Арктический конвой JW-64

Отрывки из воспоминаний британского летчика, командира летного подразделения
(февраль 1945 г.)

Направление на Мурманск

Поставки военных грузов, осуществлявшиеся морскими конвоями нашим доблестным русским союзникам, как тогда в полных энтузиазма сводках новостей называли наших нынешних наиболее вероятных противников*, начались в сентябре 1941 года. Единственными открытыми для конвоев портами были Мурманск, в Кольском заливе, и Архангельск, приблизительно в 480 километрах к юго-востоку от Мурманска. Часть пути к этим портам пролегала далеко за Полярным кругом, нередко вплотную к южной границе полярных льдов. На протяжении почти всего маршрута, общая длина которого составляла свыше 1600 километров, конвои находились в пределах дальности действия скоростных бомбардировщиков, базировавшихся на побережье Норвегии. Немецким подводным лодкам требовалось меньше суток хода от портов Норвегии, чтобы перехватить конвой. Кроме того, серьезную угрозу часто представляли собой такие мощные немецкие боевые корабли, как «Тирпиц», «Принц Евгений», «Адмирал Хиппер», которые также базировались в Норвегии. При этом погода, особенно в зимние месяцы, зачастую была настолько плохой, что конвой рассеивался; оторвавшиеся от него суда становились чрезвычайно уязвимыми.

* Примечание: Книга написана в послевоенные годы.

В середине 1942 года в британском флоте было только пять авианосцев, пригодных к морской службе, и ни один из них не мог быть выделен для охраны конвоев. Конвои практически не имели никакого прикрытия с воздуха. Находясь за пределами дальности действия британских истребителей и бомбардировщиков с береговых баз, конвои не могли надеяться на защиту от вражеских самолетов-разведчиков, бомбардировщиков и подводных лодок, поскольку русские, не проявляя большой благодарности по отношению к союзникам, отказали ВВС Великобритании в разрешении совершать оперативные действия с северных территорий СССР. В марте-апреле 1942 года в трех следующих один за другим конвоях из шестидесяти девяти кораблей десять пошли на дно.

Но это было только начало. К маю 1942 года, когда отправился в поход конвой под кодовым обозначением PQ-16, немцы сосредоточили в северной Норвегии группировку из нескольких сотен бомбардировщиков. В охране конвоя им противостоял один-единственный истребитель «Харрикейн», который запускался катапультой с транспортного судна «Эмпайр Лоуренс», оборудованного для такого запуска (САМ-судна). Против конвоя PQ-16 германской авиацией было предпринято более тысячи боевых вылетов. Из тридцати пяти транспортных судов были уничтожены семь. «Харрикейн» сбил один вражеский самолет и одному нанес повреждения, артиллерия с эскортных боевых кораблей сбила еще несколько, но эти потери врага были невелики по сравнению с нашими.

В июне 1942 года конвой PQ-17 оказался в ужасающем положении, за что были полностью ответственны лорды нашего Адмиралтейства. У тридцати семи транспортных судов была такая же мощная охрана, как у PQ-12 (который не понес потерь) – чуть ли не весь военно-морской флот метрополии. Воздушная разведка установила, что «Тирпиц» с двумя крейсерами и шестью эсминцами переместился в Альтен-Фьорд, самую северную гавань Норвегии. Предположив, что немцы планируют атаковать конвой, и даже не зная, вышел ли вражеский флот на боевое задание, лорды Адмиралтейства отдали роковой приказ: «Конвою рассеяться!» Просто немыслимо, что они могли приказать это, вместо того чтобы предоставить право решения командующему флотилией, в особенности в условиях, когда флотилия обладает более мощными силами, чем силы врага. В данном случае «Тирпиц» с сопровождающими его кораблями совершил лишь небольшую вылазку, не подойдя к конвою ближе, чем на расстояние 80 километров. Но рассеявшиеся транспортные суда, от которых отошло их боевое охранение, оказались легкой добычей для торпедоносцев-бомбардировщиков и подводных лодок. Уцелели только двенадцать судов конвоя, остальные были потоплены.

После этой катастрофы отправка конвоев в Россию была приостановлена до сентября. К тому времени для охраны конвоев был подготовлен второй авианосец, «Эвенджер», авиация на котором насчитывала всего двенадцать «Харрикейнов» и три «авоськи»*. Конвой PQ-18 потерял четырнадцать из своих тридцати девяти транспортных судов, но, по крайней мере, враг за это заплатил: были уничтожены более сорока бомбардировщиков и три подводных лодки.

* Примечание: «Авоська» (Stringbag) – ироничное название, данное британскими морскими летчиками торпедоносцу-бомбардировщику «Суордфиш» (Swordfish) – обтянутому технической тканью биплану с неубирающимся шасси и открытой кабиной, принятому на вооружение в 1935 г.

В течение 1943 и 1944 годов конвои продолжали курсировать к Мурманску, постоянно проходя через тяжелые испытания. Почти все они подвергались интенсивным атакам, но потери в целом становились меньше, поскольку прикрытие с воздуха предоставлялось во все больших объемах. Усиливалось не только воздушное охранение с помощью палубной авиации, так что теперь при каждом конвое был, по меньшей мере, один авианосец, но с конца 1942 года русские, наконец, разрешили ВВС Великобритании совершать оперативные действия с советских северных баз, что было, поистине правильным решением с их стороны. Несмотря на частые серьезные потери конвоев на острове Мальта, рейсы на Мурманск оставались самыми рискованными и опасными.

Ситуация с арктическими конвоями оставалась сложной и в 1945 году, когда мы отправились в путь с одним из последних арктических конвоев, носившем кодовое название JW-64.

***

3 февраля 1945 года конвой JW-64, в котором было двадцать шесть транспортных судов, отправился в путь из порта Гринок в Шотландии, сопровождаемый эскортом из трех эсминцев, трех сторожевых кораблей, трех патрульных кораблей и одного вспомогательного судна. 6 февраля в 08:30, после прохождения Гебридских островов, примерно в 140 километрах к северо-востоку от Фарер им предстояло встретиться с Первой крейсерской эскадрой, на десять часов раньше вышедшей из гавани Скапа-Флоу. В состав эскадры входили эскортные авианосцы «Кампания» и «Нейрана», крейсер «Беллона» и восемь эсминцев.

На «Кампании» базировалась 813-я эскадрилья, а мы находились на борту «Нейраны». Всего на «Кампании» и «Нейране» было двадцать восемь «авосек» «Суордфиш» и двенадцать «диких котов» – истребителей-бомбардировщиков «Уайлдкэт» (Wildcat).

Мы шли на расстоянии 300 километров от побережья Норвегии, не подходя ближе, пока за двое-трое суток до окончания похода южная граница полярных льдов не заставила нас вдвое сократить это расстояние. Первоначальная скорость конвоя при благоприятных условиях была одиннадцать узлов (20,4 км/час); если бы мы сохраняли эту скорость, то прошли бы расстояние от места встречи конвоя с крейсерской эскадрой до безопасного входа в Кольский залив (1300 миль, или 2100 километров) всего за пять суток. Мы держали курс почти точно на северо-восток, в первые трое суток лишь немного изменяя его. Таким образом, мы постоянно находились в пределах дальности действия базировавшихся на берегу самолетов-разведчиков и бомбардировщиков вражеской авиации. Если бы мы шли севернее, то держались бы дальше от немецких баз, но это добавило бы сутки к длительности нашего похода.

Веселая жизнь не заставила себя долго ждать. В первый день следования с конвоем, 6 февраля, мы в «авоськах» осуществляли постоянное воздушное патрулирование конвоя с целью не подпускать к нему немецкие подводные лодки. Истребители на «Кампании» находились в состоянии немедленной готовности для перехвата бомбардировщиков и самолетов-разведчиков, которые могли нас преследовать. Как мы выяснили впоследствии, нас, к несчастью, заметил вражеский самолет, совершавший на большой высоте обычный полет на разведку погоды. В вечерних сумерках было обнаружено, что наш первый преследователь, связавшись с ним, кружил вокруг конвоя на расстоянии около 30-50 километров. «Кампания» в течение семи минут запустила все свои истребители, направляя их по радиолокационным показаниям на сближение с преследователем, он был идентифицирован как Юнкерс JU-88 и незамедлительно сбит. Однако не без потерь с нашей стороны. Один из «диких котов» не вернулся с боевого задания. Причина этой потери так и не была установлена.

Так наше местоположение стало известно врагу. Командир эскорта JW-64 контр-адмирал Макгригор продолжал держать прежний курс. 7 февраля в предрассветные часы нас опять засек самолет-разведчик и, сохраняя приличное от нас расстояние, стал передавать на базу наши координаты. Он действовал беспрепятственно вплоть до того времени, когда начало светать, после чего его сменил другой самолет. И теперь враг знал не только наше местоположение, но и курс, и скорость.

Исходя из этого, мы предположили, что нас будут атаковать безотлагательно – бомбардировщики или подводные лодки, либо и те, и другие, – и мы не ошиблись. Ночью мы пересекли Полярный круг. Погода становилась все хуже: вскоре задул штормовой ветер, нижняя граница облачности опустилась до 300 метров, видимость постоянно ухудшалась из-за сильных снегопадов. В 07:38, в предрассветных сумерках, на нашем радаре показались приближающиеся самолеты. Они летели так низко, что когда мы их засекли, они были уже в 15 километрах от нас. Наши «дикие коты» были готовы к немедленному взлету, пилоты находились в оперативном отделении. Тут же был отдан приказ на взлет.

Вражеское ударное соединение из десяти или двенадцати бомбардировщиков-торпедоносцев JU-88 попыталось приблизиться к конвою в 07:40, за три-четыре минуты до того, как наши истребители поднялись в воздух. Почти наверняка самолеты врага прилетели из Тронхейма, который был примерно в 480 километрах к юго-востоку от нас. Но ни один из вражеских летчиков не довел атаку до конца. Они не желали сталкиваться лицом к лицу с внешним кольцом защиты конвоя, которое и без того оказало им горячий прием. Одного сбил сторожевой корабль «Денби Касл», члены других экипажей утверждали, что тоже сыграли роль в его уничтожении. Когда уцелевшие летчики увидели наши истребители, они бросились удирать под прикрытие облачности, чтобы успеть скрыться, пока «дикие коты» не вступили с ними в бой. Ни один из вражеских бомбардировщиков не приблизился к конвою на расстояние, достаточно близкое для атаки авиабомбами.

Вторая волна бомбардировщиков-торпедоносцев появилась в 09:30. Им также был дан суровый бой со стороны боевых кораблей кольца защиты нашего конвоя, и на этот раз «Кампания», в свою очередь, отправила «диких котов» преследовать их. К тому времени на «Нейране», мы, согласно установленному порядку, привели наши истребители в состояние готовности к взлету, на случай, если понадобится поддержка. Но эта атака закончилась почти так же, как и предыдущая. Интенсивный орудийный огонь наших эскортных кораблей заставил вражеское ударное соединение прервать операцию, так что оно не смогло атаковать конвой и было вынуждено скрыться в облаках, пока истребители его не настигли.

Через час после этого нас опять засек самолет-разведчик. Наши «дикие коты» по-прежнему были готовы к старту. Порывы ветра достигали скорости 75 км/час, но «коты» рванули на второй боевой вылет за день. К этому времени облачность заметно поредела. Разведчик – это опять был Юнкерс JU-88 – не успел долететь до облаков, наши истребители перехватили и сбили его.

Теперь известно, что для участия в упомянутых двух атаках было направлено сорок восемь самолетов JU-88 бомбардировочной эскадры Kampfgeschwader-26, но только приблизительно половине из них удалось найти конвой; их потери составили 7 самолетов.

***

В 08:00 на следующее утро, когда мы достигли широты 72 градуса 50 минут, находясь приблизительно в 430 километрах к западу-северо-западу от мыса Нордкап, контр-адмирал Макгригор изменил курс конвоя на несколько градусов. Вследствие этого наш путь должен был пройти еще ближе к аэродромам и базам подводных лодок в северной Норвегии. Изменение курса было необходимо, так как мы приближались к границе полярных льдов. Было очень холодно, постоянно дул ветер штормовой силы, корабли подвергались мощной качке, а над «авоськами» все время нависала угроза обледенения, не говоря уже о дискомфорте полета в открытой кабине посреди бушующих стихий. Но нам удавалось продолжать полеты. Двумя нашими эскадрильями за семьдесят два часа с вечера 7 февраля до вечера 10 февраля было совершено более семидесяти патрульных полетов. Каждый из них длился от полутора до трех часов, так что и днем, и ночью в среднем две «авоськи» находились в воздухе.

Короткий световой день был драгоценен. Солнце неохотно поднималось на юго-востоке, как будто с трудом проходило свой путь вплотную к горизонту и садилось на юго-западе примерно через четыре часа после восхода. В течение нескольких часов до и после его недолгого появления все было окутано мрачными сумерками.

Все мы испытывали серьезные физические перегрузки, но боевой дух эскадрильи был достаточно высок. Пилотам «диких котов» подняли настроение их успехи. Экипажи «авосек» согласились с необходимостью ежесуточных полетов для каждого экипажа, зная, что когда они заставляют подводные лодки держаться под поверхностью воды, то этим они предотвращают их нападение. Погодные условия, хотя и плохие, не были абсолютно невыносимыми, я принимал их как данность. Несколько самолетов получили повреждения при посадке, но их быстро отремонтировали; мне удавалось поддерживать самолеты в состоянии, полностью пригодном для эксплуатации. С момента выхода из Скапа-Флоу я почти совсем не спал: был либо в полете, либо на капитанском мостике, либо в оперативном отделении на предполетном инструктаже или на опросе экипажа после выполнения задания, либо в ангаре с техниками, руководя ремонтом и текущим техобслуживанием самолетов. Больше ни на что не оставалось времени, если только, – днем или ночью, – не выдавалась возможность подремать час-полтора. Тогда я, полностью одетый, очень часто при полном полетном снаряжении, сворачивался клубком в углу каюты оперативного отделения или кают-компании. А в моей каюте, в кормовой части корабля, была неимоверная качка, к тому же в случае чрезвычайной ситуации я был бы там намного дальше от рабочей зоны.

Но в условиях сильнейшей качки, когда корабль то кренился набок, то перекатывался по волнам бурной Арктики, такой сон был всегда прерывистым. И оказалось, что я быстро достиг определенного уровня усталости, при котором мои реакции замедлились лишь слегка, а способность летать и работать снизилась не намного. Этот установившийся уровень усталости так и оставался постоянным.

У меня создалось впечатление, что Стробери, капитан «Нейраны», не спал вообще. Я постоянно видел его либо на мостике, либо в оперативном отделении.

***

10 февраля между 10:20 и 10:50 конвой подвергся серии воздушных атак более чем тридцатью бомбардировщиками-торпедоносцами эскадры Kampfgeschwader-26. Их пилоты, в отличие от пилотов, участвовавших в предшествующем нападении, смело пролетели над эскортными кораблями, несмотря на внимательные действия наших «диких котов» и интенсивный огонь с боевых и транспортных кораблей. Уцелевшие летчики устремились к выбранным целям. Многие ударили торпедами с близкого расстояния. Но атакуемые суда, в их числе и «Нейрана», продолжая вести огонь из всех орудий, независимо от эскорта предпринимали действия по уклонению от приближающихся торпед и избежали их ударов. Один JU-88 был сбит орудийным огнем «Нейраны», когда находился в положении, удобном для сбрасывания торпеды на ее правом траверзе. В ходе этого боя два вражеских самолета были сбиты «дикими котами» с нашего авианосца. Эскортные и транспортные корабли сбили пять самолетов и повредили восемь. Во время боя мы с Джорджем продолжали патрулирование. По плану мы должны были совершить посадку в 10:30, но в это время бой был в самом разгаре.

Расскажу об одной курьезной встрече в воздухе. Погода стала улучшаться, низкая облачность постепенно рассеивалась, и я смог подняться до высот 600-1800 метров. Постоянно наблюдал, не появятся ли подводные лодки. Но вместо подлодок заметил далеко внизу под собой, низко над волнами, одиночный вражеский бомбардировщик, направлявшийся к конвою. Отправил радиосообщение о его курсе и местонахождении. Затем, просто ради удовольствия, сделал вид, что атакую его, – круто спикировал по направлению к нему в крутом повороте. Это не было безрассудством, я бы вышел из пикирования прежде, чем сблизиться с ним. Результат оказался неожиданным. Должно быть, краем глаза один из членов экипажа увидел, что я пикирую в его сторону, и дал сигнал тревоги. А когда появляется хоть чуть-чуть паники, то очень просто ошибиться с идентификацией самолета; нам предстояло вскоре это узнать на собственном опыте, а несколько «диких котов» к тому времени это на собственном опыте уже узнали. Возможно, немецкий летчик подумал, что у меня на борту какое-то страшное новое секретное оружие. Как бы то ни было, он не стал испытывать судьбу. Когда я был от него еще метрах в восьмистах, он развернулся прочь от меня, дав полный газ и круто взмыв вверх, полетел назад, в Норвегию.

***

12 февраля в 01:30, вскоре после того как мы вошли в область ясной погоды и морозных звезд в небе, мы изменили курс в направлении Кольского залива, до которого оставалось пройти около 300 километров к югу, менее суток ходу. На рассвете мы встретились с группой русских военных кораблей. Ненадолго появился одиночный русский самолет, чтобы помочь охранять нас от подводных лодок. Для этого использовались одноместные истребители «Аэрокобра» фирмы Белл, совершенно непригодные для такой работы. К полуночи мы подошли ко входу в залив, к темневшим очертаниям низкого берега советской России,  предполагая, что здесь безопасно.

Нам предстояло пережить трагическое событие. Мы прошли весь маршрут, не потеряв ни единого корабля. Но 13 февраля в 00:29, подтягиваясь в арьергарде среди других кораблей в двух-трех километрах от берега, сторожевой корабль «Денби Касл» был поражен ударом торпеды с одной из четырех подводных лодок, подкравшихся к нему в водах залива на перископной глубине. Капитану «Денби Касла» удалось подвести корабль к берегу, но он был полностью выведен из строя.

К 02:00 наш корабль бросил якорь. Я уже крепко спал в странно неподвижной каюте, в первый раз с момента отправления из Скапа-Флоу.

От Мурманска к дому

С полдесятка кораблей из состава конвоя в сопровождении советского эскорта отбыли в Архангельск. Остальные транспортные суда направились на разгрузку в Мурманск, в глубину Кольского залива. А военные корабли стали на стоянку в заливе вблизи Ваенги, на полпути между Мурманском и морем. С Мурманском и его неведомыми для нас достопримечательностями это отдаленное поселение связывала дорога, но когда мы навели о ней справки, то оказалось, что она покрыта десятиметровым слоем снега. Так что наши выходы на берег в течение четырех с половиной суток, пока мы стояли на якоре, были ограничены изучением Ваенги.

Объектов для изучения было немного. Военизированный поселок, лежащий у подножия голых холмов, без признаков жизни за его пределами. Разбросанные там и сям лачуги, ветхие бараки и сборно-разборные сооружения типа «Ниссен»; ни баров, ни ресторанов, ни увеселительных заведений, один-единственный магазин. Большинство наших ребят хотя бы один раз сошли на берег, каждый хотел заслужить право потом хвастаться тем, что его нога ступала на землю Советского Союза. В 1945 году это было подобно тому, чтобы пересечь реку Стикс и побывать в царстве Аида.

***

Мы прошли вверх по дороге до пункта управления советского военного флота в центре городка. Все встречавшиеся нам люди были в униформе. За те две моих прогулки, что я был на берегу, единственными гражданскими, которых я повстречал, были жены русских офицеров (только у них одних на лицах был макияж) и продавщицы в магазине (их было три). У армии не было лишних людей крепкого сложения, чтобы держать их так далеко от линии фронта, и все, кого мы увидели, были либо очень юными, либо очень старыми; у стариков были косматые бороды, облепленные сосульками. Мы произносили приветствия по-английски, они отвечали по-русски, делая приветственный жест рукой и широко улыбаясь.

Пункт управления флота помещался в единственном каменном здании, которое выглядело величественно по сравнению с остальными строениями, однако его вид портило то, что оно нуждалось в ремонте. В управлении дежурил флотский лейтенант. Мы посочувствовали ему, служившему на столь незавидном посту, и спросили, не может ли он одолжить нам несколько пар лыж. Чем же еще нам было там заняться? Я пару раз катался на лыжах в Венгене и хотел попробовать, как у меня это получится в Арктике, а также вдохновить нескольких наших на лыжную прогулку. Достопочтенный офицер флота, несший ответственное дежурство в Ваенге, попотчевал нас водкой и отыскал для нас три пары лыж, которые мы торжественно понесли в поисках горного склона, подходящего для горнолыжной практики. Мы нашли такой склон на окраине села и провели остаток короткого дня, весело падая в снег, к изумлению наших союзников.

***

Удачные для нас стечения обстоятельств не могли продолжаться долго. Потопление «Денби Касла» было первым знаком того, что ситуация меняется. Вскоре это подтвердилось. На следующий день мы получили печальное известие о том, что два транспортных судна, «Хорэс Грей» и «Норфелл», были торпедированы, когда шли от Архангельска на соединение с нами, чтобы вместе отправиться домой. Они затонули вблизи входа в Кольский залив, точно в том же месте, где был поражен торпедой «Денби Касл». Теперь стало совершенно ясно, что несколько немецких подводных лодок, – возможно, целое боевое подразделение, – ждали нас в прибрежной зоне, чтобы атаковать, когда мы будем выходить из залива. Фактически, как показывают немецкие документы, их там было около десятка. Наше отбытие планировалось на раннее утро 17 февраля. Поэтому накануне этого дня группа из пяти эскортных кораблей, ведомая шлюпом «Ларк», вышла из Ваенги, чтобы очистить подходы к заливу. 17 февраля в 01:07 им удалось точно определить местонахождение одной подлодки и уничтожить ее (сейчас известно, что это была подлодка U-425), а также подтвердить присутствие остальных.

Таким образом, мы уже были готовы ко всему, когда несколько часов спустя подняли якорь и по еще темным теснинам Кольского залива направились на север, к открытому морю, сопровождая конвой, который насчитывал тридцать семь транспортных судов с теми же эскортными кораблями, что и раньше. Мне удалось организовать ремонт и обслуживание моих самолетов так, что к этому времени они все были готовы к эксплуатации, но на «Кампании» теперь было всего девять «Суордфишей» и только два «диких кота», так что самолетам с нашего корабля предстояло нести основную нагрузку. Нашим двум эскадрильям было приказано, когда будет позволять погода, поддерживать постоянное прикрытие конвоя с воздуха.

Наша задача была чрезвычайно трудной. Разумеется, ни одна немецкая подлодка не собиралась рисковать, всплывая на поверхность. Они предпочитали, используя шноркели*, оставаться в течение неопределенного времени на перископной глубине. Размеры шноркеля были слишком малы, чтобы его можно было засечь радаром системы ASV, визуально на расстоянии полутора-двух километров их трудно было заметить даже при полном дневном свете. А солнце появлялось всего на четыре часа, и на протяжении долгих сумерек нам приходилось, чтобы увидеть шноркели, пролетать почти прямо над ними. Ночью же наше патрулирование, будучи очень рискованным, фактически не имело смысла.

* Примечание: Шноркель – устройство для работы двигателя в подводном положении.

Первое судно конвоя прошло остров Торос у входа в Кольский залив утром в 07:45. Вскоре после этого мы подняли в воздух три «авоськи». Утро было великолепное, звезды все еще ярко сияли в небе, а восточный горизонт уже был окрашен багряным цветом. В течение нашего патрульного вылета, который длился 2 часа 45 минут, то одному, то другому из нас казалось, что, возможно, виден шноркель. Но, пикируя, чтобы выяснить, что это, мы обнаруживали то обломки разбитых судов, то нефтяное пятно, а то и вообще ничего не находили.

Чтобы обеспечить непрерывность патрулирования, в 10:05, за полчаса до назначенного времени нашей посадки, в воздух поднялись еще три «авоськи». Через 9 минут после их взлета торпеда, запущенная с подлодки U-968, отколола корму «Ларка», который защищал конвой, находясь впереди него. Две ближайшие к « Ларку» «авоськи» немедленно направились к этому месту, но подлодка уже погрузилась на глубину. Группа истребителей в течение часа прочесывала окружающую территорию, но так и не обнаружила местонахождение врага.

«Ларк» понес людские потери, но впоследствии снова смог сражаться, хотя и недолго, всего несколько месяцев. Он был отбуксирован в Мурманск русским буксиром и там отремонтирован.

Это было еще только начало. Конвой совершил предусмотренный в чрезвычайной ситуации поворот на северо-северо-восток, в сторону от места, где, как предполагалось, находились подводные лодки, и все еще был всего лишь в 11 километрах от берега, когда подлодкой U-968 был торпедирован пароход «Томас Скотт» находившийся вблизи нас на правом траверзе. Трещина в корпусе, как от выстрела гаубицы, туча черного дыма над кормой. Хотя экипаж корабля сразу покинул его, вначале не было видно признаков того, что судно тонет. Члены экипажа снова поднялись на борт, и корабль был взят на буксир, но он пошел ко дну, не дойдя до Кольского залива.

В 14:50 этого же дня, насыщенного событиями, конвой получил приказ от командующего эскортом контр-адмирала Макгригора изменить курс по направлению к северу. Командующий не мог знать, что это решение окажется роковым. Взятый курс привел нас прямо туда, где на перископной глубине нас ждала немецкая подводная лодка (как теперь известно, U-711). В 15:23 я опять стоял на мостике, глядя на запад, где на левом траверзе, на расстоянии примерно 400 метров от нас, шел сторожевой корабль «Блюбелл». Последовал разрушительный взрыв, ужасающая вспышка пламени, туча черного дыма. Торпеда попала в погреб боеприпасов. Корабль разорвало на части.

Через 20 минут пять членов экипажа «Блюбелла» были подобраны еще живыми, но выжил только один из них, старшина. Группа эскортных кораблей сразу же была направлена к напавшей подлодке, чье местонахождение было теперь довольно точно известно, но подлодка тотчас погрузилась на глубину и заглушила двигатели. Было сброшено множество глубинных бомб, однако ей удалось избежать повреждений.

Как только стемнело, мы стали получать радиосообщения о координатах обнаруживаемых подводных лодок. После 21:00 контр-адмирал Макгригор отдал приказ срочно повернуть направо, чтобы избежать встречи с подлодкой, которая, как было установлено, находилась впереди от нас на близком расстоянии. После этого несколько подлодок были обнаружены позади конвоя, но, судя по всему, «авоськи» успешно выполняли задачу удерживать их на глубине. Хотя один раз подлодкам  удалось воспользоваться шансом и поразить наш корабль, но теперь воздушное прикрытие не позволяло им обойти конвой и снова оказаться впереди него.

***

18 января весь день мы продолжали патрулирование в условиях быстро ухудшающейся погоды, пока в 15:30, при сильнейшем штормовом ветре и сгущающейся темноте, контр-адмирал не отдал приказ прекратить полеты вплоть до дальнейших распоряжений. К полуночи, при ветре, бушующем с силой 10 баллов, конвой начал рассеиваться.

19 февраля конвой оставался разорванным, летать мы не могли, но и враг не мог. До тех пор, пока ближе к полуночи нас не засек самолет-разведчик, который, вероятно, определил по радару, что в море находится множество обособленных и, следовательно, чрезвычайно уязвимых судов. Это заставило нас предположить, что последует налет «Юнкерсов-88» из Норвегии. 20 февраля к счастью, погода, наконец, начала немного улучшаться, и к 08:00 оставалось только четыре судна, отставших от конвоя.

20 февраля за несколько минут до 10:00 радар показал, что приближается авиация. Я вскарабкался на мостик, а пилоты бросились на корму к своим самолетам. Казалось, вздымающаяся на волнах палуба подбрасывает их к небу, когда они пробиваются к своим машинам вдоль полетной палубы, выбегая на нее с интервалами в 5 секунд. Но ни взлет через устройство запуска в таких условиях, ни сам полет не представляют особой проблемы. Настоящая опасность, – помимо огня нападающих торпедоносцев-бомбардировщиков и, возможно, наших собственных кораблей, – ждет летчика потом, когда он будет сажать самолет на палубу.

Чтобы развить атаку одновременно со всех сторон, «Юнкерсы» разделились на группы. Их было сорок – та же боевая группировка, что и раньше. Соответственно, наша четверка «диких котов» разделилась на две пары, чтобы контратаковать и беспокоить их, действуя как независимые боевые соединения. Вражеские бомбардировщики начали проникать сквозь внутреннее кольцо защиты, куда «коты» не рисковали залетать. Зловещие поджарые силуэты, чуть ли не касаясь гребней волн, рвались к нашим кораблям и транспортным судам конвоя среди взрывающихся снарядов. Все корабли, как и раньше, предпринимали действия по увиливанию от торпед. Все, кроме «Нейраны». В продолжение всего налета я был на мостике и видел, что капитан Стробери ни разу не изменил курс.

Мы все время были  готовы увидеть столб черного дыма над новой жертвой. Но весь конвой вышел из боя невредимым. А вражеские бомбардировщики, к счастью, так и не заметили те четыре корабля, которые отстали от конвоя и были беззащитны, не имея охраны. Наши «дикие коты» вернулись один за другим, все без единой царапины.

Позже немцы признали, что семь «Юнкерсов» не вернулись с этого боевого задания. Уцелевшие летчики заявили, что они потопили два крейсера (а у нас был всего один), два эсминца и «по меньшей мере, восемь грузовых судов». Сразу же в район атаки были отправлены три подводных лодки, с целью найти выживших, обнаружить обломки судов или прикончить поврежденные корабли. Естественно, они ничего не нашли, кроме пустынной Арктики. Потопления и повреждения кораблей на этот раз существовали только в воображении рассказчиков.

***

В полдень 21 февраля нас настиг ураган. Максимальная скорость ветра, которую регистрировал наш анемометр, была 80 узлов (148 км/час). Указатель прибора достиг этой отметки вскоре после полудня и оставался на ней в течение 20 часов.

На рассвете 23 февраля все еще бушевал ураганный ветер, хотя скорость ветра упала до 70 узлов (130 км/час). Мы оказались в одной группе с «Беллоной», большинством эскортных кораблей и десятком транспортных судов. «Кампания» со своими эсминцами находилась примерно в 100 километрах к западу. Остальные корабли были рассеяны позади нас, к ним были отправлены эскортные корабли, чтобы собрать их и сопроводить домой. Мы ничем не могли им помочь. Ближе к полудню появились, наконец, признаки того, что погода утихомиривается. Вскоре после полудня «Кампания» вновь соединилась с нами и просигналила, чтобы мы привели наших «диких котов» в состояние боевой готовности. К 14:00 скорость ветра уменьшилась до 50 узлов (90 км/час). «Кампания» запустила в полет две «авоськи».

Двадцатью минутами позже поступил сигнал бедствия от одного из отставших кораблей, парохода «Генри Бэкон». С парохода сообщили, что его атакуют девять «Юнкерсов-88». Эта группа самолетов была отправлена в атаку на конвой, но когда она случайно обнаружила одиночное транспортное судно без охраны, то решила больше ничего не искать. Хотя пароход был примерно в 80 километрах к востоку от нас, мы сразу направили к нему наши истребители. Подлетев к пароходу, они увидели, что он охвачен огнем и тонет. Напавшие на него самолеты уже улетели. Чтобы подобрать спасшихся с парохода, к месту бедствия отправили эсминец, ведомый «дикими котами». Артиллеристы «Генри Бэкона» сообщили, что они, возможно, уничтожили два «Юнкерса». «Генри Бэкон» стал последним судном, потопленным немецкими самолетами в военные годы.

Мы прошли Фарерские острова в полдень 27 февраля. Вскоре после этого наши два авианосца и «Беллона» были направлены с четырьмя эсминцами к Скапа-Флоу. На следующее утро мы бросили якорь в этой гавани.

***

Наша эскадрилья была расформирована 1 апреля 1945 года. На следующий же день я отправился на юг, в Глазго, а оттуда на поезде в Портсмут, где на вокзале Портсмут-Харбор меня встречала моя жена Пенни с трехмесячным сыном.

Источник: John Godley Kilbracken. Bring Back My Stringbag: Swordfish Pilot at War 1940-1965. London, 1979.

Перевод для сайта www.world-war.ru Марии Шеляховской

www.world-war.ru