Бои в Познани

Георгий Владимирович Смирных, директор спецшколы ВВС в г. Свердловске, фото 1951 г.

К Познани мы подошли, как мне помнится, к середине дня 25 января с юго-востока по заснеженной и пустой дороге. Вдоль дороги стояли несколько одноэтажный домиков, брошенных своими хозяевами. За ними простиралось заснеженное поле. Внезапно впереди послышался характерный ружейно-пулеметный треск и вскоре мне доложили, что ГПЗ попала под сильный огонь из ДОТов. Обхода не просматривалось, я остановил батальонную колонну, послал 1-ю стрелковую роту в разведку боем и немедленно доложил об обстановке командиру полка. Вскоре ружейно-пулеметный треск перерос в гул усиленного огневого боя, а командир роты через связного запросил артподдержки его атаки на линию ДОТов, которых он уже обнаружил три. Артиллерийские наблюдатели ГПЗ уже передали установки для стрельбы, и командир артдивизиона развернул все батареи на огневые позиции. Все приготовления указывали на приближение серьезного боя. К тому времени к домам подошла колонна передового батальона соседнего полка, видимо, перепутавшая направление, и в нашем районе стало тесно от скучившейся пехоты и артиллерии. Хорошо еще, что не было немецкой авиации.

Безуспешно пытаюсь выяснить, почему соседи «сели нам на хвост», а не продвигаются по своему маршруту, но кроме неопределенного «так получилось» из соседнего комбата выдавить не удалось. Но все мои проблемы обрываются коротким приказом по радио комполка: вывести батальон из боя и коротким броском форсировать реку Варту южнее города и занять поселок Любонь, где ждать дальнейших распоряжений. Быстро вывожу из боя роту и при ослепительном солнце прямо по снежной целине мы совершаем бросок к реке, которая протекает левее крайних домиков. Быстрая смена направления нашей атаки была успешной и батальон без сопротивления и особых осложнений перебирается на другой берег по льду и по набросанным для верности на него доскам. Река довольно большая, по своим размерам сравнимая с Северным Донцом.

А на другом берегу… батюшки светы! … мы натыкаемся на огромные неохраняемые склады, забитые обмундированием, продовольствием и прочими разностями! Эх, не подумал я, что о захвате складов необходимо доложить отдельно! А вот полк второго эшелона доложил и удостоился упоминания в сводке Совинформбюро! Но передо мной стояла боевая задача захвата поселка, обстановка была непонятной и меня обуревали тревожные чувства – так усиленно немцы обороняли дорогу и столь же легко допустили форсирование реки у себя под боком на фланге. Что-то тут не так!

Стоит, я думаю, сказать по пути и пару слов о «трофейной» теме, тем более что за послевоенные годы она обросла легендами. Нам, солдатам и офицерам переднего края, нечасто приходилось захватывать огромные материальные ценности, но такие случаи и не были исключением. «Тенденции к накоплению богатств» у нас просто не было, мы понимали, что нам этого не нужно, вот почему шикарный хрустальный сервиз в серебре из лодзинского помещичьего дома, так и остался на своем месте после нашего ухода (не ручаюсь, однако, за тех, что шел за нами!).  В том доме я взял только большой набор бритв, но затем передал его в обоз с приказом побрить пожилых обозников. Кстати, чем дольше продолжалась война, тем больше росло число пожилых бойцов не только в обозе, но и среди минометчиков, саперов и санитаров. Людские ресурсы страны не были бездонными и многие старшие офицеры это ясно понимали.  Но эти пожилые бойцы были очень надежными. Под шквальным огнем по полю, где ползком, где перебежками, подбирается санитар к раненому, а потом, обливаясь потом (а порой и кровью!) тащит раненого, 2 винтовки (свою и раненого), а то и пулемет в тыл. Некоторые из стариков-обозников помнили и первую мировую, не говоря о гражданской. Что их еще отличало от молодежи, так это огромное трудолюбие и умение занять себя делом. Не говоря уже о хозвзводе, где старики и обмундирование чинили-латали, и лишний раз своего коня почистить не забывали, но даже в передней траншее сидит такой наблюдатель, зорко смотрит за противником, а сам корзинку плетет… Над ними иногда подтрунивали молодые, но и любили этих стариков за мудрость и трудолюбие безмерно. Помню, как рядом со мной молодой солдат сказал старику-подносчику боеприпасов, притащившему на себе 4 (!) ящика патронов к нам в разбитый дом: «Ну и двужильный же ты, Батя!».

Быстро продвинулся батальон через склады к железнодорожному полотну и указанному в приказе поселку. Запомнились 2-этажные коттеджи, опять брошенные и пустые, и отдельные улепетывающие от нас немцы. Заняв поселок, по рации я доложил о выполнении приказа и в ответ получил распоряжение закрепиться на месте и заночевать. По давно выработавшейся привычке выставляю усиленные посты, посылаю разведчиков обследовать ближайшие балки и овраги, сам с биноклем изучаю местность, стараясь предугадать, откуда можно ждать неприятностей. Тем временем появляются командир хозвзвода Ющенко с неизменным Шариповым, они все же сунули свой нос (и не только нос!) в склады и с гордостью выставляют на стол наряду с горячим ужином и пару бутылок с яркими наклейками. Шарипов пытается уверить, что это не шнапс, ненавидимый мною, а «легкое вино». Однако, первый из окружающий, отведавший «винца», в ярких красках живописует свои чувства – при ближайшем рассмотрении напиток оказался … средством для ращения волос! Пришлось срочно дать команду на изъятие «трофея» и Ющенко долго еще напоминали про его удачный выбор. Единственно, что он мог сказать в свое оправдание, так это то, что он впервые встретил такой «товар» на немецком армейском продскладе!

Ночью получаю задачу на утреннее наступление и тут же высылаю разведку в указанном направлении. Разведчики возвратились и доложили, что обнаружено несколько ДОТов и ДЗОТов, но они пусты. Мгновенно поднимаю взвод бойцов из 1-й роты, придаю ему пулеметный взвод и располагаю их цепью за линией ДОТов. Уже под утро меня будят пулеметные очереди – мой заслон отогнал несколько групп немцев, которые пробирались к оставленным укреплениям. Утром, продвинувшись на уровень ДОТов, осматриваю ровное заснеженное поле и за ним домики городского предместья. К тому времени мое боевое охранение, не теряя времени, уже почти подобралось к самой окраине. Слева, вдалеке просматривается аэродром, на нем несколько самолетов, но движения нет, немцев не видно и можно предположить, что аэродром уже захвачен нашими.

Определившись с обстановкой, даю командирам 1-й и 3-й рот направление движения и, сожалея, что у меня нет больше сил (про автоматчиков и стрелков, что забрали, я уже поминал, но предыдущей ночью от меня ушел и артдивизион!), начинаю движение вперед в максимально расчлененном боевом порядке. Довольно быстро мы занимаем домики на окраине. Они также пусты. При дальнейшем продвижении вперед мы натыкаемся на подвижные группы противника, которые  пытаются сдержать наше продвижение. Но бойцы, прикрываясь домами, уверенно идут вперед. К вечеру мы уже хозяева нескольких кварталов, но в тылу у нас остаются эти подвижные группы. В городе приходится менять и боевой порядок. Одна рота, растянутая в развернутом строю на 3-4 улицы продвигалась вперед, а вторая прочесывала дома прямо за ней. Через 1-2 квартала, роты менялись местами, только пулеметчики оставались с наступающими в первом эшелоне. Мой резерв составляли разведчики и минометная рота.  Последние только-только начали осваивать захваченные фаустпатроны, появление которых было большим подспорьем в уличных боях, тогда как минометы в городе были абсолютно бесполезны.

Можно спросить – а зачем такой сильный резерв? Но ведь мы наступали узким Клином, без связи с соседями, не только локтевой, но и огневой. Бойцов в ротах было очень мало и не только отдельные «кукушки», но и большие группы противника легко могли пройти в наш тыл через редкую цепь пехоты. Не чувствовал я и второго эшелона за нами, первое время не было и артиллерии непосредственной поддержки. Куда тут бросаться вперед без оглядки? Но и немецкое командование, по моему мнению, опоздало с развертываем обороны на этом направлении. Проворонив линию сильных ДОТов, оно не было готово организовать оборону по городским окраинам. Наше наступление развивалось пока успешно. Насколько я помню, мы сильно вырвались вперед за первый день наступления и потом целые сутки ждали подхода соседей.

События первых дней в Познани мне помнятся неясно – они как бы покрыты дымкой времени. Помню лишь серьезный бой за какой-то мост (кажется, снова через петляющую Варту), исход которого решила прямая и дерзкая атака в лоб, поддержанная перекрестным огнем станковых пулеметов из окон верхних этажей прилегающий домов. Потом серьезное сопротивление немцев в районе паровозоремонтных мастерских. Захватив их, мы обнаружили целый парк целых локомотивов. Помню, что постоянно приходилось тушить пожары, которыми, по моему мнению, немцы пытались застращать поляков.

Наконец мы вошли в настоящие городские кварталы с кирпичными домами. Во время нашего неожиданного прорыва в один из первых кварталов навстречу нам из подвалов буквально хлынули толпы людей, измученных, голодных, но оживленных и радостных. Солдат буквально ощупывали, зацеловали, обнимали и плакали. Один из пожилых поляков буквально вцепился в Мусуркеева и громко кричал: «Татар! Татар!». Как оказалось, он в своей юности бывал в Казани и немедленно узнал «земляка». На довольно приличном русском он нам рассказал, что в ближайших кварталах немцев нет и вывел наикратчайшим путем к центру. Потом, одна из пожилых полек мне рассказала, что немцы силой их вывели с окраин, собирались их оборонять и все пугали женщин тем, что русские, якобы, поголовно всех насилуют. Под впечатлением наших успехов в душу закрались мысли о скором окончании боев. Но, увы, все получилось с точностью наоборот и пули засвистели вновь.

В этом первом по-настоящему городском квартале командир полка, осмотрев наши позиции, указал новое направление для наступления.  Карт и планов города у меня не было, так что от дома к дому, от подъезда к подъезду мы продвигались в указанном нам направлении. Управление боем? Чаще всего оно было подсказано ситуацией. Видишь, как бойцы штурмуют дом, а из соседнего по ним ведется огонь. Тогда перенацеливаешь другие группы и огневые средства на новый объект. Но силы тают буквально на глазах. Убит капитан Наумов, командир пулеметной роты, знающий офицер, опытный воин и толковый воспитатель. Убит довольно глупо — он не снял в городе белого полушубка, подарка своей жены, и был снят наповал снайпером. Хотя почему именно снайпером? К тому времени мы на своей шкуре почувствовали, что противник нам попался хорошо подготовленный. Но и мы не лыком шиты, опыта было уже достаточно и, по моим наблюдениям, немцы, даже как обороняющаяся сторона, потери несли много большие, чем мы, наступающие. Все последующие бои в Познани явились подтверждением этому моему наблюдению.

У немцев было и явное численное превосходство, что было видно по характеру и плотности их огня, дрались они с упорством обреченных. Но у них практически нет артиллерии, вообще не видно танков, а у нас уровень поддержки пехоты был намного выше.  Это, однако, не затушевывает подвига наших солдат. Пушка – пушкой, танк-танком, а в атаку под пули поднимался простой боец, прикрытый не броней, а всего лишь шинелью или стеганой курткой. Специалисты знают, что бой в городе – это самый сложный и непредсказуемый вид боя. Технику использовать можно только ограниченно, ее действия не всегда результативны. Танки, например, крайне уязвимы от немецких фаустпатронов, артиллерия хорошо бьет вдоль улиц, в упор по подвалам и первым этажам, но бессильна против целей, находящихся на верхних этажах и за домами, на других улицах. Не отрицая роли техники, я все же отважусь сказать, что первенство в городском бою принадлежит группе пехотинцев, вооруженных стрелковым оружием и в изобилии снабженных гранатами при хорошей поддержке пулеметов. Хорошо еще и то, что мы захватили большое количество фаустпатронов и быстро их освоили. Именно они порой заменяли нам артиллерию.

Чем дальше мы продвигались вперед, тем становилось труднее. При подходе к основной линии обороны батальон ворвался в здание, на котором красовались обрывки вывески «Гартвиг и Ко». Забито это здание было посылками немецких солдат с фронта. И тут опять мне предстояло убедиться до чего же мелочными воришками были немцы! Посылки были полны тряпья и всякого дерьма, вплоть до кружек Эсмарха!

За захваченным зданием уже не улица, а целый широкий проспект с двухсторонним движением, встречные полосы разделены аллеей за чугунной решеткой.  За проспектом возвышается каменная громада замка «Зигмунд Стрый», а под его стенами старое кладбище с массивными крестами и памятниками. По всей линии проспекта картина та же – на нашей стороне легкие каменные дома, а перед нами за бульваром кладбище и стены замка. Вот тут мы и остановились. Бульвар можно еще проскочить, особенно в темное время суток. Можно и укрыться за могилами и памятниками, но чем ближе к стенам замка, тем больше шанс получить пулю с его стен при переползании. Так погибли несколько моих разведчиков, да и немало других бойцов, посланных на разведку от соседей.  Между кладбищем и стенами – круговая дорога. Ее не проскочить – укрыться негде. В стене замка понаделаны бойницы снизу доверху, огонь из них ведется прицельный. Стоит подняться одному бойцу немедленно следует одиночный выстрел, попытки передвижения групп немедленно вызывают шквальный пулеметный огонь. Наш огонь станковых пулеметов и выстрелы фаустпатронов – как об стенку горох… Артиллерия? А как? Средние калибры издалека – процент попаданий в бойницы мал, на прямую наводку не вытащить – головы не поднять. Большие калибры и бетонобойные снаряды (быстро подвезли и их) разрушают верхние этажи, но подвалы и нижние этажи остаются нетронутыми. Танки? С их пушками стены не пробить, а вот фаустникам они прекрасная цель. Когда мы этот проклятый замок взяли, то у немцев на нижних этажах и в подвалах свет еще горел!

Долго мы пытались пробить эту линию обороны. Тут понесла большие потери 2-я стрелковая рота, нагнавшая батальон уже в ходе боев за город. А «сверху» гром указаний – вперед! Взять! Надо что-то другое придумать! А что? Вот и стал га. майор Смирных каждый вечер подползать к замку с разведчиками и слушать. День, другой, а затем мы обратили внимание, что около 8 вечера у немцев тихо стучала посуда.  Вспомнились первые годы войны и железный немецкий график питания. В первые дни после нашего подхода к замку они на это еще не решались, но потом, насмотревшись на наши неудачи, решили возвратиться к старой системе. Интересно, что питание было уже у них двухразовое – рано утром и вечером, как стемнеет. Обеденного перерыва днем уже не было! Высмотрели мы и прикрытое щитом окно.

Созрело решение пожелать немцам «неприятного аппетита», отобрал я человек 20 хороших и смелых ребят и на следующий день в 20.05 в это окно полетела противотанковая граната, за ней последовала пара фаустпатронов, была приставлена лестница и бойцы посыпались в подвальный этаж замка. Атака была стремительной и увенчалась полным успехом – было захвачено до десятка комнат. Бойцы также проломили пол и забросали нижний подвал гранатами. После этого они приготовились к обороне. Но контратаки не было – фрицы драпанули! Радостно доношу по радио комполка: «Ворвался!» и неожиданно слышу в рации голос самого комдива Бакланова: «Молодец! Держись, сейчас карандашей подброшу!». И уже очень скоро в полной темноте в окно один за другим проскочили 80 солдат пополнения, приведенные неизменным Шариповым, который и свои термосы не забыл! Ну, жить можно! Коротко объясняю обстановку вновь прибывшим и распределяю их по нескольким уже созданным мною отрядам.

Хорошо, что вовремя подошло подкрепление, не успели мы опорожнить термосы, как ко мне врывается бывший в дозоре Шарипов и срывающимся голосом докладывает о подходе большой группы немцев. Хватает гранату, выскакивает в широкий коридор, слышен взрыв, автоматные очереди и в комнату вползает окровавленный Шарипов с перебитыми автоматной очередью ногами. Запомнился и другой эпизод той первой ночи в замке. Прибывшая буквально накануне в батальон женщина-санинструктор приоткрыла дверь в одну из комнат и получила пулю прямо в голову от скрывавшегося за дверью немецкого офицера. Мусуркеев снял его из автомата, но уже немолодая санинструктор была мертва. Я даже имени-фамилии ее запомнить не успел…

Отбившись от немцев гранатами и огнем, подаю команду «Вперед!» и, не теряя времени, на плечах отступающих, мы прорываемся и наверх и в подвал. Этот напор большой группы морально сломил немцев, и они бросились наутек на широком фронте, дав соседним батальонам возможность пробиться в замок.  Соседнему 2-му батальону, которым временно командовал мой заместитель гвардии капитан Ванин, удалось захватить большой склад всего гарнизона в подвале. За это, по слухам, его имя прозвучало в сводке Совинформбюро.

Ну а дальше бои стали еще более тяжелыми. Мы продолжали продвижение вперед, но физически ощущали, что только сильнее сжимаем пружину немецкого сопротивления. Дома в центре города сплошь каменные, многие из них старинной постройки, стены толстые и боевые порядки немцев все более уплотнялись. Тотальщиков мы вообще уже не встречали, но и не чувствовали, что сражаемся с подразделениями – видимо, это были сводные отряды с большим количеством офицеров, в том числе и эсэсовцев, легко отличимых по черным мундирам. Дрались же они, черт их подери, здорово! Постоянно под огнем артиллерии всех калибров, под непрерывными налетами авиации, физически ощущающие, что кольцо окружения неумолимо сжимается, они продолжают яростно сопротивляться. У них нет лекарств, и раненые умирают без медпомощи (я видел этих раненых, перевязанных в лучшем случае тряпками и собственным бельем), но остальные переходят в контратаки, стоит только зазеваться.
В тех случаях, когда нас разделяла только стена, бойцы им кричали: «Сдавайся! Фронт уже под Берлином», а в ответ порой на чистом русском языке раздавалось: «Врешь! Еще только на Одере!».

Но мы упорно прогрызаем их оборону. В боевых порядках много орудий непосредственной поддержки, что позволяет уничтожать основные огневые точки до того, как пехота попадает под их действенный огонь. Снаряд, выпущенный прямой наводкой —  вещь страшная. Придали нам и танки. Моему батальону досталась танковая рота под командой старшего лейтенанта со странной фамилией Пока. Замечательный командир – смелый, решительный, исполнительный.  Экипажи у него были хорошо подготовлены к уличным боям. При всей уязвимости танка в отсутствии строгой линии соприкосновения, обилии подвалов и ходов в полуразрушенных домах, моральная сила танка  велика, как и его огневая мощь. Если танк не вырывается из боевых порядков и хорошо прикрыт пехотой от фаустников, он – грозное оружие боя в городе. После моего успеха мне вернули и роту автоматчиков, что позволило создать особые группы прикрытия танков из 3-5 человек. Дальность полета гранаты фаустпатрона невелика, а подобраться к охраняемому автоматчиками танку не у всякого немца хватит выдержки. А пехота радуется, видя как «дырявят» танки толстые стены домов своими подкалиберными снарядами.

У немцев нет ни танков, ни артиллерии, ни авиации, но и в пехотном бою «один на один» наш невзрачный на первый вид солдатик превосходит немецкого вояку. При отсутствии привычного своего технического превосходства они явно растерялись. Нет, профессионализм и упорство у них остались, но решения они принимали явно шаблонные, трафаретные, порой они читались довольно легко. Могу сказать, что, разобравшись с системой обороны одного дома или квартала, можно было с достаточной долей уверенности предсказать, что следующий дом или квартал обороняется точно по такой же схеме. Надо только найти слабые места в этой системе. Упорство имело и свою оборотную сторону. Вот пример – подобравшись на удобное расстояние к большому каменному дому, я начинаю расстреливать его орудийным огнем с довольно безопасной дистанции. Методично, этаж за этажом. Вижу, что огонь наносит противнику большие потери, но он не трогается с места. Это означает одно – старший начальник не отдает команды на отход. Но вот стал очевиден отход противника. Частенько он был вызван гибелью старшего офицера и тогда солдаты, уже не связанные решениями командиров, стремились выйти из боя. Офицер не даст отступить, вплоть до расстрела, но с его гибелью или ранением оборона уже не была столь сильной. И еще – немцы стали очень чувствительны к обходам. Стоит только нескольким бойцам прорваться в тыл, как их оборона рушится сразу же.

Научились воевать и наши офицеры. Ведь кадровых военных на уровне полка-батальона были единицы, основная масса – чисто гражданские специалисты, а в Познани им пришлось столкнуться с настоящей военной косточкой – прусскими офицерами. Трудно писать о наших офицерах… На уровне полка-дивизии все очень было прямолинейно – «вперед, давай-давай, такой сякой!» И дело не в том, что выполнение поставленной задачи не обеспечены ни людьми, ни техникой, ни даже боеприпасами. Никто и не вспомнит, что Устав требует тройного превосходства над обороняющимися, дело в том, что не дают времени организовать взаимодействие, предусмотреть маневр. И еще об одном надо сказать – пользуясь безнаказанностью, не стесняясь в выражениях, тебя будут толкать вперед, не думая о потерях. Ясно, что война – дело грязное, но ее еще обильно чернят грязным словцом. Но с другой стороны – поднажали на тебя, ты и продвинулся! Вот поди, и разбери… кто прав, а кто виноват.

Продолжение следует.

Материал подготовлен и передан для публикации внуком, полковником запаса
Игорем Александровичем Сабуровым