна, но утверждать не могу, что правдива.

Итак, с рассветом 2-го мая 1945 года немецкая армия в Берлине стала складывать оружие, потянулись колонны военнопленных. А у нас началось торжество в избытке. 5-го мая к нам приехал, точнее, пришёл наш дивизионный генерал, собрал офицеров нашего батальона, поздравил с Победой, разрешил обмыть, отпраздновать, но не шумно. Сказал, что официально день Победы будет праздноваться 9-го мая, это как бы подстраховочные дни, кое-где ещё некоторые группировки не разоружены, сопротивляются и не знают о капитуляции, а некоторые и знать не хотят. Будет передислокация войск наших и союзников по договору, надо быть с союзниками любезными и вместе с тем бдительными и т.д.

Такое торжество отмечается спиртным во все времена и всеми народами. Торговцы первыми отреагировали: лучше продать спиртное, чем его отберут, и они незамедлительно открыли пивнушку, ресторанчики, рестораны, гостиницы, бордели и т.д.

Ещё на нашей территории нам выдали оккупационные немецкие марки, поэтому нам было чем платить, а когда брали города и в том числе Берлин, нам показались немецкие мерки с фашистскими знаками, но мы их не брали. Перейти сразу в 1-3 дня на оккупационные марки всему населению было невозможно, поэтому в обращении были оккупационные марки наших и союзных войск, отличавшиеся только номерами серий, и деньги фашистской Германии. Кто был постарше и соображал, те запасались еще и деньгами с фашистскими знаками. Как бы там ни было, мы не грабили, мы платили с лихвой, давая «на чай». Потом командирование нас просило давать на чай меньшие суммы, т.к. об этом просит новое правительство, это не вписывается в существующие нормы чаевых и балует немцев.

Немцы тоже принимали участие в нашем пиршестве, разумеется, не все, а любители выпить на халяву, как говорят. Сначала их удивило, что русский может залпом выпить стаканом водки, затем пивную кружку, т.е. 0,5 литра, затем доза возрастала, они уже не удивлялись. Очень часто плясали на столах, это удивлений не вызывало.

Вскоре около Бранденбургских ворот образовался стихийно международный базар. Русские, немцы, англичане, американцы, французы и другие продавали и покупали все что продается. Приведу для сравнения цены и денежное довольствие, так называется у военных зарплата солдат, который получал в месяц, кроме рублей, ещё 200 марок, сержант – 300-350. Я получал 3000 марок и, кроме того, мог свои рубли поменять на марки —  за рубль две марки. Владелец среднего предприятия получал 300-400 марок. Лучший мотоцикл марки «Харлей» стоил 300-400 марок, у американцев можно было купить военный автомобиль, новый, с запасом бензина в 5-6 канистр за 3000 марок, золотые изделия индивидуально, самый распространенный товар – сигареты – стоил копейки. Я не курил, поэтому цену не помню. У Бранденбургских ворот звучит речь на всех языках мира, обрывками фраз, жестами понимали друг друга. По базару ходят полицейские и, когда видят, что немец слишком завышает цену, они вмешиваются, отбирают у него излишек и возвращают покупателю. В сделки между военными не вмешиваются. Я не был тогда экономистом, но удивлялся, как удается сдерживать рост цен при таком количестве оккупационных марок всех союзных войск. Ведь пиво, спиртное и многое оставалось почти в прежних ценах.

И вот, 9 мая 1945 г. в Берлине день Победы. Каких-то особых приготовлений я не заметил. День как день. Идёт вторая половина дня. Я куда-то еду на велосипеде, и вдруг тишину потрясли залпы арторудий, в небо взвились и рассыпались разноцветными огнями созвездия. Повторяюсь, что Берлин 30 на 40 км, это сколько надо разноцветных ракет, а их доставили самолетами. Да и салют был произведен в светлое время (видимо, на это тоже были причины), так что не все увидели это красивое зрелище, а вот выстрелы из орудий услышали. По звуку артзалпов военные сразу поняли, что это праздничный салют.

Ну и как не принять участие в таком историческом салюте, когда буду ещё в Берлине! Сначала начали салютовать из стрелкового оружия – автоматов, винтовок, пистолетов. Я на ходу достал пистолет и отсалютовал из него целую обойму. А для тех, кто воевал с пушками, разве это салют? И как не принять участие из своих боевых пушек, ведь они заслужили. Центр Берлина был на 90% разрушен, у развалин никто не ходил, было очень опасно, и всех об этом предупреждали. И вот пушкари выкатили все свои калибры и боевыми прямой наводкой по развалинам Берлинских зданий за Победу, огонь! Вот тут загудел Берлин: три фронта из всех орудий открыли огонь, присоединились минометчики, танкисты и т.д. У кого было из чего стрелять – стреляли. Опять поднялись клубы дыма, гари, салюта уже не было видно.

Немцы в панике бросились в бомбоубежища, некоторые бормотали: «Русиш-Американцы». Это, видимо, означало, что русские и американцы начали войну. Стреляли долго и от души. Затем всё стихло и все пошло как обычно – обыденно. Не знаю где как, а у нас торжественных собраний не проводили. Со 2-го мая мы уже имели возможность отпраздновать Победу и, особенно 5 мая, по приезде нашего генерала с его поздравлениями с Победой. Мы уже написали письма домой. И вот в 3 часа ночи,  с 9 на 10 мая 1945 г. – праздничной ночи Победы – объявлена тревога. Строимся срочно. Быстро-быстро, поторапливая, выводят за Берлин. Когда вышли,  уже стало светло. Надо сказать, что 10 мая было солнечно и жарко. Горел лес, вдоль дороги валялись трупы со вздутыми животами.  Гарь и вонь, а нас подгоняют – быстрее, быстрее. Куда идем — не говорят. Пытались узнать у командира полка, говорят, не знает, всё в запечатанном пакете. Но вот до нас стал доноситься гул артразрывов. Мы знали, что ещё не все капитулировали, некоторые группировки сопротивляются и их уничтожают. А кого бросят на уничтожение? Понятно – нас, гвардейцев. И мы идём, а наши письма об окончании войны едут во все города, приносят радость родным о нашем здравии. И кто знает, будем ли мы живы, когда эти письма будут читать и радоваться. А нас все подгоняют: быстрее, быстрее. Некоторые не выдерживают такого темпа движения и падают. Некоторые пытаются идти, зацепившись или придерживаясь рукой за повозку обоза, таких много. Батальонный военный фельдшер, младший лейтенант медслужбы Паша Кожевнина, – хрупкая 19-летняя девушка. Она оказывает всем помощь, и главное её лекарство —  личный пример жизнерадостности, она весела, всех подбадривает, вся в движении.

А совсем недавно, в боях на улицах Берлина и в последнем сражении перед Рейхстагом проявила храбрость и мужество на глазах у многих, когда ей сообщили, что в дом, который захватили мы, произвели выстрел из фаустпатрона, и что там раненые. Это тот дом, где находился и я. Она взяла двух санитаров с носилками и пошла оказывать нам медпомощь. Ее предупредили, что улица простреливается так, что редко кому удается её проскочить. И она рискнула и проскочила. Как не мялись престарелые санитары, им тоже пришлось преодолеть эту улицу. Оказали они помощь и заняли места выбывших из строя солдат. Её представили к награждению орденом «Красная звезда».

Вдруг колонну остановили. Передали команду: «Офицерам в голову колонны». Явились. Командир полка сказал, что в 300-х метрах населённый пункт, там союзные войска, они по договору передают его нам.

Как мы вступим туда, они его покинут. Надо войти с песней  веселой, русской.

— Всем офицерам построиться в голове колонны и бодро, с песней, войти в населённый пункт.

Построились и пошли. Шли относительно бодро. Командир полка в голове колонны даёт команду:

— Запевай!

Произошла маленькая пауза, кому запевать и что петь. А на улице видны американские автомашины. А на Тройцарах жители поселка – любители поглазеть. И вот начальник штаба нашего батальона или официально именуемый адъютант старший, вдруг звонко запел запрещенную «Калинку», которую солдаты иногда пели без офицеров, за пение которой их наказывали. Правда, матерные слова они заменяли местоимениями. Это привело в шок и начальство, и солдат, но местоимения сгладили текст, а веселый мотив всем был по душе, и колонна солдат дружно подхватила, да ещё с улюлюканиями. Глазеющим немцем песня понравилась и они одобрительно бормотали.

— Русиш гуд.

Колонна пошла бодрее, а по населенному пункту неслись снова песни.

«Из-за леса, леса темного привезли его огромного. Привезли его на 33-х волах. Он,бедняга, был закован в кандалах»

Грянул припев: «Калинка-малинка моя, расстегнулася ширинка моя. Одна баба задурманенная…»

Эта припевка сменяется другой. Топится, топится в огороде баня, женится, женится мой милёнок Ваня. Не топись, не топись в огороде баня, не женись, не женись мой милёнок Ваня. Немецкое население начало улыбаться и приветствовать нас. Услышали даже отрывки русских фраз. Услыхав нашу песню, американцы не спешили с уездом, видимо, им тоже понравилась песня.

Так вот зачем нас прогнали пешим строем 86 км меньше, чем за сутки. Американцы стойко, без усилий, уехали на автомашинах. Название населенного пункта я запамятовал, но это не столь важно. Где-то на реке Эльба. Важнее, интереснее были контакты наших солдат с американцами, особенно первые. Приведу пример. Американцы несли патрульную службу. В приеме пищи по времени они были точны. Оружие ставили прикладами на землю по кругу в виде шалаша стволами вместе по центру, иногда не совсем близко от себя, что-то расстилали, доставали еду, термосы с кофе и полулежа отдыхали и ели. Наши солдаты иногда подползали незаметно, забирали оружие и прятались в ожидании, что будет дальше, как они будут реагировать, ведь пропажа оружия – это ЧП. Иногда они даже видели, как у них крадут оружие, но они не соскакивали и не кидались догонять, они не прерывали свой прием пищи. И, закончив прием пищи и отдохнув, кричали примерно так:

— Иван! Выходи, иди в гости!

Наши Иваны выходили, ставили оружие на место, присоединялись к ним. Их угощали виски, кофе, шоколадом – другим. Затем завязывалась дружеская беседа, больше жестами, но всегда добродушная и веселая.

Американские офицеры приглашали наших офицеров, но это были какие-то официальные приглашения. Я на таких приемах не был, но знаю, что это были радужные приемы, и напивались там «по-русски». Со временем приемы стали реже и реже.

Продолжение следует.

Воспоминания для публикации на сайте www.world-war.ru прислал внук автора Павел Агабабов.