Бои на румынской земле

Читайте первые части: Известие о войне

Утром роты докладывают, что противник ушел. Получаем задачу продолжать движение. Узнаем, что в прорыв обороны вошли танки и мотопехота. Так началась Ясско-Кишиневская наступательная операция.

Артиллерийская стрельба переместилась куда-то вперед. Вышли к шоссе. По нему уже идут колонны пленных, которых ведут в тыл. Подошел полковой обоз, в котором оказалась и наша взводная повозка. Грузим свое имущество и готовимся к маршу. Настроение у всех приподнятое, победа — это всегда приятно. Вдруг откуда-то сбоку появляется отряд румынских кавалеристов. Один из них спрашивает по-русски: “Где здесь сдаются в плен?”

Какое- то время мы смотрели на них, но потом, сообразив, солдаты начинают сгонять их с лошадей, быстро превратив в пехоту.

Прекрасные кавалерийские лошади под седлами были нам как никогда кстати.

Дальнейший наш марш обещал быть приятным. Стрельба все удалялась и вскоре затихла совсем. Далеко вперед ушли наши танки и мотопехота, нам, прорвавшим фронт, предстояло долго их догонять. По дороге в деревнях попадались винные подвалы с огромными бочками вина. Они уже были простреляны и сквозь пулевые отверстия тонкими струйками било прекрасное виноградное вино, постепенно заполнявшее подвал. Солдаты черпали вино котелками, а старшины вели уже почти промышленную заготовку его.

Немало было и подвыпивших, но греха в этом никто не видел, все понимали, что одержана большая победа, до которой многие наши товарищи не дошли, да и разрядка была нужна.

Война убежала от нас. Нам предстояло долго догонять ее, но никто не сомневался, что рано или поздно мы ее догоним.

Мой кавалерийский конь хорошо понимал меня, и мир мой расширился. Часто я уезжал вперед сам или с ординарцем, и жизнь стала похожа на праздник.

Постепенно проблема транспортных средств стала главной. Где-то мои солдаты нашли десяток велосипедов и теперь ехали на них. Постепенно стали попадаться и повозки, запряженные волами, появились и “каруцы” — румынские легкие повозки.

Жители встречали нас с радостью, как освободителей. Попадались деревни, где уже успевали соорудить арку с неграмотно написанным плакатом по-русски, приветствующих освободителей. У нас появился белый хлеб, мамалыга, яйца и, конечно, вино.

Однажды, на привале, меня вызвал комбат и передал, что получил распоряжение отправить меня в распоряжение начальника связи полка, а взвод сдать моему замкомвзвода.

Я попрощался со всеми и на следующий день уже представился начальнику связи полка капитану Титову. Он показал мне приказ о моем назначении на должность командира штабного взвода роты связи полка. Для меня это означало новые условия работы и жизни. Я должен теперь обеспечивать внутреннюю связь на КП полка и обеспечивать работу ПС (пункта сбора донесений).

Связь с батальонами обеспечивал линейный взвод лейтенанта Ковалева. Радиосвязь обеспечивал радиовзвод лейтенанта Сидоренко. Командиром роты был капитан Волошин, который в основном занимался хозяйством роты и в организации связи участия не принимал. Офицеры здесь были опытные, в полку воевали давно. Я уже был знаком со всеми ними, когда воевал в батальоне.

Начальник связи полка, бывавший у меня в батальоне, познакомившись с документами по организации связи, которые я исполнял, часто просил меня помочь в отработке полковых документов по связи. У меня была хорошая графика и многое другое, что я успел получить в академии, и я не отказывал ему, так как это позволяло мне иногда получать дефицитные на фронте элементы для телефонных аппаратов. Сам Титов был симпатичным, умным человеком, в прошлом москвичом, воевал он давно и вырос с сержанта до начальника связи полка.

Лейтенант Ковалев — цыганистого вида парень, казалось, прошел огонь и медные трубы. Воевал он давно. Был в знаменитом харьковском окружении и там был ранен, избежал плена, скрываясь в какой-то деревне, а когда вылечился, сумел перейти линию фронта где-то в районе Сталинграда. Подстать ему был и его замкомвзвода старший сержант Панин, бывший рецидивист, освобожденный и направленный на фронт. Там он прошел через штрафную роту до того, как попасть в полк. Ни река, ни какая другая преграда не останавливали его, когда он обеспечивал связь. Он держал крутую дисциплину во взводе и полностью отвечал характеру своего командира.

Лейтенант Сидоренко был молчаливый парень, вечно занятый своими радиоданными и аккумуляторами, радиосвязь обеспечивал безотказную, часто выручая полк, когда все другие виды связи не действовали.

Командир роты капитан Волошин, маленький морщинистый человек, хорошо обеспечивал обоз и хозяйство роты связи, и Титов прощал ему отсутствие интереса к организации связи. Он не блистал образованием, но хорошо понимал, как обращаться с лошадьми. За ним было какое-то темное прошлое, на которое намекали старики, но все наотрез отказывались говорить об этом. Всегда в обозе можно было видеть рядом с ним его ППЖ, которая числилась в моем взводе.

Вся техника связи в полку была немецкая, как, впрочем, и везде в штабах, и никто не страдал о своей, отечественной. Свои были только радиостанции.

Назначение некоторых элементов немецкой аппаратуры было неизвестно, и Титов с ходу дал мне задание разобраться в них. Я, изучив схему, быстро определил назначение всех этих элементов и сразу почувствовал, как вырос мой авторитет у солдат. В общем, работать здесь было интересней и проще. И жизнь здесь была другой.

Размещались мы, как правило, в деревнях. Утром шли на кухню. Здесь стоял офицерский стол, и старшина подносил нам кружки с 50 граммами, а повар приносил тарелку с едой. Это, конечно, было что-то другое по сравнению с батальоном, где котелок с горячей пищей часто бывал только раз в сутки.

Подготовка солдат здесь была несравненно более высокая. Все профессионально владели своей специальностью и добросовестно относились к делу. Мой замкомвзвода старший сержант Крымов отлично справлялся со своей ролью начальника телефонной станции. Конечно, главным было то, что потери здесь были не такие, как в батальоне, и состав роты был стабильным.

Марш мы совершали в составе роты, вместе со штабом полка. На ночевку останавливались в деревне, организовывали связь с батальонами и ограниченную внутреннюю связь в штабе. Утром марш продолжался. Иногда появлялись немецкие самолеты и все разбегались, когда они шли над колонной, поливая ее огнем. Обходилось без потерь, правда, не везде и не всегда.

Так пролетали дни, уже чувствовалось приближение фронта. Стало слышно артиллерийскую стрельбу, появились и разбитые повозки, убитые лошади. Некоторые населенные пункты уже носили следы боев.

Обычно мы, командиры взводов, на марше собирались на повозке Ковалева и ехали вместе.

Однажды, рядом с шоссе мы увидели две разбитые повозки и убитых лошадей. Дальше на обочине стояли таблички “Мины”. Здесь уже кто-то подорвался на них.

Казалось, фронт еще далеко. Ковалев предложил заехать на ближайший хутор позавтракать, а потом догнать колонну, которая медленно двигалась по шоссе. Это, конечно, была вольность, но допустимая.

Свернули с дороги к хутору, и тут Ковалев показал, что он стоит. Через несколько минут перед нами стоял богатый хозяин хутора, а может быть, фермы и слушал указания Ковалева и требуемое меню: “Сметана, жареные утки, вино, хлеб”. На все — 40 минут.

Забегали женщины, задымилась кухня, и через 40 минут мы уже сидели за столом.

Предстояло догонять роту. Лошади у Ковалева были звери, и, казалось, мы быстро догоним медленно тащившуюся колонну. Подъехав к шоссе, проселочной дорогой мы увидели, что на обочине все еще стоят предупреждающие о минировании таблички.

В это время где-то близко, впереди началась стрельба. Было похоже, что впереди начинается бой, и все представляли, как рвет и мечет начальник связи, разыскивая нас.

Попытка вклиниться в колонну не удалась. На марше опытный ездовой не допустит, чтобы кто-нибудь чужой разорвал колонну. На узкой ленте асфальта места для обгона не было.

Но тут Ковалев показал себя еще раз. Он выхватил вожжи и погнал лошадей галопом по заминированной обочине.

Мое сердце сжалось в ожидании взрыва, который разметает нас. Но судьба и на этот раз хранила нас. Колонна шарахнулась от нас в сторону, кругом кричали “Мины!”, а мы мчались и мчались, обгоняя колонну. Предупреждающие таблички остались позади, и дорога была уже свободной. На окраине деревни мы увидели своих.

Уже замкомвзвода давали связь, однако, выволочки от начальника связи мы не избежали. Мы догнали фронт, и теперь кончилось время, когда мы могли позволить себе расслабиться.

Скоро произошел случай, который опять напомнил, что идет война, у которой свои суровые и жестокие законы. Мы только входили в какую-то деревню, когда увидели группу людей, идущих нам навстречу. Они вели какого-то человека средних лет, судя по одежде, такого же сельчанина. Они подвели конвоируемого к нам и что-то пытались нам рассказать. Слушая их оживленную речь, выкрики, мы старались понять незнакомую речь. Часто слышалось слово “джеман”, что означало, как нам казалось, “германец”.

Кроме нас не было другой власти, которая бы рассудила все по закону справедливости. Старший из нас капитан Титов подозвал своего ординарца Федю и что-то ему сказал. Федя снял автомат и повел задержанного в сторону оврага. Прозвучала очередь и на этом все закончилось, мы продолжали свой путь, а румыны, стояли у оврага и смотрели на своего убитого врага.

Как-то попалось место, где у дороги лежало больше десятка трупов расстрелянных, по виду кавказцев, в немецкой форме. Здесь уже прошли войска, и можно было только догадываться, что произошло здесь, у какой-то безымянной деревни. Местные жители говорили, что лежат там русские.

Ясско-Кишиневская наступательная операция перешла в фазу уничтожения окруженных немецких дивизий. Они в отчаяние старались прерваться сквозь кольцо окружения. Нередко отдельные группы, их и даже дивизии все же прорывались и уходили.

В одном из таких случаев, когда требовалось закрыть место прорыва, принял участие и наш полк. Полк получил задачу по горным тропам выйти к месту прорыва противника и, перерезав шоссе, остановить прорвавшихся.

Оставив все, что нельзя было провести по горным дорогам, имея только вьюжных лошадей, ночью мы двинулись по узкой дороге. Не встречая немцев, к утру мы вышли к окраине горной деревушки, примостившейся на склоне высоты, внизу проходило шоссе. Рядом с ним протекал ручей.

У ручья стояли многочисленные повозки, лошади, и было много немцев. Одни мылись в ручье, другие что-то делали у повозок. Наверное, самое страшное у них было позади, это было видно по их беспечности и спокойствию.

Через двадцать – тридцать минут наши минометы, а с ними пулеметы и стрелки открыли шквальный огонь.

Немцы заметались, и через несколько минут там, у ручья, оставались лишь разбитые повозки и трупы людей и лошадей. Батальоны спустились вниз и заняли позиции вблизи шоссе. Мы спешно давали связь.

В этом месте шоссе проходило по узкой лощине, зажатой горами, и у немцев была единственная возможность продвигаться по шоссе. Вскоре показалась автомобильная колонна, которая сразу попала под огонь полка. Несколько машин проскочило, но создалась пробка из горевших машин и колонна остановилась.

Но вот уже спешившиеся немцы развертывались в цепь, и повели наступление на боевые порядки полка. За ними подъезжали новые и новые группы. Понятно было ожесточение, с которым немцы штурмовали наши позиции.

Батальоны начали отходить на окраину деревни. Движение машин по шоссе возобновилось. Колонна немцев ушла, бросив десятки сгоревших машин и убитых.

Через некоторое время подошла новая колонна. У немцев появились пушки. Все шоссе было завалено горящими машинами, и трупами убитых.

Бой продолжался уже несколько часов, но было видно, что силы здесь неравные. Немцы прорывались крупными силами. Откуда-то по нам били минометы и гаубицы. Потери личного состава полка все возрастали. Удержать прорывающиеся немецкие войска своими силами было невозможно. Оттеснив наши боевые порядки колонны немцев уходили по шоссе.

Во время боя была захвачена группа пленных. Среди них оказалось несколько русских. Их безжалостно избили, и судьба их была предрешена, но тут нашему начальнику штаба пришла в голову идея. Он изложил ее командиру полка. Километрах в 10 по шоссе находился мост. Если бы его удалось взорвать, то движение по шоссе прекратилось бы. Добраться до моста можно было только по шоссе, но там были немцы.

“Кто взорвет мост — останется жить и искупит свет вину” — сказал командир полка. Согласились пятеро, которых взяли в плен. Послали двоих в их же немецкой форме, обеспечив взрывчаткой.

Вечером колонны немцев остановились. Мост был взорван. Бросая машины и технику, немцы уходили, а к утру возвратились те, кто выполнил задание командира полка. Командир полка приказал всех пятерых зачислить в роты.

Не знаю дальнейшую их судьбу и не могу утверждать, что она у них окончилась благополучно впоследствии.

Вскоре мы уже двигались по шоссе следом за отходящими немцами. Иногда вспыхивали бои, а часто немцы оставляли где-нибудь около дороги пулеметчика. Часть разбитых немецких подразделений пробирались горами, горными тропами. Но основная масса немецких войск осталась в окружении и сдавалась в плен. По шоссе уже шли войска нашей дивизии.

Однажды нас обогнал “Виллис” политотдела дивизии. С машины кричали: “Вперед на запад!”. «Виллис» промчался мимо и исчез где-то впереди. Через некоторое время впереди послышалась стрельба.

Оказалось, что «виллис», обогнавший колонну, натолкнулся на немцев. Часть политотдельцев погибла.

Вскоре полк свернул с шоссе на проселочную дорогу, ведущую в горы. Пройдя километра 3, мы остановились, а потом полк, повинуясь полученному приказу, повернул назад на шоссейную дорогу.

Опять впереди возник бой с отступающей группой немцев. Полк начал развертываться, и нужно было давать связь в батальоны.

Нигде не могли найти лейтенанта Ковалева и его замкомвзвода. Меня вызвал начальник связи и приказал временно взять под свою команду линейный взвод Ковалева.

Скоро там, впереди, понадобился кабель, и я, взяв двух солдат с кабелем, отправился в батальон. Когда мы добрались до батальона, бой уже затих. Была захвачена большая группа пленных, в том числе один офицер, лейтенант. Меня попросили на обратном пути взять его с собой в полк, где его должны были допросить. Офицер, которого я вел, оказался не лейтенантом, а обер-лейтенантом. Он был в мундире, но без сапог, в носках.

Мне было ясно, что его сапоги кому-то понадобились. За руку старшего лейтенанта крепко держалась девушка, примерно моих лет. Она была русская, из Одессы. Говорит, работала у них буфетчицей. Утром, возле штаба, пленных, человек 80, построили в две шеренги, и командир полка шел вдоль фронта, иногда задавая вопросы через нашего переводчика. А в это время наш командир роты капитан Волошин потихоньку пытался ударить девушку обер-лейтенанта сапогом. Раза два ему это удалось, но потом командир полка заметил и прогнал его. Пленных увели в штаб дивизии.

Лейтенант Ковалев все не появлялся, и мы уже стали считать, что он погиб. Но через день Ковалев появился вдруг верхом, со своим замкомвзвода. Выяснилось, что когда полк повернул обратно с целевой дороги, Ковалев со своим старшим сержантом уехали уже далеко вперед, считая, что полк идет следом.

Скоро им встретился богатый хутор или деревня, и там, у румынского старосты, они вознамерились пообедать. Но у старосты были две хорошенькие дочери. Во время обеда Ковалев очень сблизился со старостой за столом, и они пришли к мысли тут же сыграть свадьбу, чем оказать большую честь старосте.

По их словам свадьба состоялась в тот же день. Только на другой день они сообразили, что полка все еще нет и бросились назад, обещая вернуться после войны. Эта романтическая история могла стоить головы, но Ковалев у начальника связи ходил в любимчиках, и, пожалуй, вполне заслужено.

Через пару дней меня поздравляли со званием лейтенанта, которое полагалось мне еще в 1942 году, в училище.

Продвижение наше значительно замедлилось и, наконец, дивизия перешла к обороне.

Впереди была Турда, небольшой город в горах. Немцы уже успели создать там крепкую оборону и неоднократные наши атаки успеха не имели. А за Турдой лежал крупный румынский город, Брашев, который немцы почему-то называли Кронштадтом.

Шли тяжелые бои, росли потери. Но вскоре подошла какая-то артиллерийская бригада и батальон штрафников. Наступление назначалось на утро. Утром началась мощная артподготовка. Сразу из батальонов комбаты стали докладывать, что кто-то бьет по своим. Начальник штаба безрезультатно пытался найти того, кто стреляет, но когда стреляют целыми дивизионами, да еще с ними нет связи, найти виновника быстро нельзя.

“Потерпите еще 5 минут” — только и мог сказать комбатам командир полка. Полк понес немалые потери, но Турда была взята, а у меня появился новый солдат — бывший летчик, как он говорил, попавший за что-то в штрафники.

Скоро произошел случай, героем которого стал мой солдат-летчик. Батальоны занижали оборону где-то невдалеке впереди, а штаб полка развернулся в лесу, у стоящего на полянке отдельного домика. Я приказал вырыть две щели для укрытия личного состава, одна щель была готова. Мы, несколько офицеров, сидели неподалеку и слушали рассказы нашего бывалого летчика об авиации.

В этот момент над лесом появился наш штурмовик Ил. Здесь мой летчик прервал свой рассказ и стал комментировать действия штурмовика: “Сейчас он дойдет до того отдельного дерева и сделает разворот на 90 градусов, а потом пойдет вдоль переднего края, открыв огонь по немецким окопам”.

Все было так, как предсказал нам летчик. Вот он дошел до отдельного дерева и стал делать разворот. Но разворот оказался на 180 градусов, и вот он уже пикирует прямо на нас.

Тут же на крыльях замигала огоньки и вокруг нас полетела земля от его пушечного огня. Я бросился к щели, но она уже была забита моими собеседниками. На самом низу лежал летчик. Мне оставалось лишь прикрыть их сверху.

Зато мне было хорошо видно, как от самолета отделились бомбы и летели прямо к нам. Смотреть дальше было уже ни к чему, и я опустил голову. Разрывы загремели тотчас, но бомбы упали с перелетом и как раз туда, где стоял наш обоз.

Не успела осесть пыль, как я увидел другой ИЛ, в точности повторяющий действия первого. Меня забросало землей, но бомбы упали по ту сторону дома. На этом все кончилось. Больше мы не слушали летчика, а вскоре он ушел от нас.

Не первый раз нас била наша авиация. Как-то на марше, в тылу, под удар наших илов попал наш дивизионный батальон связи, потерявший часть техники и людей.

Однажды дорога спустилась в узкую, глубокую лощину. Здесь нам открылась картина, которую я видел первый раз. Вдоль всей дороги лежали, стояли разбитые и сгоревшие машины, пушки. Это было все, что осталось от нашей колонны, которая перед нами шла той лощиной и попала под удар немецкой авиации. Эта лощина была настоящей ловушкой, и деться здесь было некуда.

Начались бои за Клуж. К этому времени мы так оборвались, что некоторые стали носить предметы гражданской одежды. И вот с захваченных румынских складов нам стали выдавать румынскою форму. Нашими были только пилотки.

Клуж оказался красивым, не разрушенным городом с большим населением Люди на улицах приветствовали нас. Мы не задержались в городе, западнее города шел бой.

Клуж запомнился мне одним эпизодом. Меня послали разыскать один батальон, и я поехал верхом на лошади один. Вокруг был лес, а за лесом я предполагал найти потерявшийся батальон.

На какой-то поляне я вдруг увидел идущего старика, за которым шла девушка. Вдруг она бросилась ко мне и, заставив наклониться, поцеловала меня, и тут же отбежала к старику. Я не понимал, что они говорили, но и так было видно, что они рады приходу русских и встречают нас, как освободителей. Я нашел батальон, передал приказание не терять связь и возвратился в полк.

Наконец мы перешли границу Венгрии и многое, переменилось. Встречали нас здесь прохладней. Не стало тех восторженных встреч, к которым мы привыкли в Румынии. Стал ненужным и тот маленький запас слов, который мы приобрели там. Приходилось запоминать новые слова и первое из них — вода, слово, которое нужно знать солдату в первую очередь.

Сразу, после перехода границы, произошел неприятный эпизод. Мы вышли в какую-то деревню, чтобы остановиться на ночлег.

Кто-то из солдат открыл ворота и я первым вошел во двор, а за мной шли наши офицеры и солдаты. Тут я увидел старика с топором в руке, который шел нам навстречу. Я не придал значения тому, что старик держал топор. Вдруг у самого моего уха раздался выстрел, и старик рухнул на землю. Я обернулся и увидел Ковалева, который опускал руку с пистолетом. Не знаю, что было на уме у старика, но сцена эта произвела на меня тяжелое впечатление.

С боями, но наше продвижение шло успешно. Мы продвигались в северном направлении. Иногда дивизию перебрасывали на другие участки, и мы совершали марш, а потом опять шли бои.

Теперь нас перебросили к городу Ньиредьхаза. Там, вблизи города, билась в окружении одна наша дивизия.

Несколько дней шли ожесточенные бои, но прервать оборону немцев и соединится с окруженной дивизией, не удавалось. Сюда перебрасывались дополнительные силы, а дивизия пробивалась навстречу нам.

Наконец, остатки дивизии соединились с нами, а мы продолжали продвигаться по шоссе, по которому к нам прорывалась дивизия. Непривычная картина опять открылась нам. Сгоревшие машины, орудия, разбитые и сгоревшие танки стояли на шоссе, застывшие в своем движении на восток, в направлении, противоположном к фронту. Мы уже привыкли видеть такие картины, но это все были немецкие машины, немецкие танки.

Я встретил моего товарища из академии, лейтенанта Перетятко и он рассказал мне о тяжелых днях окружения.

Я еще не попадал в окружение, и мне было интересно слушать его рассказ. Он рассказал, как прекратил сопротивление его батальон, когда закончились боеприпасы, как он искал спасения в сказавшемся поблизости заросшем камышом озере, как дышал из-под воды через трубочку, в то время как немцы рыскали по берегу в поисках оставшихся в живых солдат. А через несколько дней мы вошли в Ньиредьхазу и продолжали наступление.

Прошла неделя в боях, и мы опять уперлись в оборону немцев. На этот раз КП полка был развернут в поле, в блиндажах. Все использовали передышку для приведения в порядок различного своего хозяйства.

Я занимался ремонтом кабеля, когда мне позвонил начальник связи. Он сказал, что ко мне придет девушка, которую нужно зачислить во взвод. В отношении ее мне должен позвонить оперуполномоченный СМЕРШ капитан Тышкевич.

Капитан Тышкевич со звонком не задержался. Он попросил использовать девушку для дежурства на коммутаторе в дневную смену.

Я понял, что это еще одна ППЖ в моем взводе. Другая принадлежала командиру роты капитану Волошину и находилась при нем постоянно. Через некоторое время на телефонную станцию пришла и сама будущая телефонистка, ее звали Рая.

Я приказал начальнику телефонной станции познакомить ее со связью и научить работать на коммутаторе, а затем включить ее в дневную смену для дежурства на коммутаторе. Скоро мы узнали, что ранее Рая работала в банно-прачечном отряде, где ее и высмотрел капитан Тышкевич и привез в полк.

Несколько дней Рая, отдежурив, отправлялась в блиндаж Тышкевича, а утром появлялась на телефонной станции.

Я, зная, как ревниво охраняются права на ППЖ их владельцами и, тем более, зная могущество оперуполномоченных, держался в стороне от моей новой подчиненной, что бы, не дай Бог, не попасть под подозрение.

Но события разворачивались независимо от моей воли. Началось с того, что солдаты стали поддразнивать Раю, ввиду ее роли в отношениях с капитаном. Неизвестно какие струны они задели в ее душе, но однажды она не ушла, как обычно вечером в блиндаж своего капитана.

И когда нетерпеливый капитан позвонил ей, чтобы узнать о причине задержки, ответила, что будет ночевать на телефонной станции и к нему в блиндаж больше не пойдет.

Следующий звонок был от начальника связи. Я объяснил, что нашей вины здесь нет, на ночное дежурство ее не назначали, и это ее решение или каприз. Потом еще звонил Тышкевич и выяснял в чем дело.

Прошло несколько дней, и я не подозревал, какие тучи собираются над моей головой.

Однажды вечером меня вызвал заместитель командира полка майор Смельчук. В его землянке за столом рядом с ним сидел Тышкевич. Было похоже, что они выпили. Я доложил о прибытии.

Омельчук потребовал объяснить, почему не работает какая-то второстепенная внутренняя связь. Это было пустяковое дело, кабель иногда повреждали, и ничего серьезного в этом не было.

Я, конечно, ответил, что повреждение будет устранено. И тут заместитель командира полка загремел:

“А знаете, вы, что за отсутствие связи можно и расстрелять!” Я слышал, что такие случаи бывали в начальный период войны, но это, конечно, был не тот случай. Меня просто хотели запугать.

Обида и возмущение переполнили мои чувства, и не найдя ничего более умного, положив руку на кобуру, ответил: “Но мой пистолет еще у меня, попробуйте!”

Тут вмешался Тышкевич и выступил в роли миротворца. Мне было ясно, из-за чего идет этот спектакль, но моей вины здесь ведь не было. На этом все закончилось. Мне разрешили идти. Я думал, какое будет продолжение.

Следующий день прошел спокойно. Я думаю, что через свою агентуру Тышкевич выяснил, что моей вины действительно нет. А еще через день на телефонную станцию пришли из заградотряда двое солдат Тышкевича и принесли мне вроде подарка ящик с фруктами. Были в нем даже дефицитные лезвия для бритвы.

Конечно, этот поступок делал честь капитану Тышкевичу. Было бы хуже, если бы пришли за мной. История эта закончилась неожиданно. Скоро капитана вызвали в армию, и он больше не возвращался.

Со временем Рая нашла себе нового покровителя в лице командира третьего батальона майора Быкова. Быков держал ее в блиндаже под охраной часового. В одном из боев комбат был убит, а Рая перешла к другому комбату, и постепенно следы ее затерялись.

Нас с Коваловым вызвал начальник связи и объявил, что полк передаст свой участок обороны соседям, и затем будет переброшен на другой участок, где сменит полк нашей же дивизии. Завтра мы втроем поедем туда посмотреть, как там организована связь.

На следующий день мы прибыли на КП сменяемого полка. Мы посмотрели документы по связи, и пошли на телефонную станцию. Перед этим начальник связи предупредил нас обратить внимание на дежурную телефонистку, а потом он что-то расскажет нам. Мы услышали историю этой телефонистки, которую знал начальник связи. История эта показалась нам необычной.

Ее звали Либерия. Свою службу она начала в армейском полку связи и за какую-то провинность была переведена в батальон связи корпуса. Затем, после одной некрасивой истории, она была переведена в полк. Нужно сказать, что в этой истории в корпусе она была меньше виновата, чем начальство, но сила была на их стороне. Очевидно, после этой истории Либерия дала себе зарок не иметь дела с начальством. Здесь, в полку она была ППЖ своего взвода и тем была знаменита.

Через день мы ночью начали смену полка и прием его участка обороны. Линии связи решили не снимать, а передать соответствующее количество кабеля взамен. Линии передавал нам старший лейтенант, который ходил с палочкой и хромал. Проверив связь, мы подписали акт.

Теперь весь задействованный кабель становился нашим. Все закончилось ночью, и мы распрощались.

Однако вскоре с одним из батальонов пропала связь. У меня возникло подозрение и я, взяв двух солдат, пошел по линии. Пройдя метров 300–400, мы увидели, что линия заканчивается, а ее продолжения нигде не было. Прислушавшись, мы услышали характерный скрип катушки где — то впереди.

Тут я все понял. Этот хромой крал наш кабель. Мы быстро стали догонять воров, намереваясь расправиться с ними. Но, очевидно, они услышали нас и убежали. Постреляв в ту сторону, куда они убежали, мы принялись восстанавливать линию.

Здесь я должен сказать о цене кабеля на передовой. Для связиста не было ничего дороже кабеля. Обычно, имущество, аппаратура связи, кабель поступали в армию. Армия оставляла себе часть поступившего, остальное передавала корпусу, который также оставлял себе нужную часть имущества, остальное передавалось дивизии. Крохи доставались полку, и до батальона ничего почти не доходило.

Хорошо, когда немцы отступают. Они, как и мы, впрочем, вынуждены часто оставлять часть своих линий связи. Именно здесь батальоны пополняют свои запасы кабеля. Поэтому во всех полках и батальонах, как правило, была только немецкая техника связи (кроме радиосредств). Фактически получалось так, как будто наши батальоны, полки, стояли на довольствии у немцев.

Бывали, к сожалению, и случаи кражи кабеля друг у друга. Часто кабель снимали саперы, чтобы обозначить минное поле. Иногда, хозяйственный ездовой отрезал себе от боевой линии связи метров 10-15 кабеля, зная, что в хозяйстве все сгодится.

Иногда, если линия была плохо закреплена, ее утягивал танк, свой или чужой, наматывая ее на гусеницы.

Приходилось видеть офицеров-связистов частей, вышедших из окружения. Они ездили по полкам, выпрашивая, кто что даст.

Уже долгое время шли бои за крупный промышленный город Мишкольц. Здесь немцы создали прочную оборону, прорвать которую не удавалось.

Полк получил задачу горными дорогами выйти в тыл немецкой обороне, и обойдя Мишкольц с запада, атаковать его.

Ночью лесной дорогой мы двинулись в тыл немцев.

Впереди шел стрелковый батальон, за ним штаб полка и рота связи. Мы удачно, не встречая немцев, прошли уже более половины расстояния. Ночь кончилась, и с нашей дороги хорошо была видна внизу симпатичная деревушка. Было тихо, и царило полное спокойствие. Но так только казалось.

Вдруг в деревне послышались выстрелы, и я заметил скачущего всадника, все насторожились.

И тут вдруг деревня загремела пушечными выстрелами. Стреляли, очевидно, зенитные пушки, ведя автоматический огонь. Гремели разрывы, приближаясь к нам. Полетели щепки от повозок, комья земли, падали убитые лошади, люди.

Разрывы ушли куда-то к хвосту колонны, а новые уже приближались. Укрыться было негде, колонна была, как на ладони, оставаться на дороге означало неминуемую смерть, и я кинулся на другую сторону дороги, где шел глубокий обрыв. Далеко внизу видны были вершины деревьев. Но я уже заметил ниже, метрах в 10, уступ и прыгнул, стараясь попасть на него. Где-то вверху прогремела очередь взрывов. Но я уже лежал на уступе.

Недалеко промелькнула повозка с лошадьми, полетевшая вниз с обрыва. Мой уступ тянулся дальше, и я увидел там сидящего человека. Им оказался лейтенант Ковалев. Переждав некоторое время, мы выбрались наверх. Было тихо. Только где-то сзади шла ружейно-пулеметная стрельба

На дороге валялись разбитые повозки, лежали убитые лошади, люди. Впереди начинался лес, и мы вдвоем двинулись по пустынной дороге.

Вошли в лес и вдруг увидели двух немцев, перебегавших, дорогу. Увидев наши автоматы и услышав “хенде хох”, они остановились и подняли руки. У одного из них я забрал пистолет “вальтер”, а другой оказался без оружия. Дальше мы шли вчетвером.

Вскоре мы услышали впереди гул голосов, и определили, что там наши. Действительно, это был штаб полка. У радиостанции стоял командир полка и группа офицеров. Поодаль стояли солдаты комендантского взвода.

Уже было известно, что два других батальона полка оказались отрезанными и ведут бой, пытаясь прорваться к нам. Ковалев доложил о пленных. Начался допрос наших пленных. Кто они были, я не знаю, но бежали они к своей смерти, ибо после допроса командир полка приказал отвести их в “тыл”. Это означало расстрелять.

Охотников не нашлось, когда командир полка спросил, кто хочет, и командир комендантского взвода отвел их за ближайший бугорок, поставил их на колени и по очереди выстрелил им в затылок.

Для меня это зрелище было тягостным и неприятным. Думаю, что не только у меня. Но я еще не знал, что за это придется еще заплатить.

 

Продолжение следует.

Текст прислал для публикации на www.world-war.ru автор воспоминаний.